Гриша сидел на колодине, разгоряченный лазаньем на кедр. Сырость студила его плечи, колковатый озноб доставал до костей. Холодный и сырой туман белесо полз из распадка и топил колодину. Гриша встал на колодину, приподнялся на цыпочках, словно хотел заглянуть в завтрашний день. С неба все еще проникал слабый отсвет на землю, и там, куда не достал туман, хромовой кожей блестели листья бадана, а черные вывороты деревьев, казалось, ожили и шевелились. Гриша, затаив дыхание, вслушивался. «Может, заблудился папаня?» – пронзительно саданула мысль. Гриша спрыгнул с валежины и бросился собирать сучья, сшибать трухлявые пеньки и носить их к валежине. И никак не мог унять слезы.

– Папань! – крикнул он, а получился писк – горло село. Гриша набрал побольше воздуха и снова крикнул: – Папань!

«Ань», – откликнулось над головой в отрогах гор. Густая липкая темень настолько сгустилась, что и небо потухло, и листья бадана, и кустарники, и деревья стали слитно черной стеной.

Гриша прижался теснее к колодине, как будто хотел в нее втиснуться, и превратился в слух. Пугая тишину, скрипуче прокричала ночная птица. Гриша через силу давил подступившее рыдание.

Анисим в сотый раз приказывал себе не дергаться, не пороть горячку. Бывало, и рядом в двух шагах от зимовья ночевали люди. В тайге ведь как? Не заготовил вовремя дров – топором грейся, нет воды – и так ладно…

«Напугается сын – вот беда». Анисим отдышался, постоял, послушал и опять на ощупь пошел по заломам держать направление. И спотыкался, и падал, обдирал в кровь лицо. «Так тебе и надо, старый мерин», – ругал себя Анисим и, не чувствуя ни боли, ни усталости, не шел, а бежал и только удивлялся – куда упорол, упорол так упорол.

Гриша вдруг услышал потрескивание сучьев и, сглатывая слезы, вскочил с валежины. И когда осторожный треск прошел мимо, Гриша, перестав дышать, снова услышал, как ломаются и потрескивают сучья, но уже в другой стороне. Так осторожно и быстро мог идти только зверь. «Может, папаню задрал медведь», – резануло по сердцу Гришу. Он лихорадочно нашарил у колодины ружье, взвел курок и замер. Сколько простоял Гриша, не чувствуя тяжести ружья, неизвестно. Наконец, он положил к ногам ружье и, сложив онемевшие ладони у рта, крикнул:

– Папань, а папань?!

«Ань, ань», – отозвалось эхо за спиной. «Заблудился папаня», – пронзила Гришу догадка. Он схватил ружье, поднял и нажал на пусковой крючок. Курок сухо треснул, словно переломился карандаш. Осечка. Гриша отжал откидную планку, переломил ствол и сунул палец в патронник. Он был холодный и пустой. Гриша неверной рукой достал спички, припал на колено к куче хвороста и уже собрался чиркнуть, но тут какая-то невидимая сила отвела руку Гриши. Гриша выронил из рук спички и опустился на землю. Сел на мох и никак не мог протолкнуть в груди воздух. «Боженька, сделай так, чтобы нашелся папаня!» Гриша вспомнил молитву, которой учила его мать, и не услышал, как за деревьями, совсем рядом, спросил нетерпеливый чужой голос:

– Ты где, сын?!.

– Да здесь я, – крикнул шепотом Гриша.

Анисим, тяжело дыша, подошел.

– Можно и без воды, – наконец сказал он.

– Чего же не отзывался? – сглотнул слезы Гриша.

Анисим молчал. Он устал, и ноги не держали его.

– Пожуем сухарика, – из темноты сказал Анисим, – да посидим спина к спине, подремлем. Скоро уже будет светать. – Гриша слышал, как отец нашарил мешок. – На охоте ведь как? – опять подал голос Анисим. – Бывало, и на березе охотник ночь просидит, чтобы волки не съели. А тут вон какая перина, – похлопал по колодине Анисим.

– Папань, заряди ружье, а? – шепотом попросил Гриша.

– Только между нами, – взялся за ружье Анисим, – а то подслушает медведь.

Как хорошо, что отец нашелся.

– Господи, – вздохнул, подражая матери, Гриша. – Пулю вгоняй, папань, – окрепшим уже голосом попросил он. Радуясь, что темно и отец не видит его слез. А то подумал бы, что испугался как маленький.

– Пулю, говоришь, – клацнул Анисим ружьем.

– Папань, выйдем из тайги, сговорю деда Витоху, чтобы уступил щенка от Дамки. Ты не против?

– Не против, – теплым и родным голосом соглашается Анисим.

– Он, кажется, лагушок под рыжики заказывал, не помнишь, папань?

– Заикался как-то, но ничего определенного не сказал.

– Можно напомнить, чо здесь такого, договориться.

– Как-то не принято набиваться мастеру, – рассудил Анисим, – разве по такому случаю…

– Доплатить можно, – горячо подхватил Гриша, – постараюсь отфуговать, не нахвалится.

Анисим хмыкнул.

– Что-то не упомню, чтобы в нашем роду хвастуны были.

Гришу от этих слов обдало жаром. Он и не хотел, а так вышло, слово есть слово, вылетело… Гриша и сам не любит хвастунов, как теперь выходить из положения? Как доказать, что он и совсем не хвастун?

– Давай-ка, сын, под крыло, – позвал Анисим Гришу, – теплее будет. А чего мы как вербованные? – Анисим вынул из мешка носки. – Надевай, сын. – На ощупь пихнул он Грише носки. – Переобувайся. Пусть ноги отдыхают. – Анисим влез в валенки и сразу почувствовал блаженное тепло. – Ну вот, другой коленкор, – притопнул Анисим, – вспомнишь добрым словом мать.