Мир 474 г. во многих отношениях знаменует собой венец жизненного пути Гейзериха, который с помощью этого соглашения привел основанное им государство к пику развития, по крайней мере в том, что касается внешней стороны дела. Африканские позиции вандалов были – или казались – теперь совершенно укрепившимися, а флот мог вести как наступательные, так и оборонительные действия из многочисленных опорных пунктов островной полосы обеспечения. Примечательно, что к концу своего правления Гейзерих уступил новому властителю Италии, Одоакру, большую часть Сицилии в обмен на соответствующую ежегодную дань: на будущее, по всей видимости, в качестве стратегической полосы обеспечения вандальскому государству было достаточно западной части вокруг Лилибея (Марсалы); в соответствии с несколько иной трактовкой, Одоакр таким образом стал не только союзником, но и чем-то вроде вассала вандальского короля, который с помощью «ссуды» не столько отдал часть Сицилии, сколько, напротив, благодаря этому приобрел влияние на Италию [106] . С этой точки зрения ссуду, предоставленную Одоакру, можно представить в тесной связи с захватом Рима (455 г.) и поддержкой Олибрия (472 г.); различными способами Гейзерих, должно быть, пытался достичь по сути именно того, что и удалось ему в конечном итоге.

Из всего этого явствует, что первый король африканского вандальского государства до последних дней своей жизни неутомимо занимался внешней политикой. Внешняя политика для него играла абсолютно доминирующую роль, так что он, естественно, насколько вообще позволяют об этом судить сомнительные источники, практически пустил внутреннее развитие своего королевства, особенно начиная с 442 г., на самотек. Тем самым мы, впрочем, никоим образом не хотим принять на веру язвительные суждения ортодоксальных писателей или замечание Аполлинара Сидония, который говорит, что уже в 458 г. Гейзерих стал ленив, а его здоровье было загублено распутством и развратной жизнью [107] . Этот вердикт в любом случае преувеличен. И все же вследствие такой неустанной дипломатической и военно-политической деятельности короля, получавшей достаточную поддержку, пожалуй, со стороны лишь немногих способных соратников, прекратилось, должно быть, проведение многих необходимых внутриполитических реформ. Внутриполитические «достижения» Гейзериха выглядят чрезвычайно незначительными, прежде всего, по сравнению с достижениями остгота Теодориха, известными нам в особенности по «Variae» Кассиодора [108] . Они в сущности ограничиваются колонизацией вандалами и аланами sortes Vandalorum, установлением института милленариев (тысячников), развитием служилой знати и связанным с этим введением принципа старшинства в наследовании престола [109] . Принимая во внимание отрывочный характер источников, нельзя с уверенностью сказать, была ли частично проведена Гейзерихом или же только выносилась на обсуждение благоприятная для всего населения налоговая и административная реформа. Складывается лишь впечатление, что вандальское налогообложение было несколько мягче и гуманней, чем византийское. Может быть, это было обусловлено вандальским пониманием второстепенности административной функции и ни в коем случае не должно означать что-то вроде признания королем своей гуманитарной обязанности; Гейзерих был прагматичным политиком, который, конечно, уделял необходимое внимание и области государственных финансов, не позволяя себе отвлекаться на гуманитарные аспекты. Хотя он поначалу и уничтожил римские налоговые кадастры, подобная снисходительность не могла продолжаться сколь-нибудь долгое время. Разумеется, можно было несколько снизить налоговые квоты по сравнению с обычным для позднеримского времени уровнем, ибо бюрократия была теперь не столь сильно развита, а войны вандальского государства частично «самоокупались» (добыча, военнопленные). Отчасти внутренняя политика Гейзериха показала себя опрометчивой уже вскоре после его смерти. Порядок наследования престола, в соответствии с которым королем всегда должен был становиться старший из мужского потомства Гейзериха, уже при Гунерихе стал причиной внутриклановых убийств и около 480 г. вызвал тяжелый кризис среди вандалов. Политика преследований ортодоксальной церкви оказалась, с одной стороны, слишком жесткой, а с другой стороны, слишком непоследовательной. Миссионерская деятельность арианства, несмотря на благожелательнейшее отношение, и содействие государства, оставалась чрезвычайно ограниченной, в то время как ортодоксальная церковь по причине ее большой внутренней силы и лучшей организации [110] , а также в силу ее связей с ойкуменой и во времена тяжелейших гонений могла в основном сохранить свой «капитал» и даже оказывать влияние на вандалов. Уже при Гейзерихе ортодоксальная церковь, придерживаясь духа и учения Августина, постепенно сумела обратить свое положение гонимой церкви в новую силу. Их готовность идти на страдания и их твердость в убеждениях импонировали даже самым фанатичным противникам и сильно способствовали тому, что вандальское господство в Африке и на островах вновь показалось населению чуждым и враждебным. Искусные попытки Гейзериха и его наследников использовать некоторые из группировок мавританских племен, постепенно складывавшихся в государственные образования, против провинциальных римлян, хотя и имели большое значение в военном отношении, но не оказали продолжительного воздействия на внутриполитические и внутриафриканские условия. Правда, вандальское государство до самого конца могло рассчитывать на военную помощь многих мавританских племен, и Прокопий в своем интересном сообщении (Война с вандалами, II, 6) разъясняет, что мавры принадлежали к последним сторонникам несчастного короля Гелимера. И все же, как уже упоминалось, многие мавританские государства занимали при наследниках Гейзериха постоянно враждебную позицию по отношению к вандалам и представляли собой неизменную угрозу для сухопутной границы. При Гильдерихе мавро-берберские грабительские походы достигали даже восточного побережья сегодняшнего Туниса. Таким образом, незначительность вандальского военного потенциала вместе с определенными внутриполитическими просчетами, часть вины за которые лежит и на Гейзерихе, привели к упадку, катастрофические размеры которого еще очевиднее проявились во время похода Велизария.

Несмотря на все это, нельзя не обратить внимание на величие достижений Гейзериха, который по праву считается многими исследователями уникальной фигурой среди германских королей великого переселения народов [111] . Он не был обделен ни физической и моральной трудоспособностью, ни целеустремленностью в политических и военных действиях. Естественно, он не мог прыгнуть выше головы, а также предъявить своим соплеменникам и немногим сотрудничавшим с ним римлянам требования того уровня, который был необходим для того, чтобы создать на обломках позднеримского порядка новое, внешне- и внутриполитически сильное государство. Так как преодолеть противодействие ортодоксальной церкви никогда не удавалось, у вандальского королевства не было никакой подлинной идеологической силы; не было никакой «программы» – за исключением служения королю, – с помощью которой можно было бы привести к какому-либо единству диаметрально противоположные интересы вандалов и провинциалов (если не учитывать берберское население). Да и готовность вандалов и аланов к военным мероприятиям или к административной деятельности, очевидно, не увеличивалась со временем. При непривычном климате комфортный образ жизни состоятельных провинциалов представлял собой большой соблазн; так как многие вандалы, прежде всего, естественно, родовая и служилая знать, жили в благоприятных экономических условиях, они охотно обратились к роскошной жизни в банях, театрах, парках и дворцах, которая уже столетиями являлась характерным признаком африканского «сибаритства» и с которой довольно безуспешно боролись церковные писатели. Несмотря на многочисленные запреты, общение с римлянами, которое приводило к смешанным бракам, принимало все больший размах; оно наложило отпечаток и на духовную жизнь следующих поколений вандалов, так что в конце концов появились и «придворные духовники», и «придворные поэты». И даже короли, как Трасамунд, занимались богословскими проблемами. То, что часть вандалов обратилась к продуктивной культурно-созидательной деятельности, можно расценить как благоприятный знак; разумеется, они постоянно находились под римским влиянием и не смогли создать, например, собственной литературы. Даже произведения их богословов (которые также реконструируются лишь по полемическим сочинениям ортодоксов) демонстрируют сильное влияние ранних ариан или их ортодоксальных противников [112] .

В любом случае, картина вандальского государства в конце правления Гейзериха была разнородной. Наряду с прогрессивными линиями видны и сомнительные штрихи, а иногда уже и признаки упадка. Хотя правитель, которого зачастую называли деспотом, крайне редко проявлял свои человеческие свойства и чувства и в общем последовательно поступал в соответствии с государственной целесообразностью, он все же не совсем справлялся с требованиями, которые ставило перед ним государственное строительство. Тот факт, что вандальское государство надолго пережило его, ни в коем случае нельзя расценивать как доказательство абсолютной прочности этого образования.

Гунерих, по возрасту старший сын Гейзериха, переживший своего отца, в соответствии с порядком наследования, существовавшим у вандалов, уже много лет считался наследником престола. Вследствие этого после смерти отца (24 января 477 г.) он смог без всяких препятствий взять власть в свои руки, а в течение более чем семилетнего периода правления даже укрепить ее с помощью силы и дипломатии. Гунерих пришел к власти, когда ему было более 50 лет; тем не менее мы едва ли что-нибудь знаем о его жизни в то время, когда он был наследным принцем, за исключением его брака с дочерью Теодориха I, а также Евдокией. Также нам неизвестны какие-либо детали того периода, когда он находился в качестве заложника при императорском дворе Западной Римской империи (435 или 442 гг.). Из-за радикальных внутриполитических мероприятий, направленных прежде всего против ортодоксальной церкви, его яростно осуждали ортодоксальные церковные авторы (Виктор из Виты), дав ему нелестную характеристику деспота и еретика. По сравнению с Гейзерихом особенно заметно, что Гунерих отказался от примата внешней политики и обратился, в первую очередь, к внутриполитическим проблемам. Может быть, в этом следует усматривать критическое отношение к политике отца, своевременно исправить которую сын еще считал возможным [113] .

Очень скоро Гунерих был вынужден смириться с рядом внешнеполитических неудач и, как результат, с территориальными потерями. В расположенной на юго-западе области горного массива Аврес, прилегающей к вандальскому королевству территории, где еще в недавнем прошлом население вело борьбу против колониальных устремлений вандалов, дело дошло до восстания нескольких берберских племен, которые в конце концов сбросили вандальское господство. Помимо прочего, роковую роль при этом сыграли «открытые» границы королевства, которые теперь должны были немного отодвинуться на северо-восток. Тем не менее к северу от горного массива Аврес влияние вандалов, похоже, оставалось достаточно ощутимым еще на протяжении десятилетий [114] . Вскоре начались раздоры и с Византийской империей, так как Гунерих возобновил притязания, выдвинутые еще его отцом; прежде всего, он потребовал выдать ему имущество Евдокии. Гунерих использовал «испытанное» средство – он снова предпринял грабительскую войну на море, так что император Зинон вскоре склонился к заключению мира. Бросается в глаза тот факт, что теперь Гунерих отказался от выдвинутых им сначала требований; возможно, ему снова стали доставлять беспокойство берберы горного массива Аврес, а Византия могла, при известных условиях, угрожать использованием этих племен для стратегического окружения вандальского королевства. В обмен на согласие беспрепятственного арианского богослужения в Византийской империи Гунерих в конце концов согласился даже на восстановление карфагенской епископальной кафедры: карфагенским епископом приблизительно в июне 481 г. был избран ставший известным благодаря своей честной позиции Евгений. Естественно, эта дата является очень значимой для религиозно-политической позиции Гунериха. До лета 481 г., разумеется, не может быть и речи о преследовании ортодоксов, ведь до этого момента король вандалов не строил никаких планов в этом направлении: иначе восстановление карфагенской кафедры было бы попросту бессмысленным, так как это сразу давало новый стимул укреплению ортодоксии в ключевой области вандальского королевства. На первом этапе правления Гунериха вообще известно только об одном случае преследования по религиозно-политическим мотивам – о преследовании манихеев, что должно было приветствоваться как арианской, так и ортодоксальной церковью. Естественно, первоначальную терпимость Гунериха в отношении ортодоксии можно считать вынужденной, учитывая известные политические обстоятельства. Может быть, у сына Гейзериха было намерение, как и у его преемника Гунтамунда, использовать большой «запас» своих подданных-ортодоксов против доставлявших все больше беспокойств и часто находившихся еще во тьме язычества племен берберов, правда, доказательств тому представить невозможно. Вескую причину первоначальной терпимости к ортодоксии, несомненно, следует усматривать в том, что Гунерих хотел еще больше, чем его отец, подчеркнуть свое господствующее положение по отношению к собственным соплеменникам. Об этом свидетельствует и то, что он приказал переименовать город Гадрумет (Сус) в Гунерихополис (после византийского завоевания переименован в Юстинианополис); однако его главной целью было снова установить принцип наследования престола по прямой линии вместо старшинства. Таким образом, он планировал утвердить наследование трона за своим сыном Хильдерихом, рожденным ортодоксальной Евдокией, и этой цели он добивался прямо-таки с ожесточенным фанатизмом, посвятив ей все свои силы.

Вскоре среди вандалов стала заметной сильная оппозиция этой реакционной цели. Знать пришла в беспокойство, и даже старые соратники Гейзериха, которых он на смертном одре особенно настойчиво рекомендовал своему сыну, заняли, как и родственники короля, скептическую или отрицательную позицию по отношению к его новым планам. И здесь со всей силой наружу вышло то демоническое и деспотическое начало в характере Гунериха, которое сближает его с таким драматическим образом, как, например, шекспировский Макбет. По принципу «divide et impera» (разделяй и властвуй) король попытался разбить и уничтожить различные группировки открытой, тайной и, наконец, даже потенциальной оппозиции. Служилая знать, среди которой называют comites («графы»), nobiles (нобили) и даже praepositus regni («препозиты империи»), понесла чрезвычайно жестокие наказания за неопределенность своих позиций или же за ортодоксальные убеждения; многие служилые люди потеряли свое денежное или натуральное вознаграждение и были приговорены к унизительным каторжным работам; у других была конфискована собственность, а сами они были отправлены в ссылку на Сицилию или Сардинию. Некоторых устранили по приказу короля, казнив их через сожжение или другими жестокими способами [115] ; при этом возраст или высокое положение жертвы не служили препятствием. Так был позорно казнен королевский канцлер Хельдика, поставленный еще Гейзерихом; его жена также была приговорена к смертной казни. Вообще, бросается в глаза, что устранялась родня наказанных, так же как и их слуги. В конце концов король жестоко покарал арианских священников и собственных родственников. Он считал, что должен непременно заручиться идеологической поддержкой арианской церкви, и поэтому предоставил ей большие возможности, прежде всего финансовые; в ответ он ожидал безоговорочной преданности себе и своей политике. Арианский патриарх Юкунд, который ранее был «придворным священником» Теодориха, брата Гунериха, был публично сожжен, так как король подозревал его в заговоре против своего «нового» порядка престолонаследия. Также были казнены или брошены на съедение диким зверям другие неблагонадежные священники. Все эти жестокости надо рассматривать в значительной мере как средства защиты интересов государства, которые можно отстаивать, при известных условиях, даже с помощью устрашения. Кроме этого, ясно виден один мотив этих наказаний: так как источники в основном скрывают подоплеку, нам, конечно, не хватает понимания твердой последовательности в осуществлении королем политики гонений. Не случайно возмездие было направлено прежде всего против родственников короля, в особенности против его брата Теодориха, который, может быть, сам того не желая, стал центром оппозиции, так как в соответствии с принципом старшинства он мог считаться наследником престола после смерти Гунериха [116] . Разумеется, супруга Теодориха в особенности настаивала на этом праве, так что Гунерих приказал казнить ее мечом. Один из сыновей последовал за ней по этому скорбному пути, в то время как другие родственники и сам Теодорих отделались изгнанием.

Несомненно, таким образом, в течение 481 г. или, самое позднее, к началу 482 г., оппозиция новому порядку престолонаследия и другим притязаниям Гунериха была уничтожена или, во всяком случае, полностью разбита. Итак, теперь Гунерих мог заняться «решением» вопроса ортодоксальной веры, используя такие же радикальные средства. Непосредственные причины для преследований ортодоксов, к сожалению, опять же неясны. Естественно, оппозиционная аристократия установила тесные связи с неарианской частью населения, может быть, даже с ортодоксальными священниками. Поэтому во время гонений на ортодоксов проявляется также и стремление короля заручиться поддержкой нового порядка наследования престола со стороны епископов; тем не менее Гунерих по-прежнему не доверял им в политическом отношении и поэтому неоднократно пытался пресечь любые контакты с заморской ортодоксальной церковью. Может быть, одновременно и политическая активность императора Зинона подвигла короля вандалов к тому, чтобы снова отказаться от первоначального благорасположения по отношению к ортодоксам, позиция которых оставалась неизменной, то есть враждебной к еретикам и вандалам. Переход от преследований знати к гонениям на ортодоксов естественно видеть в том, что ортодоксальная служилая знать была для короля ощутимой помехой. При этом свою роль могло сыграть и чувство «национальной» обиды. Король и арианская церковь, естественно, осуждали своих соплеменников, в основном служилую знать, если замечали их в известном одеянии при посещении ортодоксального богослужения [117] . В результате возникали первые столкновения и наказания. Должно быть, непосредственно вслед за этим последовал запрет на занятие любых государственных и придворных должностей не-арианами. Следующее решение затрагивало ортодоксальную церковь прежде всего с финансовой точки зрения: а именно, постановление, что имущество умерших епископов переходит в государственную казну, в то время как наследники покойного должны заплатить в королевскую казну по 500 солидов. Самое позднее к началу 483 г. гонения приняли еще больший размах: почти 5000 епископов, священников, диаконов и влиятельных мирян-ортодоксов из Проконсульской Африки были собраны в городах Сикка Венерия (Эль Кеф) и Ларес, а оттуда под строгой охраной вандалов и мавров были переселены в несколько пустынных областей, находившихся под властью местных племен. Современник этих событий, хронист Виктор из Виты, который, несмотря на свою ортодоксальную позицию, может считаться надежным свидетелем, эпически изобразил это скорбное переселение 5000 человек как «страсти» и во многих отношениях сохранил его для истории (II, 26ff). Посредством этого масштабного мероприятия Гунерих хотел полностью очистить от ортодоксов Проконсулярскую Африку или, по меньшей мере, sortes Vandalorum (наделы варваров): руководящая прослойка в результате ссылки была почти полностью ликвидирована, а с мирянами надеялись легче справиться.