Владимир Некрасов не стал обращаться в милицию. Опасаясь двойного позора, он врачам заявил: «Помню, напился у друзей, зашел в женское общежитие, где-то ночевал, что-то делал, потерял одежду, опять напился и… все».

Врачи и медсестры с удивлением наблюдали за пациентом, который не подпускал к себе женщин для осмотра и уколов. При виде их он нервно дрожал и громко икал. Выписавшись через неделю, Некрасов переехал жить подальше от фабричного женского общежития и расстался со своей девушкой. Все, что было связано с женщиной, он переносить уже не мог. Женская анатомия вызывала в нем рвотный инстинкт. Бывший студент университета стал отшельником и женоненавистником.

Милиционера убили возле дома. Месть бандитов — решили коллеги. Но, тщательно осмотрев место преступления, уже не сомневались — здесь поработала женщина.

Они познакомились на личном деловом фуршете, где оба оказались случайно. Мария — художник-оформитель — занималась дизайном фирмы. Вадим — милиционер — был школьным другом директора. Его нетипичный голос и застенчивая манера говорить с легким, едва заметным заиканием тронули Мани но сердце, как трогает скрипка бродячего музыканта, примостившегося на шумном базаре.

Не удержавшись, она спросила:

— Мне кажется, погоны — не для вас. Вы — человек ранимый и тонкий.

— Спасибо на д-добром слове, и вы нисколько не ошиблись, — улыбнулся он.

Светлые глаза глянули с веселым юмором, а ежик волос и смешной крупноватый нос вдруг показались ей щемяще родными.

Тысячи людей на белом свете ежеминутно заговаривают друг с другом впервые, и только единицы с первых слов ощущают родственность душ. Через десять минут Вадим и Мария с восторгом нашкодивших школьников вдвоем сбежали с фуршета.

К 40 годам у нормальных людей, как правило, все уже есть — налаженный быт, вдоль и поперек изученный супруг, прочный круг друзей. А Маня Лисовская жила в невесомости — чужой город, куда она недавно переехала, обтекал ее, как речка мертвую корягу. Муж был в бесконечном поиске себя и с хроническим запахом перегара. Пацаны-близнецы пропадали на каратэ и, похоже, предпочитали язык ударов всем другим языкам. Одним словом, случайная встреча на презентации вспыхнула в Манином сердце ослепительно яркой звездой. Отныне тонкий ее карандаш, едва коснувшись бумаги, являл череду романтичных картинок, где падший ангел в милицейских погонах то парил на крылышках среди звезд, то лежал среди свежескошенных стогов сена, то сидел задумчиво у обрыва, уронив в траву старенькую кобуру.

Встречались они у подруги, где бескорыстная щедрость Мани не знала предела и удержу. Ну какой, скажите, мужик откажется от такой любовницы, не обжигающей сердце, а лишь приятно обдувающей легким возбуждающим сквознячком? Так длилось почти три месяца, пока Вадим не стал замечать, что легкие их отношения все более приобретают утомительные нотки мелодрамы.

Его подруга все чаще была грустна, прощаясь, роняла слезу и, похоже, ревновала его безумно. Тягостный привкус несвободы настойчиво вытеснял аромат экспромта и авантюрности. Горцев резко пошел на снижение, как перегруженный самолет. Но чем прохладней и деловитей он становился, тем яростней наивная Маня добивалась его внимания.

В один из субботних вечеров она решила удивить любимого изысками кулинарии. Накупила деликатесов, сделала канапе с икрой и позвонила Вадиму. Он долго мычал по телефону что-то неопределенное, но приехать все же согласился. Около восьми во дворе посигналили, и Маня, особенно постаравшаяся в тот день с макияжем, с радостным возбуждением выскочила во двор. Уже на крыльце мелькнула догадка — Вадим, наверное, с букетом, хочет сделать сюрприз.

Горцев сидел за рулем и докуривал сигарету. Увидев Маню, он открыл дверцу, но выходить почему-то не спешил.

— Послушай, — сказал он задумчиво и сделал большую паузу. — У меня к тебе личная просьба. Н-найди себе другой объект для обожания, а меня, будь добра, оставь в покое.

Милицейский «жигуль» давно испарился за поворотом, а Маня лежала на грязной земле, как червяк, перееханный колесами. Во дворе сгущались сумерки, мимо пробегали дети и какая-то суровая женщина пнула туфлей ее в бок:

— Ты глянь, такая молодая, а напилась, как свинья.

Три дня она не выходила из дома. Трое суток не ела, а только пила, с трудом пропуская в легкие раскаленный колючий воздух. А наутро четвертого дня Маню постигло озарение: Вадима надо убить. Только так сохранит она эти сладостные губы, эти нежные сильные руки, это властное дерзкое тело, которому так сладко было отдаваться.

— Необходимо найти пистолет! — сверлила мозг податливая мысль. — Смерть от пистолета благородна.

Да и не сможет она по-другому, например, искромсать ножом такую любимую плоть.

Перебрав штук десять вариантов, один фантастичней другого, Маня остановилась на охотничьем ружье, приобретенном недавно мужем. Домашний адрес Вадима Горцева она разузнала в горсправке. Еще засветло прошла по улице, разведав обстановку. Сердце снова больно заныло, когда увидела ухоженный домик под нарядной красной крышей и вспомнила оброненную Вадимом фразу: «У меня руки из нужного места растут». Во дворе мелькала черноволосая стройная женщина, то и дело, с криком изображая самолет, пробегал беззаботный малыш. И было ясно, что в то время, как она, забыв обо всем, жила взахлеб их короткими встречами, ее любимый оставался примерным мужем и нежным, заботливым отцом.