Шрифт:
– Благодарю вас, - сказал Отава, - благодарю и кланяюсь...
Дежурная еще больше удивилась. Многих чудаков она видела. Но чтобы так вот кланялись? Иностранцы, правда, могут поклониться, но молча.
Отава пошел домой. Снова шел по Крещатику. Интересно: сколько раз киевлянин, живущий в центре, проходит за свою жизнь по Крещатику? Он еще отпирал дверь, когда услышал в глубине квартиры телефонный звонок. Наверное, товарищ хочет пригласить его на партию в шахматы. Позвони, позвони! Вчера я тебя беспокоил, сегодня ты меня. Так и проходит жизнь. Взаимно, или, как когда-то говорили наши классики, обоюдно. Он закрыл за собой дверь, взъерошил волосы. Телефон продолжал звонить. Шахматисты - люди терпеливые. Пускай позвонит. Отава снял наконец трубку, сказал:
– Так что? E два - е четыре?
– Это вы меня искали?
– спросила она на том конце провода, и у Отавы так задрожало все внутри, что он чуть было не уронил трубку.
– Очевидно, - сказал он измененным голосом, будто мальчишка, застуканный на недозволенном поступке.
– Послушайте, - торопливо промолвила она совсем-совсем близко от него, - я, кажется, схожу с ума... Вы могли бы? Я хочу с вами повидаться...
– Да, - сказал он. Больше ничего не мог сказать, просто исчезли все слова и пропал голос. Неужели? О, неужели это правда? Но это же бессмыслица!
– Где?
– спросила она так же коротко, быть может, переживая то же самое, что и он.
– Ну, - он заколебался, - там... возле гостиницы...
– Нет, только не здесь, - быстро возразила она, - я не хочу...
Он понял, что она боится встретить свою братию. "Братцы-население".
– Тогда...
– Он лихорадочно подыскивал место. Ведь она впервые в Киеве.
– Напротив гостиницы, там фонтаны... Вы, наверное, заметили...
– Не хочу фонтанов...
Видимо, она не хотела быть среди людей, стремилась к уединению, тишине... Но где? Где?
– Вспомнил, - почти весело сказал Отава, - вы идите из гостиницы направо и прямо, прямо... Там увидите лестницу перед музеем... Два каменных льва...
– Нет, нет, только не музей!
– Тогда поднимитесь еще выше. Там огромное здание Совета Министров. Сейчас вечер, ни одного человека. Камень и камень.
– Вы тоже, наверное, каменный, - сказала она.
– Хорошо. Возле камней.
– Я уже иду, - сказал он, боясь, что она передумает.
– Через двадцать минут буду там.
Отава пришел первым, как и надлежит мужчине. Таи не было. Он подождал немного и пошел вниз по тротуару, неожиданно встретил ее сразу же за кованой решеткой внутреннего двора Совета Министров.
– Все как-то так вышло, - начал он извиняющимся тоном, но она закрыла ему рот ладонью и прошептала:
– Я так перепугалась!
– Чего?
– Темноты, колонн и... камней...
– Один доморощенный мудрец так написал об этом здании: "Зданию немного вредит излишняя монументальность и гипертрофированный ордер, лишенный какого-либо тектонического смысла".
– Перестаньте, - попросила она.
– Уже.
– Он попытался засмеяться, но не вышло. Чувствовал себя мальчишкой, который впервые вышел на свидание с девушкой.
– Мы не будем продолжать нашу дискуссию об искусстве?
– Перестаньте!
– дочти крикнула она.
– Если вы не... то я уйду...
– Простите, пожалуйста, у меня в самом деле невыносимый характер...
– Я, наверное, уйду, - неожиданно сказала она, - ибо все это ни к чему...
Отава не знал, что и ответить.
– По-моему, мы оба не совсем нормальны, - наконец засмеялся он.
– Не подумайте, что я истеричка. Мне хочется что-то сделать... Но... С этим этюдом... Просто очень хотелось выставиться именно в этом городе...
– Ошеломить провинцию?
– Нет.
– Показать себя?
– Нет.
– Тогда что же?
– В городе, где... вы.
– Она остановилась и смотрела на него сквозь темноту, но и сквозь темноту ясно просвечивали ее удивительные глаза с волчьими огоньками в глубине.
– Но я оказался невежливой свиньей.
– Свиньи не бывают вежливыми.
– Не играет роли... Мне казалось... еще с тех пор... но это теперь прошло...
Он понимал, что должен что-то говорить, что-то делать, чтобы удержать эту женщину возле себя, ибо она снова исчезала от него, могла исчезнуть теперь навсегда, но был удивительно беспомощен, стоял опустив руки, потом как-то машинально, как вчера вычерчивал на бумаге ее имя, с опущенными руками подошел к ней вплотную и прикоснулся губами к Тайному лбу.