Впрочем, пока еще не могли поставить окончательный диагноз, Симону нельзя было тревожить, но прогнозы были неутешительные. Ко всему прочему, не давали покоя товарищи из прокуратуры, каждый день приезжали и требовали свидания с Симоной. Их наконец допустили к девушке, но после первого же вопроса у нее началась истерика. Эмиль был вне себя, грубо выпроводил следователей и попросил не пускать к дочери никого без его личного разрешения.

Влас на зависть Олиным коллегам подарил ей букет великолепных осенних цветов – нежно-сиреневые хризантемы, издающие чуть заметный терпкий аромат, кружащий голову. А может, хризантемы тут ни при чем, а внимание Власа помимо воли заставляло учащенно биться ее сердце? Не обделял Оленьку вниманием и Эмиль, что тоже вводило девушку в трепет.

Ну, и как это называется? Неужели муж прав и Оленька скатывается до уровня шлюхи? Какой кошмар! А может, так и надо – жить на полную катушку, не признавая морали? Она запуталась. Действительно, будет полезно удалиться на некоторое время из больницы, потому что ее поведение наверняка многие расценят как «делаю назло мужу-изменнику». Удаленность от Витальки поможет ей разобраться в себе.

Ночь приходит в больницу раньше, чем в обыденной жизни. Да и чем заняться в палате, где развлечений ноль, разве что рассказы о чужих болезнях слушать? Скука здесь царит невообразимая, оттого в десять вечера основная масса больных уже крепко спит.

Ночью покой в больнице только кажущийся. Даже если все-все больные будут спать безмятежным сном, атмосфера здесь останется тревожной. Это место боли, болезни. Боль как бы витает в воздухе, будто ищет, к кому прицепиться. А там, где боль, навсегда поселяется и страдание. Страдают те, кто лежит в больнице, и те, кто переживает за близких. Ну, еще ожидание и надежда – постоянные «жители» больницы. В общем, атмосфера здесь всегда натянутая, неспокойная. Но это еще и надежное место, где всегда придут на помощь, где извне не грозит опасность...

Внутри Оленьки четко работает будильник: в нужное время она просыпается минута в минуту. Ровно в двенадцать она проснулась сразу, словно до этого не спала. Сев на жесткой кушетке, потянулась, на ощупь сунула ноги в больничную обувь и открыла дверь. В коридоре было мало света, стояла тишина. Трудно вообразить, что за многочисленными дверьми лежат люди. Однако тишина обманчива, по первому сигналу коридор наполнится суетой, здесь появятся врачи и медсестры.

Оленька бесшумно прошла дежурку, где медсестра дремала над книгой, в процедурном кабинете взяла стерильные салфетки и направилась в палату. Через каждые два часа она проверяла состояние Симоны, днем забегала чаще. Ей так хотелось порадовать отца девушки хорошими вестями, но, увы, состояние Симоны не улучшалось и не ухудшалось.

Поначалу в реанимации лежали три человека, но двоих уже перевели в обычные палаты, Симона осталась лежать между двух пустых коек. Хроническое недосыпание в течение долгого времени притупило сознание, Оленька все делала машинально, поэтому сразу не заметила, что в палате кто-то есть. Она подошла к девушке, склонилась и... только сейчас почувствовала присутствие человека. Он двигался за спиной, стараясь не шуметь. Посторонних в это время суток здесь, быть не могло, и Оленька не то чтобы испугалась, просто недоумевала. Не разгибаясь, она оглянулась и бросила упрек:

– Это ты крадешься? Напугал.

– Извини, Оля, – раздался голос Лешки.

Когда она входила, он спрятался в углу, а затем стал тихонько пробираться к выходу вдоль стены, как воришка, забравшийся в чужую квартиру. Оленька переменила салфетки, укрыла девушку простыней, а Лешка несмело приблизился к ней, шепотом спросил:

– Скажи, она теперь инвалидом будет?

– Не знаю, – ответила Оленька и усмехнулась, взглянув на парня. – А чего шепотом говоришь? Она не услышит.

– Жалко девчонку, – вздохнул он. – К нам на соревнования однажды пригласили группу гимнасток, ну, на показательные выступления. Она здорово выступала. Как гуттаперчевая. Ольга, как думаешь, она хоть на ноги встанет?

– Леша, я не врач. Да и врачи не дают никому гарантий. Почему не спишь?

– Я уже все бока отлежал. Завтра меня отпускают из вашего лазарета.

– Поздравляю. Ты герой, будешь ходить по городу с гордо поднятой головой...

– Не говори глупости, – поморщился Лешка. – Я из-за этого урода соревнования пропустил. Представь, готовился-готовился... и не поехал.

– Сочувствую. – Оленька закончила, забрала использованную посуду и пошла к выходу, но у дверей оглянулась и с улыбкой спросила: – Ты будешь сидеть тут всю ночь?

– Спать захочется, наверное, уйду, – сказал юноша. – А что, ты думаешь, всю ночь слушать храп в палате приятно?

– Ну, раз ты дежуришь, я пойду спать.

Посмеиваясь над ним, Оленька вернулась в дежурку, перекинулась несколькими фразами с сонной медсестрой, после улеглась на кушетку. Сон не шел, жесткая кушетка была уже невыносима. Странно, иногда человеку для счастья достаточно мягкой кровати...

Через несколько минут Оленька села на кушетке, свесила голову. Не спится. А как не спится, так лезут в голову всяческие мысли о Витальке. Вновь обида, которая днем казалась глупой, не заслуживающей внимания, заполняла Оленьку. Трудно вырвать из сердца устоявшиеся нормы, привычную жизнь, того же Витальку – негодяя и мерзавца. Оленька поняла, что не уснет долго, следовательно, ее замучают воспоминания. Надо чем-то заняться... И она решила, что в ее положении лучший выход – работа. Отоспится потом, на новом месте. Кстати, утром должна приехать за ней Антонина Афанасьевна. А сейчас она пойдет в палату к Лешке и предложит ему выпить чаю. Он хороший парень, умный, что для мужчин его возраста редкость. Оленька вышла в коридор, надевая крахмальную шапочку на голову...