— Не думаю, вряд ли. После ареста красными брата отец надломился, никого не хочет видеть, все дела на меня переложил.

— Не понимаю, как вы оставили брата здесь, такое время неспокойное было!? Благоразумные люди все тогда вылезли из неспокойно качавшегося парома под названием «Латвия».

— Что теперь говорить, глупость была сделана. Будем надеяться на лучшее. Но я им отомщу за брата, пусть их вешают на каждом дереве Бикерниекского леса.

— Ну вешать не вешать, но расстреливать их там будем, пока всю эту красную мразь не изведем. А насчет брата успокойте отца, ссыльных они не трогают, все обойдется. И еще вот что, Графа держите в руках. Как только провернем более важные дела, всех хозяев квартир — под гребешок, острижем и все подполье, и все надполье наголо.

— Я так и понял, шеф. Как вы смотрите, если подбросить в группу «Кольцо» шапирограф? Так и так московское радио они слушают, новости обсуждают. Дадим технику — начнут готовить листовки с новостями, а это готовые доказательства. Прихватим с гарантией. Кандидаты для леса, а?

— На лесную прогулку за одни листовки потянут вряд ли, а в Освенцим на выживание, пожалуй. Да, вот еще что, дорогой Эрис, как там дела с кандидатами, что я просил? — поинтересовался Пуриньш, имея в виду задание от Либеншитца по какому-то «Нарциссу».

— Работаю, шеф, но вы же знаете, сколько требований выставлено. Никак все вместе не сложить, одно исключает другое. Я доложу при встрече свои соображения.

— Хорошо, друг мой. На службу ходить пока избегайте, встретимся дома или у меня, или у вас. До свидания.

— Всего хорошего, шеф.

Пуриньш в свою очередь созвонился с Зарсом.

— Привет, старый греховодник!

— Добрый вечер, босс.

— Твои рекомендации пошли в дело.

— Вы насчет чего?

— Заведения мадам Бергман.

— Ах это, — протянул Зарс, — пустяки.

— Я знаю, что это не шахматная загвоздка. Дело не в сложности. Если она тебя спросит насчет твоего приятеля, то прикрой его, что да, мол, отличный малый, а лучше всего не посещай заведение пока он там живет. Понял?

— Хитро же вы! Вначале дай записку для устройства, всего лишь. А теперь самому не пойти. В накладе остался опять я. Знал бы, то не дал, устраивайте сами.

— Ладно, не обижайся, дольше проживешь. Пойми, в этой ситуации нам невыгодно было идти туда с просьбами от лица службы. Не тот вариант. Вот что, послушай, та Ольга, помнишь, тебя не разыскивала, не звонила? Я помню, ты всучил ей свои координаты.

— Какая Ольга?

— Даугавпилсскую историю забыл?

— Ничего я не забыл. Вы то о бордельных делах, то о подпольных. Все перепуталось.

— Положим, постельных подруг ты мне не назовешь и я не спрашиваю.

— Да ладно. Тех, кого надо называть столько было, что стараюсь не держать в голове, лучше выбросить их из памяти. Сплю спокойнее. Помню все отлично. Всего год прошел. Что, объявилась она, что ли?

— Прошла по одной компании, пока в довольно нейтральной ситуации. Знаешь как — сегодня небо ясное, завтра тучи набегут. Если она к тебе прискачет, ты уж постарайся, не забудь.

— Босс, неужели мне со всякой мелочью надо возиться? Ей богу… У вас такие сети, что, вон, только она мелькнула — уже засекли и отбили депешу. Есть же там, значит, свои телеграфисты.

— Ты мне не указывай, что мне делать, а что нет, — взъерепенился Пуриньш, — без тебя советников хватает. Я тебе не говорю — беги неизвестно куда и неси неизвестно что. Придет — хорошо, не забудь, вот я тебе и напомнил. Эти их группы плодятся, как грибы после дождя. Овцы они все, наивные до глупости, всем и всему верят, но когда овец много, то они же всю траву сожрут. А ты — мелочи! — и Пуриньш еще раз взорвался: — Прекрати свое дурацкое — босс. Ты что, уже к союзникам примериваешься? Пока, — зло заключил он и бросил трубку не дождавшись, что Зарс попрощается.

— Еще одного хама воспитывал, — обернулся он к вошедшей с улицы Магде, услышавшей его резкую концовку разговора.

— Кто это был?

— Неважно кто. Так, из старых добрых друзей.

— Знаешь, друзьями не разбрасываются, да еще добрыми. Кстати, у меня в салоне сегодня была госпожа Свикис, приглашала на субботний вечер. Пойдем?

— Сходим, конечно, если опять что-нибудь на голову не свалится.

И они стали мирно ужинать.

В субботу, придя в конце рабочего дня в казарму, Кириллыч нашел, как обычно, Дьяконова в его закутке и поделился с ним о знакомстве с Ольгой. Свои впечатления он обобщил двумя словами: «Отличная девушка».

— Возможно, — согласился Дьяконов, — только ты старайся как-то без эмоций оценивать людей. Вероятно, ты прав, — повторил он, — тюремные ее скитания, что подтвердил Густав, лучшее доказательство. Только не упускай из виду, что слишком часто я видел в этом паршивом лагере, как привозят партию и в ней тип с отъевшейся харей начинает рассказывать, как он сидел в карцере за попытки к побегу, но вот почему его везут за такие дела сюда, а не в Саласпилс, я не понимаю. Если мы с тобой в чем-то провинимся здесь, то нас милейшие Вагнер или Хендрик быстренько спровадят туда. Улавливаешь? Поэтому избегай телячьих восторгов. Конечно, женщина — это другое дело. Ты говоришь, она знала слово абвер? Н-да, — протянул он привычно, — этому можно только научить. В ее родном Смоленске вывесок с таким словом до войны не было видно. Пока держись за нее, за Густава, за Тамару, может, кривая и тебя выведет в люди, — и он потрепал по плечу Кириллыча. Затем еле слышно, одними губами зашептал: — В этой трубе, смотри, кирпич вытаскивается, — и он тронул рукой один из них, у двери печки, — на дворе доскажу.