Настоятельница брезгливо засмеялась:

— Смелая речь для воина, оскорбляющего со своей прислугой безоружную женщину. Я знаю, что не властна над твоими друзьями. Сейчас по крайней мере. Но ты потерпишь поражение, потому что я — Церковь. Ты не можешь сражаться со мной. В конечном итоге Церковь получит то, что ей принадлежит по праву.

— Всегда рад принять твой вызов, настоятельница. Но не более. А сейчас, я полагаю, ты покинешь землю Трех Территорий и заберешь своих целительниц. Мои Волки позаботятся о безопасности твоего перехода в земли Людей Реки.

Настоятельница гордо направилась к двери. Но прежде чем переступить через порог, широко раскинув руки, — свисающая мантия почти заслонила проход, — обратилась ко всем присутствующим:

— Церковь не ссорится с теми, кто страдает от твоего правления. Но ты не можешь так просто лишить нас права владения. — Она повернулась к Бернхард: — Ты и твои друзья играете душами беспомощных детей. Храни их от чар ведьмы Сайлы и ее сторонников. Я повелеваю и предупреждаю.

Она развернулась и ушла, словно черный сгусток беспорядочно пляшущих жутких теней.

Одна из девочек потянула Картер за рукав и шепнула ей что-то на ухо. Лицо Картер вспыхнуло; она выпрямилась резким судорожным движением. Голос ее был мягок, но решителен:

— Нет, маленькая, вы не умрете, и никто не заберет вас. Настоятельница не понимает нашего дела. Но все должны увидеть: мы — добрые люди. Ты согласна?

Однако в словах следующего ребенка прозвучали еще более глубокие опасения:

— У нас нет настоящих отцов и матерей. Мы должны идти туда, куда велит Церковь. Настоятельница главнее тебя. Она может заставить нас сделать все, что захочет. И тебя тоже.

— Больше никогда, — слова Картер прозвучали твердо и окончательно, хотя рука все так же нежно касалась маленьких головок. — Теперь есть две Церкви, моя девочка: ее и наша. И мы должны решить, какая из них истинная.

— А Мурдат, на чьей он стороне?

— На нашей. Мы многим ему обязаны, но он только хочет, чтобы мы были счастливы.

— Он страшный.

— Я знаю. Иногда мужчины бывают такими.

— Настоятельница не мужчина, но тоже страшная.

Картер мягко кивнула:

— Мы не будем обращать на нее внимание.

Изучающе поглядев на Гэна, одна из девочек спросила:

— Ты обещаешь остаться в аббатстве Ирисов со Жрицей Роз Сайлой и Жрицей Фиалок Лантой?

Гэн внимательно посмотрел на детей и ответил с полной серьезностью:

— А вы обещаете слушать их? Верить им и внимать их наставлениям? Они мои друзья. И я хочу, чтобы они гордились вами. Вы обещаете стать такими?

От волнения голос у одной из девочек неуверенно дрогнул:

— Я обещаю.

Гэн пристально смотрел на своих немногочисленных слушательниц, пока от каждой не услышал слов:

— Я тоже обещаю.

Ответы звучали тихо, слегка неуверенно, словно робкое эхо от соприкосновения стеклянных бокалов. Гэн сохранял неумолимый вид и, когда прозвучал последний ответ, сказал:

— Даю слово Мурдата. Вы останетесь со своими друзьями. Теперь они — ваша семья. — Он повернулся ко взрослым и, заметив улыбки на их лицах, помрачнел. — Это серьезное дело. Вы — новые Учителя. И если мне суждено погибнуть, я поручаю всем вам сдержать мое слово. — Выдержав паузу, он позволил детям вернуться к Сайле. — Ты одна, но как бы во многих лицах. Военная целительница. Жрица Роз. Цветок. Жена моего ближайшего друга. Мой друг. Теперь ты — Церковь.

Серьезность этих слов сразу же приобрела особое значение для детей. Перед ними стояла уже совсем другая Жрица. На какой-то миг Сайла ощутила в их взглядах непонимание, как у пойманных животных с человеческими глазами.

В ней пробудились воспоминания о той ночи резни и пожара, когда погибли родители. И она почувствовала себя хуже осиротевшего ребенка. Вещью. Принадлежностью, которой полностью владели. И Гэн был владельцем.

Гэн мягко продолжал:

— Мы становимся теми, кем должны стать. Мы разные силы, ты и я. Огонь и вода. Мрак и свет. Помолись, чтобы мы всегда понимали друг друга.

Неосознанно Сайла коснулась его руки, обнажая свой массивный браслет, золотом вспыхнувший между ними. Гэн медленно освободил свою руку и стал рядом с женой.

Три служительницы Церкви поспешно вывели Избранных из комнаты. В наступившей тишине Сайла внимательно рассматривала людей, оставшихся в обеденных покоях. Ее даже развеселило то, как все улыбаются друг другу, пытаясь скрыть настоящие чувства. Кроме Нилы, открытой и совершенно не способной притворяться. Выражение ее лица всегда было красноречивее любых слов, и сейчас на нем читался испуг.