Говоря это, он отошел от Топорчика и, не глядя на него, стал греть руки у огня.

Мечик шел за ним нахмуренный, пристыженный и сомневающийся. И стыдно было ему, и страшно решиться.

— Милостивый государь, не расставайтесь со мной в гневе, — сказал он. — Может быть, я и ошибаюсь. Жаль мне вас. Сколько у вас людей, князь?

Локоток со смехом обернулся к нему.

— Пока у меня нет и полсотни, но у меня есть больше, чем войско, у меня огромная воля и несокрушимая вера в Бога. Ксендз Стах, мой духовник, говорил мне когда-то, что вера двигает горами, а моя вера — может крепость разрушить! Скажу вам более, — прибавил он. — Если бы ты всех нас обшарил, ты не нашел бы при нас и десяти гривен. Нет у меня ничего, жену мою из милости кормит бедный мещанин, а вы, отцы которых ходили в поход вместе с моим, вы, потомки старого рыцарства, — вы меня оставляете. Знаете, что я вам скажу: не пойдет со мной шляхта, я пойду в хаты, к крестьянам. Они уж пойдут за мной, а вам будет стыдно.

Топор нахмурился, тяжело ему было это слушать, но так велика была его уверенность в чешском могуществе, что и это на него не подействовало.

— Дай Боже, милостивый государь, чтобы вы совершили чудо, — отвечал он холодно. — Нам думается, что с кем бы вы ни пошли, с шляхтой или с крестьянством, но если враг будет во много раз превосходить ваши силы, то вы только напрасно прольете кровь.

Князь стоял, пристально глядя в огонь.

— Михаил, — обратился он к одному из своих людей, — вели седлать лошадей. Нам опасно оставаться здесь днем: день нам так же изменит, как и люди. Мы должны забраться подальше в лес, чтобы нас не захватили босковичевы слуги.

Говоря это, он с язвительной улыбкой обернулся к Топору.

— Значит, люб вам пан Ульрих? — спросил он. — Я слышал, что он мягкий и гладкий человек. Шляхту принимает по-приятельски, лежа в постели, а кто не по нраву придется, сажает без суда в крепости на валу? Да и денежки от вас высасывает получше меня, хотя вы и на меня кричали, что я с вас много брал; но я заботился о пользе государства, а для себя мне ничего не надо, у меня и тогда был плащ немногим лучше теперешнего.

И с усмешкой князь тряхнул полой своей серой сукманки. Топор слушал, и сердце его разрывалось на части.

— Куда вы думаете ехать отсюда? — тихо спросил он.

— Трудно мне ответить тебе на этот вопрос, Мечик, — печально сказал Локоток. — Поедем, куда глаза глядят. Я был у Шреняв, кланялся Яксам, просил Топоров, заглянул к Ружицам, и везде меня встретили так же, как и вы. Любим, жалеем, идти не можем! Соловья баснями не кормят. Попробую счастья в другом месте.

— Только бы опять не пришло несчастье. Оборони, Боже! — прервал его Топор. — Около Кракова повсюду шныряют чехи.

— Знаю я это, — отозвался Локоток, — но они бродят небольшими отрядами; если бы мы их встретили, мы бы с ними справились.

Он окинул своих приближенных бодрым взглядом, и те весело кивнули ему головой, как бы говоря: "Э, что там, мы не боимся". Выждав немного, Топор снова заговорил, понизив голос, чтобы не слышали другие:

— Милостивый князь, столько уж лет вы боретесь и ничего не добились. Очевидно, того, чего вы желаете, невозможно достигнуть.

К чему же обольщать себя ложными надеждами?

— Ошибаешься, Мечик! — вскричал Локоток. — Если и десять раз не удастся, надо все-таки надеяться, что на следующий раз будет счастье. Я буду воевать до смерти. Со мною Бог. Ваш законный король должен добиться своих прав. Этот баба Вацлав, что прячется под хоругви во время бури и даже кота боится, неужели он уж так мне страшен?

— Не он сам, а его приближенные и приверженцы! — со вздохом возразил Топор.

Но князь уже не слушал его. Он заметил стоявшего неподалеку Збышка и дружески кивнул ему головой.

— Слушай, старик, согрей-ка мне чего-нибудь теплого, мне пора ехать. Если, даст Бог, буду в замке в Кракове, поблагодарю тебя за гостеприимство. Петухи поют, должно быть, уж второй или третий час ночи, а утро холодное. Живо, согрей мне чего-нибудь! Хорошо, что хоть буря стихла. Нескоро удастся нам теперь попробовать горячей пищи!

— Милостивый государь, — взмолился Топор, — пока еще темно, вы можете безопасно доехать до Балиц. Я вас сам провожу. Отдохните у меня. Вас там никто не будет искать и никто не выдаст.

— Спасибо, — холодно сказал Локоток. — Я уж отдохнул, с меня довольно; дольше отдыхать мне некогда. Пора ехать.

Взглянул на своих.

— Кони не голодны?

Один из людей сделал отрицательный знак головой. На очаге грелось что-то в горшке. Збита и Збышек хлопотали около огня. Маленький пан отряхнул плащ, поправил его и подтянул, уже не обращая внимания на опечаленного Топора.

Тот стоял, пристыженный холодным обращением князя, но не знал, что сказать: уж сказал все, что мог.

А князь, как нарочно, прибавил еще:

— При случае, Мечик, скажешь Босковичу, чтобы он не мучил людей, посылая их в погоню за мной, я живым все равно не дамся. Уж раз чехи предательски поймали меня и заставили дать позорную присягу, но другой раз они этого не дождутся. Я еще и до сих пор не могу переварить того кусочка кожи, на котором оттиснута моя печать. Рад бы кровью замазать это писание, в котором я обещал им быть в Праге. Да, пошел бы я в эту Прагу, да только иначе! — со вздохом вырвалось у него.