Лиза завернулась в простыню и скромно уселась в сторонке от голых «девочек», обсуждавших диеты, вроде она есть и нет ее. Плоский живот, маленькая грудь, твердая попка, фигура у нее была прекрасная, это Лиза твердо знала и простыню снимать – показывать себя этим озабоченным диетами толстушкам – не собиралась. Самовар включила, заварила чай.

Взрослые чужие женщины мало-помалу приняли ее, покровительственно простили ей молодость. Будь она яркой, красивой, шумной, не простили бы ни за что, а демонстрировать превосходство зрелости невзрачной девочке, да к тому же такой скромной, было неинтересно и как-то даже неловко.

Там, на даче, не было у них с Игорем ничего, отдельной комнаты им не хватило. Легли рядом, не раздеваясь, тихо, уютно пошептались и заснули, словно много лет уже были вместе. А утром Игорь спросил: «Ну что, жениться будем?» – и улыбнулся, будто пошутил. «Ура, ура!» Лиза испытывала нежность к нему, а еще чувство, схожее с тем, которое посещало ее от удачно сделанного материала, хорошо написанной статьи – удовлетворение, что удалось получить правильный результат.

Ольга пронеслась по всем трем комнатам задымленной квартиры, таща за собой Лизу и быстро оглядываясь по сторонам. В дверях небольшой кухни она остановилась и прошипела Лизе на ухо:

– Это он сидит, Олег, смотри, какой красивый! Эй, Лиза, отомри! – Она ущипнула Лизу за руку.

– Да, симпатичный... – равнодушно пробормотала Лиза.

Рядом с Олегом, положив ему на плечо руку, стояла яркая черноволосая девушка с хрупкими плечиками, тоненькой талией и пышной грудью. Губы полные, верхняя губа чуть вздернута, из-за этого рот кажется полуоткрытым. Аня. Но Аня должна была занимать в пространстве больше места! Лиза смотрела на сестру, ошеломленно обегая взглядом предполагаемый ореол, искала и не находила прежнюю нездоровую полноту, и от этого ее лицо стало недоуменно-птичьим.

– Ты же была толстая... – прошептала она.

– Лиза, Лизочка, ты моя сестричка! – бормотала Аня, уткнувшись Лизе в шею.

«В точности такая же, как прежде, ничего не стесняется», – подумала Лиза, стараясь незаметно отодвинуться. Ей было неловко этой мелодраматической сцены. «Если уж она так счастлива меня видеть, могла бы и позвонить за эти годы... Сколько мы не виделись... лет десять...»

Доброжелательно поглядывая на Аню, Ольга дергала Лизу за рукав:

– Это твоя сестра? Лиза, ну Лиза, объясни!

– После того что произошло... ну то есть когда мы с тобой расстались, – Аня смущенно отвела глаза, – когда все поссорились... я резко начала худеть, ела много и все равно худела... а мама тогда посадила меня на диету. Это даже была не какая-то специальная диета, просто она вдруг перестала меня кормить. Помнишь, как она всегда кричала, чтобы я все доела? А тут вдруг раз, и все! Я плакала, а она мне не давала еды, тоже плакала и сама ничего не ела. Я похудела на четырнадцать килограммов, а она на восемь, а ведь она не была толстая, худощавая всегда была...

Намеком на толстое Анино прошлое остался лишь небольшой животик, скорее даже не животик, а приятная мягкая выпуклость фигуры, как у игрушечного пупса. «Очень сексуальный животик, – придирчиво рассматривая Аню, решила Лиза. – Она вообще очень сексуальна... пухлые губы, глаза томные... движения какие-то особенные, плавные и в то же время порывистые... Как возможно было сотворить это чудо с той жирной уродкой, какой была Аня! Не зря я в детстве считала, что Дина может все!»

«У девочки гормональный взрыв, с такими полными детьми случается, что они резко сбрасывают вес в пубертатный период, – сказали Дине врачи. – Не упустите момент, помогите организму диетой, она у вас очаровательной худышкой станет!»

Додик, с момента Аниного рождения испытывающий физическое удовольствие при взгляде на то, как еда исчезает в ротике дочери, сейчас мучительно переживал ее вынужденное голодание. Он запирался в ванной и плакал, чтобы не слышать жалобное «мама, дай мне поесть, хоть немножко» и не видеть Дину, которая каждый вечер, когда Аня уже шалела от голода, подбиралась, как генерал перед боем. Иногда они запирались одновременно – Додик в ванной, а Дина в туалете. Там, тупо глядя в одну точку, она повторяла про себя: «Я должна это выдержать, должна сделать это для нее, должна, должна...»

Ее вина представлялась ей неисчерпаемой. Дина отнюдь не была наивной дурочкой, к тому же уже почти двадцать лет она наблюдала, что происходило в семьях учеников. Не одна она родила ребенка не от мужа, но только она родила от двоюродного брата, и это могло послужить причиной Аниной полноты. Начитанная Дина знала из литературы, что браки между двоюродными были приняты в королевских семьях. Бог с ними, с королевскими семьями, но почему разумные евреи позволяли такие браки, она не понимала.

Вместо того чтобы постепенно отдалиться от Костиной семьи, она поддерживала с ними такую близкую родственную связь, что их общий ребенок рос на его глазах в точности как его законная дочь Лиза. И даже то, что Додик так любил Аню, чужую девочку, казалось ей несомненным доказательством своей страшной вины перед всеми.