— Шутите. — Бьёрген приподнялся в постели, схватил с полу одеяло. Похоже, только сейчас сообразил, в каком он виде.

Харри пошел к двери.

— Лично я совершенно с тобой согласен, Бьёрген, норвежское законодательство чертовски сурово, что касается мягких наркотиков. Поэтому в иных обстоятельствах я, может, и посмотрел бы сквозь пальцы. Будь здоров.

— Погодите!

Харри остановился. В ожидании.

— Его б-братья… — пролепетал Туре Бьёрген.

— Братья?

— Он сказал, если с ним в Осло что случится, его братья придут за мной. Ну, если его арестуют или убьют, они придут за мной, непременно. Сказал, что его братья обычно пользуются кислотой.

— У него нет братьев, — сказал Харри.

Туре Бьёрген поднял голову, посмотрел на высоченного полицейского и удивленно спросил:

— Нет?

Харри медленно качнул головой.

Бьёрген ломал руки.

— Я… я принял эти таблетки потому только, что нервы сдали. Они ведь от этого, верно?

— Куда он пошел?

— Он не говорил.

— Деньги он у тебя взял?

— Так, мелочь. Потом ушел. А я… я сидел тут, и мне было очень страшно… — Он вдруг всхлипнул и замолчал, съежился под одеялом. — Мне и сейчас страшно.

Харри посмотрел на плачущего парня:

— Если хочешь, можешь сегодня заночевать в КПЗ.

— Нет, я тут останусь, — опять всхлипнул Бьёрген.

— Ладно. Кто-нибудь из наших зайдет к тебе утречком потолковать.

— Хорошо. Погодите! Если вы его задержите…

— Да?

— Вознаграждение остается в силе, верно?

Костер разгорелся вовсю. Пламя отсвечивало в треугольном осколке стекла, который он вытащил из разбитого окна барака. Он принес еще дров и чувствовал, что начинает оттаивать. Ночью будет хуже, но он жив. Перевязал окровавленные пальцы лоскутом рубашки, который отрезал стеклом. Челюсти собаки сомкнулись вокруг руки с пистолетом. Вокруг пистолета.

По стене контейнера плясала тень черного метцнера, подвешенного к потолку. Пасть открыта, тело вытянуто, закоченело в последней безмолвной атаке. Задние лапы связаны стальной проволокой, пропущенной сквозь щели в гофрированной железной крыше. Кровь из пасти и дырки за ухом, где вышла пуля, мерно капала на пол. Он так и не понял, что заставило пальцы нажать на спуск — собственные его мышцы или укус собаки, но он все еще словно бы ощущал дрожь, прокатившуюся по контейнеру после выстрела. Седьмого с тех пор, как он очутился в этом окаянном городе. Теперь в обойме осталась всего одна пуля.

Одной, конечно, достаточно, только вот как найти Юна Карлсена? Ему необходим кто-нибудь, кто выведет его на след. Он подумал о полицейском. О Харри Холе. Имя вроде бы не совсем обычное. Вероятно, отыскать его не составит большого труда.

Световое табло возле «Вика-Атриума» показывало минус восемнадцать, а время близилось к двадцати одному часу, когда Харри и Халворсен, стоя в стеклянном лифте, смотрели, как фонтан с тропическими растениями вокруг уходит вниз, становится все меньше.

Халворсен хотел что-то сказать, но раздумал. И тотчас снова открыл рот.

— Стеклянный лифт — классная штука, — сказал Харри. — Так здорово ехать вверх.

— О да.

— Введение и вопросы — за тобой. Затем постепенно включусь я. О'кей?

Халворсен кивнул.

Едва они сели в машину после визита к Туре Бьёргену, как позвонил Гуннар Хаген и попросил Харри съездить в «Вика-Атриум», где их ждут Алберт и Мадс Гильструпы, отец и сын, готовые дать показания. Харри заметил, что вообще-то обычная процедура не предусматривает вызов полиции для снятия показаний и что он поручил заняться этим Скарре.

— Алберт — давний знакомый начальника уголовной полиции, — объяснил Хаген. — Он только что звонил и сказал, что они твердо решили дать показания не кому иному, как руководителю расследования. Без адвоката, и это плюс.

— Ладно…

— Отлично. Ценю вашу любезность.

Стало быть, на сей раз не приказ.

Невысокий господин в синем блейзере ждал их у лифта.

— Алберт Гильструп, — сказал он, едва приоткрыв безгубый рот, и коротко, решительно пожал Харри руку. Седой, лицо в морщинах, дубленое, но глаза молодые, они настороженно изучали Харри, пока он вел их к двери с табличкой «Гильструп АО».

— Хочу предупредить, что случившееся очень подействовало на моего сына, — сказал Алберт Гильструп. — Тело так изуродовано, а Мадс, к сожалению, весьма впечатлительная натура.

По манере выражаться Харри заключил, что Алберт Гильструп либо реалист, сознающий, что покойникам уже ничем не поможешь, либо невестка занимала в его сердце не слишком много места.

В маленькой, но изысканно обставленной приемной висели известные полотна с норвежскими национально-романтическими пейзажами, которые Харри много раз видел. Только сейчас он был не вполне уверен, что перед ним репродукции.