Я даже зажмурился, представив то, о чем он говорил.

— Перестань, Черный, — попросил я. — Как-то это уже слишком!

— Конечно, — согласился Черный. — Лучше не знать. Лучше думать, что он душка. Очень удобно, если не хочешь выделяться.

Я промолчал. Я пытался смириться с образом садиста Сфинкса, со светлой улыбкой на лице топчущего чьи-то ноги. Даже представить такое было сложно. В то же время я понимал, что Черный не врет. И переварить это противоречие был просто не в состоянии.

— Извини, Черный, — сказал я наконец. — Не хотел тебя обрывать. Наверное, мне действительно надо знать такие вещи, чтобы лучше… разбираться что к чему. Только нужно время, чтобы привыкнуть. К такой информации.

— Я не обиделся, — ответил Черный. — И не для того тебе все это рассказал, чтоб ты от Сфинкса шарахался. Я о другом. Лорд — псих. Больной псих. Отчасти всегда им был. Отчасти Сфинкс постарался. Его надо лечить. И когда Сфинкс закатывает мне истерику из-за того, что я, видите ли, повел себя с Лордом подло, меня просто смех разбирает. Но когда шесть человек, на глазах у которых происходило то, о чем я тебе рассказал — когда эти шестеро с ним соглашаются, мне уже не смешно. Понимаешь?

— Да.

Черный достал еще сигарету:

— Хочется, чтобы хоть кто-то в этом зоопарке меня понял. Хоть кто-то.

Он закурил. Руки с ободранными костяшками пальцев дрожали, и сигарета никак не попадала на пламя зажигалки.

Я сидел, оглушенный, разрываясь между жалостью и злостью. Я его понимал. Даже слишком хорошо. Но не хотел понимать. Это означало опять стать белой вороной. На сей раз в паре с Черным. А мне так хотелось быть полноценным членом стаи. Быть с ними, одним из них…

— Я понял тебя, Черный. Правда. Извини, если по мне этого не видно.

— Это ты меня извини. Не стоило, наверное, вот так сразу все на тебя вываливать.

Но он обрадовался, я это видел. И понял, что пропал. Хода назад больше не было. Я выбрал Черного.

Пока я пытался уговорить себя, что не так все страшно, Черный докурил, бросил окурок за диван и поднялся, стараясь не опираться на больную ногу.

— Поехали, — сказал он. — Теперь точно до темноты не успеем. — Розового зайца он спрятал в карман.

Мы не успели добраться даже до второй, когда свет погас. Два раза мигнул, и стало темно. Даже предупрежденный, я вздрогнул. Черный был прав: окажись я один в этой чернильной тьме, я просто застрял бы там, где она меня застала. Но у Черного был фонарик. Он отдал его мне, а сам толкал коляску.

Я ехал под впечатлением от нашего разговора и дорогу, должно быть, освещал не очень хорошо, потому что Черный в какой-то момент остановился и велел мне светить прямо, а не болтать фонариком во все стороны. Извинившись, я поднял фонарик выше.

Настенные росписи при его свете выглядели непривычно. Выплывали из темноты фрагментами, большая часть которых казалась незнакомой, хотя я проезжал мимо по несколько раз в день. Наткнувшись на белого быка, я даже ахнул от неожиданности. Черный понял и остановился, дав мне возможность осветить рисунок целиком.

Бык качался на тонких ногах-палочках, смотрел на нас человеческими глазами и грустил. Это был самый удивительный бык на свете. Написанный примитивно, в нарочито детском стиле, он просто убивал своей выразительностью.

— Какой… — прошептал я.

Черный шагнул вперед и поскреб стену там, где она облупилась, лишив быка половинки рога.

— Да, — сказал он. — Осыпается. Стервятник подмазал тут все эмульсией, поэтому он такой тусклый.

Сраженный образом Стервятника — хранителя настенных рисунков, я только промычал что-то в ответ. Все-таки Дом был очень странным местом, каждый день я в этом заново убеждался.

— Кто его написал?

Черный посмотрел озадаченно:

— Леопард, само собой. Все забываю, что ты здесь недавно. Его рисунки легко отличить. — Подумав, добавил:

— Леопард был вожаком второй. Года три тому назад. За два вожака до Рыжего.

Это он произнес нехотя, но я понял, что если начну расспрашивать, узнаю и подробности. Непривычно знать, что на любой вопрос последует четкий, вразумительный ответ. Без увиливания, шуточек, упоминаний Фазанов и экскурсов в историю Дома. Про себя я решил этим не злоупотреблять. И начал с того, что в тему исчезновения Леопарда углубляться не стал, тем более, ответ на этот вопрос крылся в тоне Черного и в том, что он уже сказал.