Аграфена Петровна, переменившись в лице, быстро взглянула в окно и вопросительно-растерянно обернулась к мужу. В ворота их дома на самом деле входили ровным, торопливым шагом три ряда солдат с офицером.

Князь Никита и его жена сразу догадались, что это значит.

Аграфена Петровна вскочила со своего места и могла только произнести:

— Господи, что же это?

На ней лица не было.

— Пустяки! — вдруг пришло в голову князю Никите, и он поспешил успокоить жену. — Просто, верно, новые полки пришли и размещаются по квартирам: они к нам на постой идут — вот и все.

— Нет, батюшка, это — Преображенские, — снова из спальни сказал Миша, видимо, гордясь знанием военного мундира.

— Милый, что же это? — с отчаянием повторила Аграфена Петровна, схватившись за руку мужа.

— Миша, ступай к себе, — вдруг вставая и выпрямляясь, сказал Волконский и обратился к жене:- Ты не была предупреждена, тебе никто не сообщил причины? у тебя есть, что спрятать? — быстро, понижая до шепота голос, проговорил он.

— Да! — как-то неопределенно произнесла она.

— Хорошо. Прячь все, что успеешь. Я его, — князь кивнул в сторону окна, — задержу, насколько возможно. А там — не бойся: я все приму на себя. Скажу, что ты была лишь подставным лицом, а во всем был виноват я.

В это время рядом, в гостиной, уже слышались бесцеремонные, тяжелые шаги офицера, стучавшего своими ботфортами.

Князь Никита твердыми шагами направился к двери в гостиную.

Аграфена Петровна с удивлением посмотрела ему вслед. В его тоне, походке, в каждом движении явилось вдруг столько уверенности, столько хладнокровия, что она, ожидавшая испуга, может быть, даже трепета с его стороны, — почувствовала теперь, как инстинктивно передалось ей, заглушая ее испуг, это его хладнокровие, и с радостью ощущала всю силу своей любви к мужу, потому что пока там впереди что еще будет, но теперь ей не было страшно под защитой этого человека, и она кинулась к своим бумагам.

Никита Федорович, выйдя в гостиную, захлопнул за собою дверь и стал пред нею. Он спокойно глядел на подходившего в нему офицера, невольно припоминая, где он видел это откуда-то знакомое ему лицо — загорелое, грубое, с большими жесткими усами и нависшими на глаза бровями.

— По приказу я обязан, произведя обыск, поставить караул у входов сего дома, — заговорил офицер тем самым басом, которым отдавал команду солдатам. — Прошу повиноваться.

И голос его, и плечистая, сильная фигура, и весь его грозный вид производили впечатление, внушающее невольный страх. Он, видимо, привык произносить сказанные им слова и привык также, что люди, к которым он являлся со своим поручением, немедленно робели и терялись пред ним, услышав его голос.

— Скажите, пожалуйста, — начал тихим, ровным и медленным голосом Волконский, — где я вас видел?

Офицер не ожидал такого вопроса.

— Извольте повиноваться! — еще громче произнес он. — Позвольте пройти!

— Удивительно знакомое лицо, — повторил так же тихо Никита Федорович. — Так вы говорите — обыск? — вдруг будто вспомнил он. — Что ж, обыскивайте! Вот гостиная, начинайте хоть с нее.

— А вы будете хозяином этого дома? — спросил офицер, не веря, чтобы человек, которого близко касается его появление, мог говорить с ним так.

— Да, хозяин, — ответил князь Никита.

— Ну, так на такой случай извольте повиноваться! Я сам знаю, с чего начать. Где комната княгини Волконской?

— Княгиня одевается еще, — произнес князь Никита, по-прежнему заслоняя собою дверь.

Офицер остановился. Он чувствовал, что этот говоривший с ним человек, не оробев перед ним, не поддался ему, и он не владеет им.

— Все равно… я обязан войти… по приказу! — сказал он уже не так громко, как вначале, и пожав плечами, как бы ссылаясь на то, что должен исполнять службу.

"Вы войдете сейчас", — хотел сказать Никита Федорович и вдруг узнал офицера: это был тот самый, который вел солдат, когда везли Девьера.

Офицер видел, как побледнел Волконский и шатнулся в сторону, едва ухватившись за косяк; воспользовавшись этим, офицер взялся за ручку двери и вошел в следующую комнату.

Никита Федерович знал, что еще секунда — и у него в голове явится полное, ясное, со всеми подробностями сопоставление несчастной участи Девьера с тем, что происходит теперь, и тогда все пропало, он окончательно потеряется. Поэтому он сделал над собою нечеловеческое усилие, чтобы уничтожить в себе всякое воспоминание и всю способность мысли направить к настоящему, т_а_к, как оно есть, безотносительно к тому, что было и что будет.

Но и в настоящем могло уже быть все потеряно. Аграфена Петровна едва ли могла спрятать все, что было нужно, и притом, спрятать так, чтобы нельзя было найти.

Никита Федорович заглянул в кабинет жены. Офицер стоял там, как бы соображая, откуда начать обыск. Наконец он подошел к окну, отворил его и позвал двух солдат.

Аграфены Петровны не было в комнатах. Через несколько минут она пришла из входных дверей гостиной.

— Успела? — тихо, сквозь зубы спросил, на всякий случаи по-немецки, не глядя на нее, князь Никита.