Напрасные опасения

Аннотация

«Я защитник, а не разрушитель», — говорит о себе Харпер Бьюмонт. Но так ли это на самом деле? А если и так, нужен ли героине романа возлюбленный, похожий на ее отца, после того, как она сделала все, чтобы обрести независимость? Да и вообще, любит ли он ее? Случайно познакомившись с Харпером, Никки не перестает терзаться этими, да и другими вопросами…

ГЛАВА ПЕРВАЯ Никки Эштон бежала изо всех сил, спасая свою жизнь. Она обогнула угол старого кирпичного дома, но тут споткнулась и врезалась головой в чью-то твердую грудь. Они догнали ее! Бежать некуда! Эти мысли промелькнули у Никки в мозгу в то время, как сильные руки обхватили ее. Она закричала от ужаса и полной беспомощности. Мужчина немедленно отпрянул, словно она была заразной, но прежде крепко тряхнул ее за плечи. Никки услыхала густой голос, звуки которого отдавались у нее в голове резкими ударами, как будто ее хлестали кнутом с железным наконечником. — Да придите же в себя, наконец! Клянусь Богом, я не собираюсь вас насиловать — я случайно на вас налетел. У нее подогнулись ноги, и она упала. Подняв голову, Никки увидела, что перед ней вовсе не тот мужчина, который накинулся на нее в темном переулке. Желтый свет уличного фонаря в середине грязного квартала осветил ее бледное узкое лицо с высокими скулами и огромными голубыми глазами; черные волосы были коротко подстрижены. Она увидела лишь нависающую над ней темную фигуру, так как свет падал сзади. Казалось, мужчина собирается уйти. Тогда она в отчаянии потянула его за штанину, стараясь удержать, но материя выскользнула из ее негнущихся пальцев. Ей снова показалось, что он сейчас уйдет, и она заплакала. Слезы застилали глаза, и Никки утерла их, ощутив на щеке что-то липкое. — Не уходите… — с трудом выдохнула она. — Пожалуйста… я попала в беду. На ее мертвенно-бледном лице выделялась кровавая полоса. — Господи, — произнес мужчина уже совершенно другим тоном. Он присел на корточки, и Никки увидела, что на нее пронзительно смотрят темно-карие глаза. — Вы ведь американка? Вы что, не знаете, безмозглое существо, что Сохо не место для осмотра достопримечательностей в одиночку, особенно ночью? — Я что, похожа на экскурсантку? — выпалила Никки, прижав горевшие от боли ладони к груди. — Я заблудилась, а тут двое мужчин напали на меня, один из них уже догонял, вот почему я так резко свернула за угол! Незнакомец поднялся на ноги и отошел. Пораженная Никки бессильно уронила голову на израненные руки. Значит, зря она надеялась! Но он всего лишь дошел до угла, осмотрел улицу и вернулся обратно. Опустившись на колени, он отрывисто сказал: — Сейчас там никого нет, но не стоит рисковать и оставаться здесь. Вы можете идти? Несмотря на резкий тон, движения его были нежными: он утер кровь с ее лица, затем взял обе ее ладони в руки и разжал их. Она, насколько могла, выпрямила пальцы, чтобы он лучше все разглядел. Ладони обеих ее рук, за которыми она всегда тщательно ухаживала, были глубоко порезаны от указательного пальца по диагонали вниз. Из ран все еще текла кровь. Мужчина от неожиданности сделал глубокий вдох, глаза его расширились, и в них промелькнула ярость. — Это они сделали? — Они старались сделать кое-что и похуже! — в сердцах ответила Никки. Нежные черты ее лица исказились от негодования. — Я схватила за запястье того, что был с ножом, а когда он вырывал руку, я порезалась. Незнакомец насмешливо поднял бровь при виде того, как засверкали у Никки глаза и воинственно задрался подбородок, — даже перепуганная, она готова была дать отпор. — Нам нужны врач и полицейский, — решительно сказал он. — Я доведу вас до ближайшего телефона. Он поднял Никки на ноги и, поскольку ее покачивало, обхватил за талию. Пока они шли по улице, Никки понемногу пришла в себя и разглядела своего спутника. Он был худощав и хорошо сложен, с густой седоватой шевелюрой, похожей на волчью шкуру. Ближайший телефон оказался в машине незнакомца. Они прошли два квартала и остановились у элегантного черного «ягуара». Никки с удивлением смотрела на автомобиль, пока его владелец открывал дверцу. «Ягуар» своей обтекаемостью и изяществом подходил этому рослому человеку, но лишь как дополнение. Такого типа мужчина не нуждался в престижном автомобиле, чтобы доказать свое высокое общественное положение. Он явно брал все самое лучшее от жизни, но не придавал этому особого значения. Никки знавала таких мужчин и по опыту почувствовала его силу и властность. Возбуждение от перенесенного ужаса улеглось, но депрессия, как его следствие, еще не наступила, поэтому Никки мыслила четко и легко. Когда седовласый незнакомец помогал ей усесться в машину, она отмечала в уме все детали: темные глаза внимательно посмотрели на нее, оценивая ее состояние; он протянул ей длинную руку изящным жестом, но в этом движении не чувствовалось слабости — настолько крепкой оказалась его ладонь; на его худощавом бесстрастном лице промелькнуло хищное выражение, когда он напоследок окинул взглядом пустынную улицу. Он захлопнул дверцу с ее стороны и обогнул машину. Очень сдержанный характер, подумала Никки, устраиваясь на сиденье. Тут она вспомнила, с каким выражением он смотрел на ее искалеченные руки, и решила, что он просто умеет управлять собой. Сев в машину, он нажал на кнопку, и дверцы автоматически защелкнулись. Голова с потрясающей седой шевелюрой повернулась к ней, и строгий взгляд пробуравил Никки. Лицо игрока или члена совета директоров крупной фирмы. Этот человек обладал властью и умел ею поль-зоваться. И он вовсе не был так стар, как могло показаться вначале из-за седины. Никки встретила его взгляд с неподдельным спокойствием. — Вы, как видно, совсем не боитесь быть запертой в машине с незнакомым человеком? — саркастически заметил он. Никки нисколько не рассердилась. Глядя в его жесткие глаза, она ответила: — Я ведь осталась жива только благодаря тому, что наткнулась на вас. А это наводит на размышления. — Может, не стоит так легко доверять людям? — вкрадчиво сказал он. Она одарила его белозубой улыбкой. — В тихом омуте черти водятся, да? Выражение его лица не изменилось, но во взгляде что-то промелькнуло. Сердце у Никки екнуло, но он опустил глаза и снял с шеи белый шарф. — Вытяните руки, — приказал он, ничего не объясняя и тем более не успокаивая. Уж не хочет ли он связать ее? Никки вообще-то разбиралась в тонкостях человеческого поведения. Ей казалось, что ему можно довериться, в нем угадывалась способность сострадать, а ей ничего не оставалось, как подчиниться ему. Никки позабавило то, что она разгадала эту сторону его натуры, и она смело улыбнулась ему. От улыбки ее лицо засияло и в нем проглянули черты умудренной жизненным опытом женщины. А ему вспомнилось, что последний раз на него так проницательно смотрела другая женщина, умершая пять лет назад, но даже у нее не было такого прямого и чистого взгляда. Эта же молодая особа — просто редкость. Он взял шарф обеими руками, и сильные плечи под черным вечерним пиджаком слегка напряглись — тонкая материя с треском разорвалась. Никки покорно протянула ему пораненные ладони, а он с большой осторожностью обмотал их самодельными повязками из дорогого шелка. Затем протянул руку к ремню безопасности на ее сиденье и защелкнул пряжку. Его движение было неожиданным, и Никки инстинктивно отстранилась, сама не понимая почему: то ли чтобы не мешать, то ли чтобы он ее не коснулся. — А я и не знала, что мы куда-то поедем, — с некоторой долей колкости заметила она и в отместку получила иронический взгляд. — Вы, может быть, предпочитаете сидеть здесь битый час, поджидая полицию, но я не намерен этого делать. — В его голосе слышались скука и нетерпение. Как жаль, что я не умею читать чужие мысли, язвительно произнесла про себя Никки, задетая тем, что он продолжал как бы не замечать ее. Он застегнул свой пристежной ремень, завел мотор и включил телефон внутренней связи, затем набрал номер. Никки сидела рядом, скорчившись от боли. «Ягуар» с ровным гулом проехал тихий переулок и влился в вечерний поток транспорта. Тут раздались телефонные звонки, их было несколько, так как вызов из машины дважды переадресовывался, пока наконец кто-то не ответил. Нетерпеливый мужской голос произнес: — Да? — Гордон, ты в Лондоне? — Вопрос седого незнакомца за рулем прозвучал так неожиданно после долгого молчания, что Никки чуть не подскочила. У него произношение воспитанника Итона, почему-то пришло ей в голову. — Да, в Лондоне, — послышался ответ. — Ты сможешь через полчаса приехать ко мне? — Если это необходимо. — Голос на другом конце провода теперь уже не звучал нетерпеливо. — Захвати медицинскую сумку. — Харпер, ты здоров? — Так Никки узнала, что ее незнакомца зовут Харпер и что Гордон не только врач, но и его друг. — Не беспокойся, все в порядке, — кратко ответил Харпер. — Но со мной особа, поранившая ладони, и, боюсь, сильно. — Я буду через двадцать минут. Харпер отключил связь, и они остановились на яркой от переливающегося света площади Пиккадилли, где из-за большого количества машин произошел затор. Никки ни разу не видела площадь при вечернем освещении и с интересом стала оглядываться. Она всегда считала, что хорошо ориентируется, но так было до того, как она переехала в Лондон, где все улицы извивались и пересекались под немыслимыми углами. Город дышал стариной. Если она поднималась на улицу не из того выхода метро, то ей приходилось сверяться с потрепанной картой Лондона. Но она подпала под очарование беспорядочного лабиринта мощенных булыжником улиц. Именно эта неразбериха чуть не стоила ей жизни сегодня вечером. Она находилась на площади Лестер-сквер, которая всегда была безопасна из-за завсегдатаев ночных клубов, театралов, туристов и постоянно снующих такси. Лестер-сквер граничила с Сохо, куда она никогда не осмеливалась зайти, так как хотя этот район и изобиловал ресторанами, но там полно было пьяных, проституток, порноклубов. Для молодой одинокой женщины представляло большую опасность появляться в Сохо ночью. Те двое, что напали на нее, работали вместе и буквально загнали ее туда. Харпер тем временем позвонил в полицию, объяснил, что произошло, и договорился о том, чтобы полицейские приехали к нему. Во время этого разговора Никки хранила молчание, лишь сообщив свое имя, когда он ее об этом спросил. Она была ошеломлена поворотом событий и с изумлением рассматривала своего нового знакомого. Вдруг он кинул на нее быстрый и хмурый взгляд и едва заметно поднял брови, а она не успела отвернуться и скрыть свое любопытство. Брови у него были черные, гладкие и изогнутые, что придавало его красивому лицу отпечаток непредсказуемости. Харпер Бьюмонт. Это имя ничего ей не говорило, но когда он назвал его полицейскому, то она услышала, как у того в голосе прозвучало уважение. Значит, ее первое впечатление было верным — он на самом деле влиятельный человек. * * * Когда достаточно долго живешь в городе, то узнаешь различные вещи, в частности какие районы следует избегать и где живут богачи. Никки знала об особняках на Бишоп-авеню в Хэмпстеде, где обитают мультимиллионеры; о районе знати в Сент-Джонс-Вуде; об ультрамодном Челси; и, конечно, о Мейфэре, о южной части Оксфорд-стрит, западной части Гайд-парка, — знала, где находится американское посольство. Все это олицетворял собой человек, сидящий с ней рядом. «Ягуар» плавно двигался по роскошному району, словно кот на ночной прогулке. Каменные особняки скрывались за высокими черными железными оградами, а на светящихся окнах были задернуты шторы, оберегая покой владельцев. Здесь за милю пахнет большой политикой и большими деньгами, отметила про себя Никки. Машина замедлила ход и свернула в подземный гараж, электронная дверь которого тут же поднялась. Они мягко въехали внутрь и очутились в темноте. — Оставайтесь на месте, — сказал Харпер, выходя из машины. Огромный гараж залился светом, и Никки увидела аккуратные ряды полок. Харпер обошел машину кругом, открыл Никки дверцу и нагнулся, чтобы отстегнуть ремень. — Спасибо, — сухо сказала она, вылезая из машины. Он отвернулся и пошел впереди. Все движения этого человека были точно рассчитаны, что говорило не только о самообладании, но и о том, что он берег свои силы и любил во всем порядок. Но, подумала Никки, у некоторых людей слишком уж входит в привычку отдавать приказы. Она последовала за Харпером, поднялась уже на половину лестничного пролета, и тут их встретил маленький темноволосый человек, одетый в безукоризненный костюм. — Сэр, — с легким поклоном обратился он к Харперу. — Дункан, у нас скоро будут гости. О, простите, один гость уже здесь, — спокойно сообщил Харпер. — Это Никки Эштон. Позаботьтесь о ней, пожалуйста. Но не трогайте ее рук — сейчас приедет доктор Стенхоуп. Э… Никки, это мой слуга Дункан Чанг. Значит, он евразиец, но по его поклону можно предположить, что он скорее азиат, чем европеец. Харпер сделал шаг в сторону, и Никки хорошенько разглядела пропорционально сложенную фигурку с лоснящимися черными волосами, желтоватой кожей и темными, бесстрастными, чуть раскосыми глазами. Дункану могло быть и двадцать пять, и сорок пять лет. Она осторожно сложила вместе пульсирующие от боли перевязанные ладони и слегка поклонилась ему на восточный манер. Это удивило и обрадовало слугу. Но Никки почувствовала, как взгляд Харпера пронзил ей затылок словно лазером. Возможно, ей это показалось, так как он повернулся и направился в холл, оставив ее с Дунканом Чангом. — Пожалуйста, мисс Никки, пойдемте со мной, — проговорил Чанг. — Я приготовлю вам горячего чая. Вы любите чай? — Да, и индийский и китайский, — ответила Никки, идя за слугой, который был одного роста с ней. Они вошли в небольшую, но превосходно, оснащенную кухню. Дункан указал на маленький столик в углу. Никки уселась на стул, а он, как грациозный танцовщик, вертелся по кухне. — Называйте меня просто Никки, хорошо? — попросила она. Чай был быстро приготовлен, и Дункан спросил: — Можно я вам налью? Никки кивнула в знак согласия. — Да, пожалуйста. С молоком и одним кусочком сахара. Скажите, вы учили английский в Канаде? Дункан поставил перед ней дымящуюся чашку чая и снова улыбнулся. Никки только позже оценила, какая это редкость. Пока она пила чай, Дункан рассказал ей, что отец у него канадец, а мать — из Пекина. Живя в Англии, он ощущает себя в каком-то роде лоскутным одеялом. Да и она сама тоже лоскутное одеяло, подумала Никки. Ведь в каких только местах она не побывала! Сила воли, не дававшая ей расслабиться и развалиться на отдельные лоскутки, сейчас, кажется, стала расползаться по швам. Неожиданно ее охватило чувство подавленности, которое обычно наступает после потрясений. Никки опустила голову и закрыла глаза перевязанной рукой — от доброты Дункана Чанга у нее снова навернулись слезы на глаза. — Больно? Я предложил бы вам аспирин, но скоро приедет доктор Стенхоуп и наверняка даст что-нибудь другое. Никки наконец смогла ответить нормальным голосом: — Да, я знаю, но все равно спасибо вам. Раздался звонок во входную дверь, а затем приглушенно зазвонил домофон. Слуга нажал на кнопку, и голос, который она узнала из разговора по телефону в машине, нетерпеливо произнес: — Это Гордон. Впустите меня, Дункан. — Сию минуту, доктор Стенхоуп. Извините меня, мисс Никки. — Конечно, мистер Дункан, — сказала Никки, подчеркнуто обратившись к Дункану «мистер» за то, что он снова назвал ее «мисс». В ответ он еле заметно усмехнулся и вышел, оставив ее одну на кухне. Никки постепенно отходила после отрицательных эмоций, испытанных за последние полтора часа. Ей казалось, что из нее выкачали всю энергию. Всего два часа назад она вышла из кинотеатра на Лестер-сквер, направляясь в свою просторную однокомнатную квартиру в Найтсбридже. У нее и мысли не было о возможной опасности, она не ощутила ни малейшего предчувствия. Последствия могли быть и хуже, но Никки, несмотря на внешнюю хрупкость, отличалась выносливостью и самостоятельностью. Она уже оправилась от потрясения и собиралась с силами. К тому же она находилась, как ей представлялось, в спокойной обстановке богатого и изысканного особняка и могла расслабиться. Кое-что в этом доме напомнило ей о детстве — золотом времени, когда мир вокруг был надежен и состоял из маленьких простых радостей. Обретя душевное равновесие, Никки переключилась на игру, которой частенько забавлялась: она любила догадываться, что из себя представляют другие люди и что делают в данный момент. Она и не подозревала, что эта игра — тоже часть ее детства и научилась она ей от умных взрослых, тогда окружавших ее. Теперь же Никки представила себе, как Гордон Стенхоуп вначале просит проводить его к Харперу, чтобы убедиться, что его друг не пострадал. Но Харпер Бьюмонт не привык объяснять свои поступки — его глаза выдавали в нем скрытного человека. И он отошлет Гордона к Никки — пусть она сама ему расскажет о себе. Властные люди любят все знать, но не спрашивая напрямую. Харпер Бьюмонт — проворный и немногословный кукловод — наблюдает, как разворачивается задуманный им спектакль. Дункан Чанг не позднее чем через две минуты — тут она бросила взгляд на стенные часы — приведет доктора сюда. Никки почти обо всем догадалась верно. Ровно через две минуты кухонная дверь рас-пахнулась, но вошел не Дункан, а сам кукольник, большой и молчаливый. За ним — элегантный, стройный блондин с докторской сумкой. Харпер Бьюмонт взял на себя роль наблюдателя, прислонившись к кухонной стойке около микроволновой печи. Он скрестил руки на широкой груди, а его худощавое лицо приняло сосредоточенное и непроницаемое выражение — китайцы могли бы брать у него уроки невозмутимости. Никки была почти спокойна. Харпер не познакомил их с Гордоном, а предоставил им сделать это самостоятельно. Никки посмотрела в искрящиеся серые глаза и произнесла, улыбнувшись уголком рта: — Полагаю, вы доктор Стенхоуп. — Именно так, дорогая, — ответил тот, поставил сумку и раскрыл ее. На вид ему было года тридцать три — тридцать четыре. Он выглядел изысканным, преуспевающим человеком, довольным своей карьерой и образом жизни. — А вы — Никки. А теперь вытяните руки, и я выясню, почему мне не дали доесть восхитительный мусс. Для человека его профессии подобные вмешательства в жизненный распорядок были обычны, но едва сдерживаемое раздражение, прозвучавшее ранее по телефону, слышалось и теперь, придавая его легкомысленным словам оттенок недовольства. Значит, женщина, от общения с которой ему пришлось оторваться, была очень хороша, подумала Никки и протянула ему руки в окро-вавленных повязках. Гордон начал быстро их разматывать, а Никки тихонько сказала: — Выходит, мистер Бьюмонт прервал ваш ужин? Но, если вы поторопитесь, то, может быть, успеете к недоеденному десерту? Сексуальный подтекст был едва уловим, но очевиден. По его реакции она поняла, что не ошиблась. Гордон на секунду замер и поднял на нее удивленные серые глаза, а Харпер добродушно рассмеялся и предупредил друга: — Следи за собой, Гордон, — она читает не по выражению лица, а по глазам. Никки не ожидала, что ее так быстро раскусят, но, судя по всему, Харпер человек умный и проницательный. Насмешливый взгляд Гордона тем временем окинул ее фигурку: взъерошенные блестящие, коротко подстриженные черные волосы, серьезное лицо с тонкими миловидными чертами, пронзительно-голубые глаза, изящная лебединая шея. Никки произвела на него впечатление спокойной и сдержанной девушки. Одета она была просто: американские джинсы, кроссовки и красивый просторный блузон. Простая, но сделанная со вкусом золотая цепочка — единственное украшение — змейкой вилась по изгибам ключицы. На первый взгляд Гордон дал ей лет шестнадцать, не больше. Но когда он присмотрелся получше, его профессиональный взгляд определил то, что Харпер понял сразу — она, безусловно, была очень молода, но уже вышла из возраста тинейджеров. Она стойко терпела боль, как много испытавший взрослый человек, а ясные, цвета летнего неба, ши-роко открытые голубые глаза заглядывали в душу. По обе стороны изогнутого рта от боли залегли морщинки. Доктор в Гордоне пересилил любопытного наблюдателя, и он занялся ее израненными ладонями. — Вы порезались в очень неудобном месте, — задумчиво произнес он, разматывая повязки. — Но, к счастью, это скоро заживет. Срок прививки от столбняка у вас еще не кончился? Никки покачала головой. Глаза ее были устремлены на Харпера, но от боли она никого кругом не видела. — Думаю, швы можно не накладывать. Но постарайтесь не сгибать по возможности ладони, пока порезы не заживут. Конечно, трудно избежать движений… Все это Гордон говорил, промывая раны. Процедура была мучительная, и Никки смогла лишь кратко ответить: — Да. С несвойственной ему ласковой интонацией Гордон спросил: — У вас есть родные, которые помогут вам обслужить вас? Никки помедлила с ответом. Она так остро ощущала молчаливое присутствие Харпера, словно он, а не Гордон дотрагивался до нее. Она посмотрела на него, но он отвернулся. — Не беспокойтесь, я справлюсь, — сказала Никки Гордону. — Он вас не об этом спрашивал, — сухо заметил Харпер, устремив на нее мрачный взгляд. В нем чувствовалось спокойствие и упорство человека, который станет, если надо, ждать годами ответа на свой вопрос. — Вас это не касается, — вспыхнула Никки, не выносившая, когда совали нос в ее дела. Гордон так и ахнул от ее дерзости, а лицо Харпера еще больше помрачнело. Никки поняла, что ему уже давно никто не смел возражать. Интересно, что будет дальше, подумала Никки и уставилась на него. — Вам лучше знать, — холодно и одновременно язвительно сказал Харпер, наклонив голову. Сколько же ему лет? Около сорока или больше? Фигура у него стройная, спортивная, но он почти совсем седой, в уголках глаз и рта залегли морщинки, хотя это скорее следствие характера, чем возраста. — Я знаю, как здорово умеют англичане вежливо заткнуть рот. — Никки сама не понимала, почему ринулась в атаку. Наверное, ее вывела из себя его отстраненная манера поведения, так не вязавшаяся с энергичным лицом. Ярко-голубые глаза Никки смело встретились с взглядом Харпера, и она спокойно сказала: — Я все прекрасно поняла. Не надо меня опекать. Вдруг суровость и резкость исчезли с его лица и он одарил ее легкой улыбкой, такой же удивительной, как и его тепло звучащий смех. Улыбка у Харпера была на редкость чарующая. Но слова прозвучали странно: — Мне следовало быть более осмотрительным. Тут появились двое полицейских, Харпер ушел с ними, а Никки осталась размышлять над его загадочным ответом. Тем временем Гордон закончил промывать и бинтовать ее руки. Его явно позабавила перепалка между Никки и Харпером. Антисептическое средство, которое он использовал, оказалось таким болезненным, что у Никки слезы навернулись на глаза. — Все, — наконец заявил Гордон. Никки облегченно вздохнула, слабым голосом поблагодарила его и с радостью проглотила обезболивающие таблетки, запив их остывшим чаем. — Теперь, когда я кончил вас мучить, вы можете присоединиться к Харперу и полицейским, — сказал Гордон. — Уверен, они хотят задать вам кое-какие вопросы. — Спасибо за помощь. И простите, что я нарушила ваш ужин, — не удержалась Никки. Хитрые бесенята играли в ее голубых глазах. Гордон озорно улыбнулся в ответ. — Именно так, дорогая, — сладким голосом сказал он. — Но десерт… не такой уж вкусный, и я нисколько не жалею, что приехал сюда. Никки подняла брови — так ее удивили эти слова. — Вы можете послать счет за вызов в компанию «Питер Беллис маркетинг лимитед». — Любовь моя, — сказал Гордон, шутливо потеревшись своим носом о нос Никки, — вам это не по карману. Глаза Никки смеялись. — Вы делаете слишком скоропалительные выводы. Кухонная дверь открылась. Никки и Гордон, занятые шутливой беседой, не заметили, как вошел Харпер. Никки перевела взгляд со стройного блондина на Харпера и тут же ощутила притягательную силу этого человека. Магнетизм его глаз был так велик, что если бы она не сидела, то могла бы потерять равновесие. Она увидела уже не лицо игрока, а то, что скрывалось за этой маской — сильнейшее раздражение. А на Гордона появление Харпера не произвело совершенно никакого впечатления — он лишь еще шире заулыбался. Харпер взглянул на доктора, и его худая щека слегка дернулась, но голос прозвучал удивительно безразлично, даже высокомерно: — Ты можешь удалиться, Гордон. — Спасибо, Гордон. Спокойной ночи, Гордон, — такими словами ответил на грубость своего друга ничуть не смущенный доктор. Он взял свою сумку, весело пожал плечами и нахально погладил Никки по щеке указательным пальцем. — Ах, Никки! Ради вас стоило пропустить десерт. Никки сощурилась, а Гордон быстро вышел. Она почувствовала, что что-то произошло, и, хотя не поняла, в чем дело, не сомневалась в том, что и Гордон и Харпер все прекрасно поняли. ГЛАВА ВТОРАЯ Никки недолго пришлось ломать голову над странным обменом репликами между Хар-пером и Гордоном. Как только за доктором закрылась дверь, Харпер повернулся и подошел к ней. Она едва удержалась, чтобы не отпрянуть от его теплой руки, взявшей ее за подбородок. Он находился от нее так же близко, как Гордон, когда обрабатывал ей раны. Кухонный свет был слишком ярким и слепящим. Она быстро заморгала, чтобы четко видеть выражение лица Харпера. Ее глаза расширились настолько, что их голубизну почти совсем заполнили блестящие черные зрачки. Нежное лицо побелело от усталости и стресса. Никки послушно подчинилась тому, что Харпер умыл ее. Эта процедура освежила ее, а прикосновение его длинных пальцев успокаивало. Силы постепенно возвращались, и Никки смогла спуститься вместе с Харпером вниз. Они вошли в элегантный холл: кожаные кремового цвета диваны, отраженное освещение, инкрустированная мебель темного дерева. Никки обратила внимание на блестящий кабинетный рояль в углу. Взглядом знатока она скользнула по картинам на стенах просторной комнаты. Она узнала французского художника девятнадцатого века, рисунок Дали и голландскую акварель. Это было странное сочетание, но на удивление удачно подобранное, что делало честь вкусу хозяина. Когда же она увидела великолепный, настоящего китайского шелка экран, ее лицо заси-яло. Харпер, наблюдавший за ней с того мгновения, когда она переступила порог, молча улыбнулся, увидев явное одобрение в ее глазах. Но тут внимание Никки переключилось на двух полицейских инспекторов, мужчину и женщину, которые поднялись ей навстречу. Разобравшись в серьезности ее ран, женщина-инспектор принялась задавать вопросы. Никки с удовлетворением отметила, как профессионально это делается: методично и в то же время осторожно. Никки старалась отвечать подробно, но, к сожалению, много сообщить полиции не могла. Двое мужчин внезапно накинулись на нее сзади, когда она пересекала переулок. Она лишь мельком увидела их лица, так как кинулась бежать. Как они были одеты она не могла сказать. Единственно, что запомнилось — ее схватили за руки, а хриплый голос зашипел в ухо непристойности. Никки внезапно замолчала, вздрогнула и от отвращения сморщилась. Пусть женщина-полицейский не говорит ей, что она еще легко отделалась. Все это время Харпер сидел в углу и молча слушал, опустив глаза. Он снял вечерний пиджак и галстук, и его белая рубашка и черные брюки резко выделялись на приглушенном пастельном фоне комнаты. Наконец полицейский, записывающий показания, вздохнул и задал последний вопрос: — Вы больше ничего не можете вспомнить? Никки отрицательно покачала головой. — К сожалению, нет. Даже если бы у меня не были поранены руки, я не смогла бы нарисовать их портреты. Я просто не успела их разглядеть. В первый раз за всю беседу раздался глубокий голос Харпера, прозвучавший словно музыка после отрывистой речи полицейского. — Вы художница? Никки с трудом подавила зевоту. — В каком-то роде да. Я — дизайнер и работаю в Найтсбридже в компании, рекламирующей товары, с плакатов и печатных бланков до телевизоров. — И хороший дизайнер? — небрежно спросил он. — Конечно. — У Никки поднялись тонкие брови: ее удивило, что кто-то мог сомневаться в качестве ее работы. — Что ж, — сказала, вставая, женщина-полицейский, — когда мы что-нибудь выясним, мы вас известим. Пожалуйста, если вы вдруг что-нибудь вспомните, сообщите нам. Никки согласно кивнула в ответ. Она сидела на тахте, опершись локтями о колени, понимая, что следует сказать что-то еще, но всплеск энергии быстро иссяк. Она потерла усталые глаза тыльной стороной перевязанной ладони. Ей казалось, что ее обернули ватой, и это ощущение было весьма неприятным. Тут перед ее носом появились длинные ноги — это вернулся Харпер, проводив полицейских. Он присел перед ней на корточки, строгие карие глаза внимательно смотрели на нее. — Я испортила вам вечер, — зачем-то сказала Никки, хотя это было и так ясно. Харпер слегка улыбнулся и небрежно проговорил: — В любом случае он оказался бы крайне скучным. Никки подумала, что Харпер был очень любезен с ней, хотя это и не в его характере, и хотела сказать ему об этом, но произнесла совсем другое: — Я как-то странно себя чувствую. Она заметила его жесткую усмешку — вот это было на него больше похоже. Он сухо заметил: — Просто Гордон перестарался с обезболивающими. Что он вам дал? — Не знаю. Аспирин, наверное. — Никки не сдержалась и так широко зевнула, что у нее хрустнули челюсти. Заморгав, она слабым и испуганным голосом пробормотала: — Мне надо домой! — Вы проведете остаток ночи здесь, — заявил он. Ей показалось, что в его голосе прозвучала покорность судьбе. Тем не менее улыбка не сходила с его губ. — Я велел Дункану приготовить вам постель. Никки обуял страх. — Нет-нет, отвезите меня домой. Харпер подставил свое плечо ей под щеку. Теперь он уже просто смеялся. Никки из последних сил боролась с обволакивающей ее тьмой, в которую она ни в коем случае не хотела провалиться. Харпер взял ее на руки и понес по лестнице. — Я никуда вас не повезу. Вы хоть представляете, который час? — тихо спросил он. Она вздохнула и уткнулась носом ему в рубашку. Тепло его тела передалось ей, и она глубоко и удовлетворенно вздохнула. — Тогда вызовите мне такси, — пробормотала с закрытыми глазами Никки. — Здесь я не останусь. — Останетесь. — Он положил ее на кровать, расшнуровал кроссовки и расстегнул молнию на джинсах. Никки открыла глаза. Титаническим усилием ей удалось сесть. Как в тумане, она разглядела затемненную комнату и большую фигуру, склонившуюся над ней. — Нет, я не могу остаться, — проговорила она. — Придется, — ответил он, и Никки почувствовала у себя на ногах вместо джинсов теплое одеяло. Ну и ну! Завтра утром не забыть бы сказать, что он не смел так поступать с ней. Но сейчас он был невероятно нежен, а постель оказалась такой мягкой. Никки нагнулась вперед и прижалась губами к его щеке. Он же в это время опускал ее на подушки и повернул голову на ее поцелуй. Его сурово сжатые губы коснулись ее губ и от этого смягчились. — Спасибо за то, что спасли меня, — пробормотала она. — Засыпайте, — прошептал он, но она уже спала. * * * Никки проснулась и тут же открыла глаза. Тело занемело, в висках стучало. Она в ужасе оглядела темную незнакомую комнату. Наконец все вспомнила и чуть громко не застонала. Она никогда не могла нормально выспаться в чужой постели и завидовала тем, кому это удавалось. Вероятно, именно потому она и проснулась. Лекарство, которое ей дал Гордон, перестало действовать, так как, когда она согнула ладони, они болезненно запульсировали. Во рту пересохло. Судя по всему, она была в комнате для гостей. В скудном освещении она разглядела со вкусом подобранную мебель, но помещение напоминало гостиничный номер. Светящиеся цифры на настольных часах показывали половину шестого. Словно повинуясь приказу, Никки слезла с кровати и стала искать джинсы — они оказались аккуратно лежащими на полу. Деньги и ключи были на месте в карманах. С огромным трудом она натянула джинсы и застегнула молнию. Затем, пыхтя, стала засовывать ноги в кроссовки. Черт побери! Конечно, доктор был прав — двигать пальцами оказалось мучительно, и она почувствовала, как разошлись порезы и снова потекла кровь. В доме царила тишина. Никки осторожно вышла в холл. Чтобы дойти до лестницы, ей надо было миновать еще одну темную комнату. Она сама не знала, почему остановилась, по-вернулась и бесшумно прошла по ковру к двери этой комнаты. На постели неподвижно лежал Харпер. Никки прокралась поближе и довольно долго стояла, глядя на его безмятежное лицо, Грива густых волос разметалась по подушке, простыня обернулась вокруг бедер — он был голый до пояса, на широкой крепкой груди темнели волосы, одна мускулистая рука была вытянута, а другая засунута под подушку. Он спал. Это был посторонний человек, но сердце у Никки почему-то бешено забилось. На цыпочках она вышла из комнаты и спустилась вниз по лестнице. На кухне горел не выключенный на ночь свет и сквозь приоткрытую дверь проникал в коридор. Дункан тоже еще не поднимался. Какая же я невежливая, подумала Никки, ища бумагу и ручку около телефона в холле. Ничего бы с ней не случилось, могла бы подождать, когда Харпер и Дункан встанут, и лично поблагодарить их. А она ведет себя неподобающим образом и сознает это. Сжав от боли зубы, она взяла в пальцы ручку и нацарапала на верхнем листке блокнота: «Спасибо вам за все». Никки положила записку на середину столика в холле и ощупью открыла входную дверь. Конечно, она чересчур эмоционально отреагировала на вчерашний стресс, и ей необходимо очутиться поскорее одной в своей квартире, а проснуться в чужом доме после случившегосй было для нее слишком тяжело. Харпер оказался прав — вчера она была не в состоянии добраться до дома, как бы ей это-го ни хотелось. Как неприятно обманывать такого человека! Дрожа от холодного предрассветного воздуха, она тихонько вышла из дома. Когда дверь за ней захлопнулась, ее вдруг охватило ощущение утраты, словно ненадолго перед ней промелькнула другая жизнь и внезапно исчезла. Так бывает, когда сгорает свеча и ты остаешься в темноте. — Никки, Никки, — печально бормотала она, сбегая со ступенек и пересекая улицу, — какая же ты гордая и своевольная. Возможно, она убежала не из-за этого, но ей хотелось думать именно так. А наверху в доме Харпер открыл глаза, слишком ясные и настороженные для только что проснувшегося человека. Никки легко поймала такси, доехала до Найтсбриджа и остановилась как раз перед небольшим двором своего дома. Ее просторная однокомнатная квартира находилась на четвертом этаже и представляла собой мансарду. Застекленная крыша с двух сторон пропускала более чем достаточно света, а также открывала головокружительную панораму звездного неба. Это компенсировало непомерные счета, которые она платила за газовое центральное отопление, поскольку если мерзли пальцы, то работать она не могла. Стараясь не смотреть на свои перевязанные ладони, которые лишали ее возможности какое-то время работать, Никки медленно и неловко приготовила себе чай. Она могла бы отдохнуть, забраться в постель, свернуться клу-бочком под одеялом и проспать целый день, но у нее было очень много дел. Приготовление чашки чая заняло столько времени, что потратить даже час на пребывание в постели представлялось ей непозволительной роскошью. Никки поставила чашку с чаем на поднос и отнесла на тахту у единственной не занятой книжными полками стены. Включив телевизор, чтобы посмотреть новости и одновременно не заснуть, она устроилась на тахте с чашкой чая с молоком. Слава Богу, что мама и брат живут на другой стороне Атлантического океана. Хоть Никки и очень их любила, но предпочитала независимость семейному богатству и влиятельным связям. Стоит им узнать о случившемся с ней, и ей несдобровать. К тому же она хотела оберечь их от волнений. Посмотрев на часы, Никки застонала. Она должна торопиться на работу, так как у нее встреча с Питером, директором-распорядителем маркетинговой компании. Ей очень не хотелось сообщать ему, что в течение ближайших двух недель она не сможет выполнять свои обязанности. Фирма Питера была небольшая, но дела в ней шли успешно, а Никки считалась самым известным дизайнером. А пока что она совершила настоящее маленькое чудо. Надев на руки пластиковые пакеты, она вымылась под душем и даже не слишком сильно замочила повязки. После этого она надела черную юбку, доходящую до щиколоток, начищенные до блеска туфли и черную бархатную блузку-топ, открывавшую пле-чи, с плотно облегающими рукавами и лифом. Вид у нее был модный и элегантный, строгость черной одежды подчеркивала женственность тонкой шеи и ключиц. Но проблемой оставалась прическа и бледное усталое лицо, так что к девяти часам утра она уже была в ближайшей от дома парикмахерской, где обычно стриглась. Никки повезло — у Джеммы, которая всегда ее обслуживала, оказалось полчаса свободных. Она вымыла ей голову шампунем, высушила и уложила густые блестящие черные локоны в красивую прическу, обрамлявшую решительную линию ее скул и нежную, с голубыми прожилками кожу на висках. Когда же Никки поведала о своем вчерашнем приключении, то взволнованная и сочувствующая Джемма предложила сама сделать ей макияж. Умелой рукой она положила голубовато-серые тени у Никки под бровями, от чего голубые глаза сделались еще больше, чуть-чуть подрумянила щеки и таким образом скрыла следы тяжелой ночи. В десять часов Никки была готова встретиться с Питером и выслушать все, что он ей скажет. До разукрашенной нарядной рекламой фирмы она добралась автобусом. Внутри работа шла полным ходом, так как сроки, как обычно, поджимали. Хор голосов приветствовал Никки, пока она шла по нижнему этажу, а она улыбалась и кивала в ответ. Не останавливаясь ни с кем поболтать, как бывало обычно, Никки направилась в кабинет Питера. Он разговаривал по телефону, так что она могла четверть часика от-дохнуть. Наконец дверь распахнулась и Питер вышел ей навстречу. Ему было за сорок, он напоминал тощую борзую, которая не могла устоять на месте, переполненная нервной энергией. На взгляд Никки, он был мил, но утомителен. — Потрясающие новости! — заявил Питер. — Я только что говорил по телефону с будущим клиентом, и он весьма заинтересовался твоей работой, дорогая Никки. О, это будет огромный заказ! Если нам удастся заполучить этого мужика, наша с тобой репутация взлетит вверх со скоростью ракеты. Он приедет через полчаса, встреча будет короткой, но я бы хотел, чтобы ты не уходила до его появления — пусть он сам с тобой поговорит. Хорошо? — Поживем — увидим, — осторожно заметила Никки и последовала за Питером в его кабинет, стены которого украшали большие обрамленные картины, в основном — ее работы: подлинники афиш для театра «Ковент-Гар-ден», мюзиклов Вест-Энда и одна афиша для прошлогодней выставки в галерее «Тейт». Изящные, красочные картины были ей настолько знакомы, что она не обращала на них внимания. Подавив вздох, она уселась напротив письменного стола Питера. — Видишь ли, у меня плохие новости. Питер устроился на кончике стола, и тут его взгляд упал на руки Никки. Он замер. — Что у тебя с руками?! — Вот это и есть плохие новости, — криво усмехнулась она и, не вдаваясь в подробности, рассказала Питеру, что с ней случилось про-шлым вечером. — Итак, ты видищь, что я не смогу работать несколько недель. Тебе придется найти кого-нибудь, кто займется моими неотложными проектами. — Я так и думал, что мне с утра слишком везет, — простонал он и запустил обе ладони в свои и без того взъерошенные волосы. — Что же мне делать? Через пятнадцать минут придет этот новый клиент, который хочет, чтобы дизайнером была именно ты, и я уже пообещал ему, что мы предоставим ему все, что он только пожелает! — Неужели нельзя отложить его заказ на какое-то время? — Никки устало потерла пальцем переносицу. Обычно ей нравился напряженный ритм работы и она гордилась своей популярностью, но сегодня была вялой и инертной. — В любом случае я потратила бы это время, чтобы закончить ту работу, которую уже начала. Твой клиент ничего не потеряет. — Я уже наметил, кому передать твои дела, чтобы ты занялась его проектом. — Питер беспомощно посмотрел на нее. — Извини, что я спрашиваю, но ты совсем ничего не можешь делать? Никки сердито усмехнулась и вытянула перевязанные, неразгибающиеся ладони. — С головой у меня все в порядке, Питер. Но боюсь, что о рисовании не может быть и речи. Сегодня утром я не смогла даже голову помыть и подкраситься — пришлось зайти по пути в парикмахерскую. — Черт, — тихо выругался он. — Послушай, я буду рядом, когда придет этот парень, — пожалела Питера Никки. — Уверена, что я уговорю его подождать. Я сделаю все возможное, чтобы мы не лишились заказа… конечно, если этот человек такая уж важная шишка. — Именно так, дорогуша, — с жаром заверил ее Питер. — Он очень влиятельный человек. Практически он олицетворяет собой британское общество: финансовый воротила международного масштаба, мультимиллионер, родом из известной семьи. Он не только периодически выступает советником правительства, но он к тому же один из видных коллекционеров предметов искусства в Англии, а ему всего тридцать шесть. Стоит ему появиться на частной выставке, как имя художника становится известным. Но он неуловим, и вот уже пять лет его не видят в художественных салонах. Теперь поняла, почему так важно заполучить его заказ? Никки, конечно, поняла. Если у них выгорит дело с такой важной персоной, то это будет означать не только выход фирмы Питера на международную арену, но и взлет ее собственной карьеры. Разочарование Никки было настолько велико, что она непроизвольно сжала ладони и от резкой боли даже вскрикнула. — Не беспокойся, Питер, — мрачно сказала она в ответ на его быстрый вопросительный взгляд. — Мы что-нибудь придумаем. Пока не знаю что, но придумаем. Раздался телефонный звонок, и Питер нетерпеливо схватил трубку. Ему сообщили, что пришел посетитель, назначенный на одиннад-цать часов. Питер выпрямился и попытался пригладить свои непокорные волосы. — Пожалуйста, пригласите его, — сказал он секретарше, а Никки прошептал: — Вот она, наша надежда. Дверь открылась, Никки повернулась к вошедшему и замерла. Казалось, все замерло. Питер вышел из-за стола, протягивая руку человеку, который широкими шагами вошел в кабинет. — Здравствуйте. Я — Питер Беллис, — вкрадчивым голосом представился Питер. — А это дизайнер, о которой мы говорили по телефону, — Никки Эштон. Никки, познакомься с Харпером Бьюмонтом. — Что? — удалось выдавить из себя Никки. Она почти ничего не слышала, находясь в состоянии шока и не сводя с Харпера глаз. Харпер вежливо пожал руку Питеру, но при этом держался равнодушно. Одет он был в строгий темно-синий костюм, а на жестком худом лице была написана ужасная скука. Но тут его темные глаза встретились с глазами Никки и в них промелькнуло что-то похожее на улыбку. Его взгляд подействовал на нее так сильно, словно ее пронзило электричеством. Если бы Никки не сидела, то просто шлепнулась бы в кресло — из-за этого человека она все время теряла равновесие. Питер посмотрел на нее с раздражением. — Это Харпер Бьюмонт… — повторил он. — Нас не надо представлять, Питер, — словно во сне сказала Никки. — Мы уже встречались. Питер от изумления открыл рот. Харпер внимательно наблюдал за Никки. На его губах играла легкая улыбка. Она же изо всех сил старалась сохранить спокойное выражение лица. Хотя он ни слова ей не сказал, она дрожала с головы до ног. Какой надо быть наивной и до смешного глупой, чтобы не распознать этот чувственный поток, который как электрический заряд пролетел между ними прошлой ночью. Она вовсе не хотела так увлекаться мужчиной, не говоря уже о сексуальном напряжении, приводящем ее в дрожь. Оно пугало и волновало. Что, скажите на милость, ей теперь делать? Больше всего ей хотелось, как ненормальной, подбежать к Харперу Бьюмонту и обхватить его руками за талию. Но это невозможно и нелепо. Как же он удивится и каким высокомерным и неприязненным взглядом смерит ее! Но Никки почему-то стало жалко себя из-за того, что она не решилась на этот импульсивный жест. ^ — У вас усталый вид, — мягким голосом произнес Харпер, не обращая внимания на стоящего рядом Питера, который не верил своим глазам. — Замедленная реакция, — сдержанно ответила она, стараясь не краснеть. Вот негодник! Он хочет ей напомнить о том, как она трусливо убежала из его дома. Не сводя взгляда с лица Харпера, она объяснила Питеру: — Харпер — это тот самый человек, на которого я налетела прошлой ночью в Сохо. Он привез меня к себе, вызвал врача и полицию. Я… просто не знаю, что бы без него делала. — Понятно, — сказал Питер, хотя, конечно, ничего не понял. — Значит, вы уже знаете, что Никки не сможет взяться за новый заказ еще несколько недель, но уверен, что когда вы увидите качество ее работ, то согласитесь подождать. Харпер повернулся к нему и тихо заметил: — Это нужно еще посмотреть. Никки сжалась, а ее лицо стало надменно-оскорбленным. Но Питер согласно закивал и с улыбкой ответил: — Конечно. Вы только скажите мне, что вам нужно, и я буду рад показать все, что мы можем вам предоставить. Следующие сорок пять минут мужчины беседовали, а Никки молча слушала, обуреваемая противоречивыми чувствами: то она кипела от злости, что ее совершенно игнорируют, то обижалась на небрежное замечание Харпера о ее работе, то мучилась от ощущения здброшенно-сти, словно он совершенно забыл о прошлом вечере. Это было глупо. И более чем глупо — неразумно, мысленно повторяла Никки, пытаясь разобраться в хаосе своих чувств. Конечно, их предыдущая встреча не имеет отношения к сделке, совершаемой сегодня. Да и что у них было? Случайная встреча, с его стороны проявление обычной порядочности, предписывающей помочь человеку, попавшему в беду. С этим покончено раз и навсегда. Если бы не его деловое предложение, то они могли больше никогда не встретиться. На нежном, спокойном лице Никки не было видно и следа душевного сумбура. Наоборот, она выглядела замкнутой и холодной, голубые глаза изучающе смотрели на поглощенных разговором мужчин. Неугомонный Питер выглядел несколько суетливым и несдержанным рядом с непринужденным Харпером, излучавшим своим видом одновременно спокойствие и энергию. Самообладание сквозило в каждом его движении, в каждой интонации. Он ни разу не сказал лишнего, не вышел за рамки разумного. Он опасен; Никки это было ясно, но вот Питеру — нет. Харпер Бьюмонт, если дать ему волю, может растоптать человека. Он искал первоклассный и современный материал для собственной компании, начиная от новых заголовков для отпечатанных на глянцевой бумаге брошюр и журналов и кончая дизайном его контор в Сити. Все должно быть в одном стиле. Продукция предназначалась не для широкой публики, а для служащих достаточно высокого ранга: управляющих банками, членов советов директоров, даже для государственных чиновников. Зарубежные заказчики Харпера были очень богатые, искушенные в житейских делах граждане мира. Они любили дорогие вещи, соответствующий стиль жизни, и их желания просто обескураживали. В общем, Харпер считал это дело настолько важным, что решил лично заняться им, а не перепоручать его кому-либо. Никки видела, как нервничает Питер. Но она-то сама выросла среди людей со связями мирового уровня, поэтому все предвидела, угадывая любое соображение Харпера еще до того, как он его выскажет. Затем настала очередь Питера обрисовать услуги своей фирмы. Харпер настолько умело настроил его, что Питер из кожи вон лез, стараясь обеспечить новому клиенту максимум желаемого. Никки, криво усмехнувшись, отказалась сопровождать мужчин, когда Питер повел Бьюмонта знакомиться с различными отделами. Вместо этого она пила кофе с секретаршей. Она не хотела попасть в ловушку, столь хитроумно расставленную Харпером. Хотя она, как и Питер, очень хочет получить этот заказ, но цепляться за него не станет. Ей гордость этого не позволит, особенно после прохладной реакции Харпера на ее работу, о которой Питер был высокого мнения. Никки семь лет училась в Париже, сначала в частном пансионе, затем в художественной школе. Ее обучали прекрасные преподаватели, и она знала себе цену. Она не привыкла к пренебрежительному отношению к своей работе, даже если оно исходило от знаменитого коллекционера. Если он нуждается в ее услугах, то пусть сам попросит. Никки повернула голову на звук голосов в коридоре. Приняв надменный вид, она встретилась с проницательным, критическим взглядом Харпера, затем отодвинула кофейную чашку и встала. — Итак? — спросила она. Немного загадочная улыбка появилась в уголках губ Харпера, но за него ответил Питер: — Я оставлю вас поговорить наедине, ладно? Это можно сделать в моем кабинете. Никки кивнула и, стараясь двигаться изящно, направилась к закрытой двери. Пока все идет хорошо. Харпер выглядит достаточно заинтересованным и, кажется, готов сделать какое-то предложение. — Позвольте мне, — произнес Харпер бархатным голосом, и его красиво очерченная кисть накрыла ее руку, взявшуюся за ручку двери. От его прикосновения перед глазами Никки все поехало. Она хотела было отпрянуть, но задела голым' плечом его пиджак. Он повернул ручку и слегка толкнул ее. Они вошли в пустую комнату. Никки не стала садиться, а повернулась к нему лицом. Она ничего кругом не видела, ноги у нее были тяжелые и еле двигались. Ей казалось, что она плывет на большой глубине. — Это безнравственно с вашей стороны — так завести Питера, — сердито сказала она, поскольку нападение лучший вид защиты. Он с хитрым видом медленно поднял бровь. — Это — тактика и умение маневрировать, — ответил он, и вид у него был как у опытного кукловода. — Вы не выспались, дорогая? Черт бы побрал ее склонность вечно краснеть! Вслух она проговорила: — Я сопротивлялась сну, как могла. Но ведь вам это известно, не так ли? — Какая же вы спорщица и вояка! Мне непонятно, почему вам надо было убегать. Не сводя с нее глаз, он стал ходить вокруг кресла перед ней, как бы неторопливо и терпеливо подкрадываясь к своей добыче. У Никки перехватило дыхание. С утра она находилась в тревожном состоянии, ее то и дело охватывала дрожь, но она надеялась, что это незаметно. Небрежным тоном она сказала: — Я вовсе не убежала. — Ну и лгунья же она! — У меня был трудный вечер, я проснулась с головной болью и захотела домой. Вы ведь отказались отвезти меня, когда я вас об этом попросила. — Очень неразумно с моей стороны, — насмешливо прокомментировал он. Теперь он стоял за спинкой кресла. — Особенно когда вы уснули прямо у меня на руках. А я, вместо этого, заставил вас спать в постели. Что это на меня нашло? — Я уже сказала вам, что вы ведете нечестную игру. — Никки удалось выговорить это с потрясающе безмятежным видом. — Ну что ж, пусть будет нечестную, — продолжал Харпер, обойдя одно кресло и перемещаясь к следующему. — У вас красивые ноги. Никки прищурилась и злобно парировала: — Я тоже полюбовалась на вас, спящего, когда уходила. — Я не спал, — лениво заметил он. Никки потеряла самообладание, отскочила подальше и укрылась за письменным столом, но тут же стала, как ни в чем не бывало, водить пальцем по его краю. Она повернулась лицом к Харперу, лишь когда их разделил стол Питера. Ее голубые глаза встретились с его темными, и она выпалила первое, что пришло в голову: — Я не думала, что мы еще увидимся. Харпер слегка улыбнулся, и тут Никки осенило — Господи, да зачем пытаться скрыть что-либо от этого искушенного, пронизывающего взгляда! Такой умудренный жизненным опытом человек читает ее, как открытую книгу. И прошлой ночью было то же самое. От этой мысли у нее екнуло сердце. — Я тоже так думал и поэтому сейчас не сразу вас узнал, — сказал он. Никки рассмеялась, и до некоторой степени к ней вернулось хладнокровие. — Неудивительно, — сочувственно произнесла она и жестом указала на свою одежду. — Мой служебный имидж несколько отличается от облика оборванки, которая попалась вам на пути прошлым вечером. — Вижу, вы вполне пришли в себя, — ответил, нахмурив брови, Харпер и, отвернувшись, стал рассматривать обрамленные картины. У Никки все внутри затрепетало, словно в животе метались бабочки, когда он вдруг остановился перед поразившей его картиной. Это была ее работа. Глупо, конечно, но то, что он внимательно смотрит на ее картину, превратило Никки в робкую ученицу перед лицом преподавателя. Он искоса взглянул на нее. — Никаких побочных явлений после вчерашнего? Седые вьющиеся волосы у него на затылке падали на воротник костюма. Их цвет не соответствовал роскошной густоте шевелюры. А какова его грива на ощупь? Никки мысленно одернула себя — ее это не интересует. — Никаких отголосков происшедшего, — бодрым голосом соврала она. — За исключением, конечно, вашего мистического появления здесь. Его смех прозвучал так мягко, что у Никки сильно заколотилось сердце. — Дорогая, — медленно сказал Харпер, повернувшись к ней, — я никогда ничего не делаю случайно. Гордон передает вам привет, но не посылает счет, хотя, когда я расскажу ему, как хорошо вы себя чувствуете, он может передумать и прислать. Вы развиты не по годам. Его небрежное замечание задело Никки за живое. — Развита не по годам? — насмешливо переспросила она, опершись о край стола. — Что ж, спасибо. Мне давно никто этого не говорил. — Но это так и есть. — Он спокойно смотрел на нее, приподняв брови. — Большинство дизайнеров достигают успеха к тридцати, а вам сколько — двадцать два, двадцать три? — Двадцать четыре, — вежливо сообщила ему Никки. — А вам? Суровые темные глаза смеялись. — Сдаюсь, — сказал он. — Мне тридцать шесть, и мне самому говорят, что я достиг ус-пеха не по годам рано. Слушать это утомительно. И снова она выпалила, не подумав, без хитростей и уверток: — Зачем вы пришли? — Зачем? — Он произнес это так, будто не задумывался о причинах или не мог представить, что ей самой это неясно. — Да чтобы посмотреть, какова сегодня та женщина, которую я встретил вчера вечером. Чтобы увидеть, насколько она преобразилась, увидеть особу, приведшую в восторг моего невозмутимого Дункана и настолько очаровавшую Гордона, что он прервал ночное свидание, которого добивался несколько месяцев. Кроме того, я хотел убедиться, такой ли уж вы хороший дизайнер, каким самонадеянно себя считаете. — Я знаю себе цену, — холодно ответила Никки, гордо откинув голову. — Ошибаетесь, — бесстрастно заявил Хар-пер. — Вас нельзя назвать хорошим специалистом. У Никки перехватило дыхание, глаза ее засверкали — она была сбита с толку. Он играл с ней, как на арфе 1 , перебирая струны ее души, а она не понимала, чего же он хочет от нее. Его музыка с удивительной легкостью устанавливала между ними интимность. Никки почувствовала, что у нее дрожат губы, и отвернулась, чтобы он этого не заметил. Она не поняла, что он хотел сказать. Она не могла точно 1 Harper (англ.) — арфист. — Здесь и далее примечания переводчика. определить, что испытывает — огорчение или удивление, — но твердо знала: он методично выводит ее из себя, сознательно и безжалостно. Этого она никогда ему не простит. — Вы непостижимо великолепны, — все тем же бесстрастным голосом продолжал Харпер, а у Никки от этих слов затряслись руки, и она прижала их к груди. — Вы восприимчивы без чрезмерной изысканности, утонченны, но не безжизненны, в ваших работах восхитительные краски и яркость выражения, в них чувствуется глубина. Когда ваш талант окончательно разовьется, вас ждет потрясающий успех. Вам никогда не приходило в голову, что вы зря растрачиваете свое дарование на рекламу? — Это пуристский взгляд на искусство. Я не принадлежу к категории художников, прозябающих на чердаках ради чистого искусства, — едва выговорила Никки, оцепеневшая от его словесного натиска. Она была в полном смятении и смогла лишь жестом указать на свои работы, развешанные по стенам. — Я делаю реальные вещи, и они нужны реальным людям. Его глаза заблестели и приобрели оттенок старой бронзы. — Сегодня они здесь, а завтра их уже нет. Почему вы не рисуете для себя? Никки чуть не задохнулась, у нее сдавило горло от его высокомерия и надменности. Ответ он получил честный, но беспощадный: — А почему вы так старательно напускаете на себя отстраненный вид? Почему Гордон Стенхоуп непоседлив, а Дункан Чанг невозмутимо-спокоен? Если вы станете задавать подо-бные вопросы, то получите соответствующие ответы. Харпер подошел к ней. Его мускулистое тело хищника двигалось к определенной цели, и этой целью была Никки. Она стояла отвернувшись от него, но он взял ее своей огромной ладонью за щеку и странным голрсом сказал: — Зачем же мне тогда было спрашивать? Конечно, я хочу знать ответ. Никки не нужны были ни его умные сентенции, ни его пугающая проницательность. А меньше всего ей хотелось испытывать это унижающее ее желание ощущать прикосновение его руки. Она пронзила его гневным взором. — Я вас уже просила не опекать меня. — Разве в правде есть элемент опеки? — лениво парировал он, и при этом его рука интимно опустилась на ее обнаженное плечо. У Никки чуть не подогнулись колени. Она хотела отстраниться, но его пальцы крепче сжали ей плечо и не отпускали — его вполне устраивало то, что они касались друг друга. Он не сводил с нее требовательного взгляда, — Вы правы, но лишь отчасти: я не всегда такой уж равнодушный. Никки не могла взять в толк, что между ними происходит, что это — дискуссия, перебранка или они о чем-то договариваются? Ей хотелось закричать на него или расплакаться, а она вместо этого пытается объясниться с ним. — Я расплачиваюсь за то, что делаю. Разве у других это не так? — нервно прошептала она. — Возможно, я не рисую для себя, потому что это никому не интересно. А так по крайней мере зарабатываю на жизнь, делая то, что доставляет мне удовольствие. Мне это не наскучило, я не разочаровалась. Ничто меня так не занимает, как моя работа. Я полностью погружена в нее. — Значит, вы поглощены ею. Неудивительно, что вы сделали такую успешную карьеру. Выходит, это единственное, что вас занимает, потому что другого вы просто не хотите узнать. Как же вы простодушны, — сказал Харпер и наклонил к ней голову. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Никки тут же разгадала намерение Хар-пера и в ужасе застыла. Наверное, он это почувствовал, так как его пальцы впились в нее крепче. А может, и ничего не почувствовал, но тем не менее неторопливо нагибал голову, пока его рот не приник к ее губам. Никки казалось, что мир рушится. Она вся сжалась и от напряжения начала дрожать и задыхаться. Но вдруг, ощутив нежность его поцелуя, успокоилась. Поцелуй Харпера не был требовательным — Харпер просто касался губами ее губ, выжидая, когда она расслабится и перестанет дрожать. Никки с облегчением перевела дух, поняв, что он поцеловал ее безо всякой страсти, а просто в знак внимания и признания ее профессионального мастерства. А может, он таким образом хотел попрощаться с ней? Это предположение молнией пронзило ее и сильно огорчило. Конечно же, он таким образом говорил «прощай». Он пришел движимый любопытством и необходимостью сделать заказ. Для столь важной и надменной персоны шаг поразительный. Но почему-то он передумал и решил вести свои дела с другой фирмой. Теперь он повернется и уйдет навсегда из ее жизни. Харпер выпрямился. Его темные глаза встретились с недоуменным взглядом ее огромных глаз. Смотрел он на нее отчужденно. Он и до того был ей непонятен, а теперь выражение его лица приводило в полное замешательство. Он провел пальцами по ее ключице, отчего у Никки по спине прокатился судорожный трепет. Тут он улыбнулся и снова превратился в расчетливого бизнесмена, манипулирующего людьми. — У меня к вам есть предложение, — отрывисто произнес он. Как же трудно в нем разобраться и как сильно он притягивает к себе! У Никки кружилась голова. t — Какое именно? — спросила она, настороженно глядя на Харпера, как на кобру. В темных глазах промелькнул смех, и он медленно произнес: — Деловое предложение, разумеется. Я хочу купить вашу работу. Неужели ему от нее надо лишь это? Никки сама не знала, что выражает сейчас ее лицо, и на всякий случай отвернулась. — Если вам нужны какие-нибудь рекламные материалы, то обговорите это с Питером, — решительно сказала она. — Это совсем не то, — властно заявил Харпер. — Я хочу купить картину, которую вы еще не нарисовали. Никки от удивления вскинула голову и, нахмурившись, ответила: — Я не делаю работ на заказ. Я… даже не знаю, сумею ли это сделать. У Харпера изогнулись гладкие брови. — Тогда, может, настало время попробовать? Я хочу лишь, чтобы следующая ваша работа стала моей. Вы можете рисовать что угодно. Картина может быть любого размера — мне все равно. Единственное условие: вы должны потратить на нее не менее шести месяцев. И цена будет установлена соответственная. Он назвал неправдоподобно огромную сумму, но Никки едва это расслышала. Уставившись на него, она воскликнула: — Шесть месяцев! Да я никогда столько времени не тратила на одну работу! Как можно ставить подобное условие? Разве знаешь заранее, сколько времени на это уйдет? Ерунда какая-то! — Не совсем, — мягко заметил Харпер. Его карие глаза пронизывали ее своим взглядом, а выражение худощавого лица было вызывающим. — Как я уже говорил, когда вы станете зрелым художником, то это будет что-то потрясающее, но… из того, что я увидел сегодня утром, я. не купил бы ничего, так как вам еще предстоит выяснить для себя, на что вы годитесь. Мне нужна совершенная работа, а не та, что лишь сулит обещания на будущее. — Да как вы смеете! — Никки окаменела от возмущения. Никто и никогда не отвергал ее работ таким образом! Его губы вытянулись в презрительной улыбке, и он холодно произнес: — Вас удивляет, что я смею так говорить с вами и иметь собственное независимое мнение? Все очень просто, моя девочка, — вы ведь не можете отгородиться от мира своими работами, а мои требования для всех без исключения очень высокие. Никки чуть не задохнулась, ноздри у нее раздувались, она была оглушена, словно он влепил ей пощечину. Спокойствие, с которым он ответил, нанесло безжалостный удар по ее самооценке. Она чувствовала себя одновременно очень юной и неопытной, рассерженной и обиженной, а скука на лице Харпера говорила ей о том, что он все видит и это ему безразлично. Так бесцеремонно о ее работе никто ни разу не отзывался. Она обучалась в парижской школе, одной из лучших в мире, у превосходных преподавателей, от которых, кроме похвалы и поощрения, ничего никогда не слышала. Даже самодовольный Питер относился к ней достаточно внимательно. Высокое мнение о своей работе сложилось у Никки под влиянием взглядов окружающих ее людей. Побледнев, она вдруг осознала, как же была самонадеянна и самодовольна. Харпер прав: это состояние затянулось слишком надолго. Конечно, она разъярилась от той нестерпимой манеры, в которой он это выразил. Вдруг ее пронзила мысль, что лишь человек, обладающий необычайно тонким вкусом, мог так украсить гостиную особняка в Мейфэре выдающимися произведениями искусства. — Гнев ее поутих, и она холодно сказала: — Но вы ведь представляете себе, что этот опыт может оказаться печальным? Я не могу поручиться за качество живописи, поскольку не знаю, как вынужденные временные ограничения скажутся на моей работе. — Я подумал об этом, — сдержанно ответил Харпер и смерил Никки оценивающим взглядом, словно прикидывая ее достоинства и недостатки. Никки снова охватил сильный гнев, и она сжала зубы. У нее было такое ощущение, как будто ее выставили на аукцион и она ждет, когда за нее предложат наивысшую цену. — Из того, что я сегодня увидел, я сделал вывод, что могу рискнуть. В любом случае картина, будет оплачена. Но на раздумья у вас не много времени. Я не люблю ждать. Господи, да он ведет себя просто отвратительно! — Но вам придется подождать полгода! — едко заметила Никки. — С гарантией конечного результата, — со злой усмешкой сказал он, — и не имеет значения, каков будет результат. Это была последняя капля. — Идет, — ответила взбешенная Никки. Глаза ее блестели, а на губах играла злая усмешка. — Я принимаю ваше предложение, но цену назначаю сама. Он уже назвал ей большой куш, невзирая на возможную неудачу. Теперь в его взгляде промелькнуло циничное выражение или, возможно, неприязнь. — Я готов обсудить это, — медленно произнес он. — Я слишком себя уважаю, чтобы получать небывало высокую плату за возможную неудачу, — заявила Никки, в свою очередь обливая Харпера презрением. Она задрала свой носик и высокомерно уставилась на него. — Судя по всему, у вас слишком много денег, если вы собираетесь выбросить их на авантюру. Моя же цена намного дороже денег. Во-первых, если я стану для вас рисовать, вы должны дать Питеру тот заказ, который вы так обстоятельно обсуждали сегодня утром. — Согласен, — тут же сказал Харпер. — Но в том случае, если дизайнером будете вы. Вам придется закончить тот заказ, прежде чем вы начнете новый, так как дело не ждет. — Это справедливо, — подозрительно нежным голосом ответила Никки. — Но если я соглашаюсь на этот заказ, вам придется позировать мне столько, сколько мне понадобится. Мне пришло в голову написать портрет очень богатого отшельника Харпера Бьюмонта. Это замечательное произведение, выполненное специально для выставочного салона, будет иметь успех, не так ли? Ей удалось поколебать его грозную невозмутимость. Харпер застыл с потемневшим от гнева лицом, откинув назад седую голову. В ответ на ее нарочитую наглость он резко ответил: — Это совершенно неприемлемо! — Разве это не законные требования? — твердым голосом спросила Никки. Его взор был прикован к ее лицу. — Но я и не ждала, что вы согласитесь, Харпер. Я просто хотела, чтобы вы ощутили, что такое, когда вас покупают. Очень неприятное ощущение, особенно если вам дают понять, что вы в чем-то не на высоте. Именно это вы заставили меня испытать сегодня. Возможно, я самонадеянна и меня слишком захвалили, но у меня достаточно гордости, как и у вас! В комнате наступила полная тишина. Оба молча и свирепо смотрели друг на друга, и вдруг Харпер громко расхохотался. При этом его красивое лицо приобрело неотразимое очарование. Никки уставилась на него. — Ну и удивительная же вы! — низким голосом произнес он. — Я хотел раззадорить вас, но здорово промахнулся. Простите, Никки. Мне следовало сделать это поделикатнее. Такая ошибка была ему несвойственна, учитывая то, как он ловко обошелся с Питером. В чем же дело? — спрашивала себя Никки. Он просто невыносим со своими властными манерами, но при этом еще и снисходителен. Никки отвернулась и дернула плечом, как бы принимая извинение. Ей не хотелось его прощать, но про себя она угрюмо отметила, что уже простила. Шелест одежды и едва ощутимое покалывание кожи предупредили ее о том, что он подошел к ней. Ласковым жестом взяв Никки за подбородок, Харпер заставил ее посмотреть на него. — Может быть, попробуем снова? — с улыбкой сказал он. — Никки, у меня притупилось восприятие, мне все наскучило, я уже и не помню, почему начал покупать произведения искусства. Но ваша работа меня захватила — она так же непредсказуема, как и вы. Испробуйте свои возможности. Скажите себе: «Я могу летать» — и позвольте мне наблюдать за вашим полетом. — Льстите, — пробурчала Никки, но сил противиться неумолимому притяжению его шо-коладно-карих глаз у нее не было. Никки не знала, как ей поступить. А ее подбородок уютно покоился в его ладони. — Может, мне попробовать шантаж или взятку? — Улыбка Харпера превратилась в озорную усмешку. — Иначе вашему Питеру не видать заказа. Если же вы согласитесь на мое предложение, я буду вам позировать. Но вы должны дать мне право стать первым покупателем портрета. — Обнаженным вы выглядели бы бесподобно, — не подумав, брякнула Никки и тут же залилась краской стыда. — Благодарю вас, — промурлыкал он и провел пальцами по ее щеке. — Я рад, что вы так считаете. Но это потребует более… детального обсуждения. — Я… не имела в виду… — запинаясь, оправдывалась Никки, ужасаясь своим словам и последовавшему за ними смущению. К тому же от теплой ладони у нее на шее словно бы исходил электрический ток. — Это… это… я не предполагала… Он засмеялся и, прежде чем она успела ото-двинуться, нагнулся и нежно чмокнул ее в щеку. — Я все понял — вы рассматривали меня глазами художника и сделали мне комплимент. Итак, мы договорились: одна картина для меня, портрет для вас и заказ для Питера. И все счастливы. Никки была ошеломлена той скоростью, с которой он добился ее согласия, и с трудом вымолвила: — Что? Согласна ли она? Наверное. По крайней мере он так думал. А что она ему ответила? — спрашивала себя сбитая с толку Никки. Хар-пер — весьма искусный собеседник и прекрасно видел ее смятение. Не дав ей возможности прийти в себя, он спокойно продолжил: — Теперь перейдем к следующему пункту. Вы отдаете себе отчет в своем теперешнем положении? — Что? — спросила Никки. — Какое теперешнее положение? Брови у Харпера полезли на лоб: он был удивлен ее бестолковостью. — Состояние ваших рук, разумеется. Отложить на две недели работы по маркетингу невозможно, но я нашел выход. Вам необходимо разобраться в различных аспектах моего предприятия, прежде чем у вас возникнут собственные идеи. Вы могли бы этим заняться, пока выздоравливаете. Но ведь раны не заживут быстро, если их травмировать движениями. Гордон вас об этом предупреждал. Если вы будете жить одна, этого избежать невозможно. Напри-мер, кто вас сегодня причесывал и накладывал вам макияж? Никки чуть было не доложила ему обо всем, но спохватилась и упрямо промолчала, опустив глаза. Харпер сжал губы, как будто хотел подавить улыбку. — Что ж, кто-то вам в этом помог. Но сами вы не сможете даже как следует вымыть голову, не говоря уже о приготовлении еды. Вам придется пожить у меня. — Что?! — выкрикнула Никки. Голова у нее кружилась, но она все-таки сообразила, что без конца, как попугай, повторяет одно и то же слово — «что». — Это несерьезно… Я не могу… — Я говорю серьезно, и вы вполне можете это сделать. В общем, вам придется с этим согласиться, — непререкаемым тоном заявил Харпер с решительным выражением лица. Он действовал как бульдозер. — Идея замечательная. Я отвезу вас к себе домой в Оксфордшир. Там просторно и чудесные сады вокруг. Вам понравится там. И, что более важно, вы вникнете во все тонкости моего дела, а я смогу ответить на любой ваш вопрос. Таким образом, отсрочка в работе сократится до минимума. — В Оксфордшир? — только и смогла произнести Никки. У нее было такое ощущение, словно ее стянули тисками, и она лишь с трудом озиралась вокруг, ничего не соображая. — Я думала, вы живете в Лондоне. — Нет, я в Лондоне только на неделе — работаю, а уик-энды провожу в Оксфорде. — Харпер улыбнулся, глядя на лихорадочный ру-мянец у нее на щеках. От его взора также не укрылись ее старательные попытки скрыть явное огорчение. — Правда, в Оксфорде бывает шумно. Видите ли, там постоянно живет мой шестилетний племянник, домашняя прислуга не знает, чем бы себя занять, к тому же моя мама наносит постоянные воскресные визиты, да и гости могут пожаловать. — А, мама… — уж совсем нелепо выговорила Никки, понимая, что ведет себя как полная идиотка. Господи, ну почему так трудно взять себя в руки? Харпер как-то странно взглянул на нее. — От случая к случаю наведывается Гордон. Так что компании для общения у вас будет более чем достаточно. Прислуга освободит вас от всех забот и руки быстро заживут. Да, не беспокойтесь — если захотите уединиться, то над гаражом есть свободная комната, довольно большая, с электрической плитой и ванной. Чего еще желать? Он нажимал на нее, вынуждая принять решение. Вдруг Никки поняла: эта мысль не была экспромтом. В кабинет Питера он пришел с продуманным предложением. Сообразив, что раскусила его, Никки немного успокоилась и твердым голосом спросила: — Почему вы делаете такое предложение человеку, о существовании которого еще вчера даже не подозревали? Голубые глаза внимательно смотрели на него. Их взгляд был тревожный и очень настороженный. Она инстинктивно была настроена на недоверие, словно бездомный щенок, привыкший больше к пинкам и ругани, чем к ласке и доброму слову. Если бы он сказал что-нибудь в альтруистическом духе, она назвала бы его лжецом, и ничто не заставило бы ее изменить свое мнение. На жестком лице Харпера промелькнуло какое-то подобие печали, но тут же он снова стал похож на безжалостного хищника. Никки отпрянула, подавив вздох. Он, олицетворение английского джентльмена, — неторопливый, сдержанный, вежливый, такой изысканный в своей одежде и манерах — вдруг показался ей чуть ли не зверем. Она вспомнила, с какой яростью он схватил ее, когда она налетела на него вчера вечером. Тогда он показался ей похожим на волка. — Скажем так — я просто оберегаю свои капиталовложения, — прорычал он. От Питера помощи ждать было нечего. Хотя он вел себя вполне предсказуемо, когда они сидели в его кабинете после ухода Харпера, Никки решила, что он просто предает ее, и это дало ей право излить на него поток горечи. Она устроилась с ногами в кресле напротив его стола. Ладони болезненно пульсировали, и она морщилась. — Ты должна поехать, и все тут, — настойчиво твердил Питер. — Бьюмонт ясно дал понять, что это единственный шанс получить его заказ, и я благодарен, что он может подождать, пока у тебя заживут руки, а то я уж испугался, что мы его упустим. — Я рассчитывала на твою моральную под-держку — и вот что получила! — проворчала Никки, нехотя взяв бокал с перье, который ей налил Питер. — Не в этом дело, — сухо возразил Питер. — Ты хочешь, чтобы я поддержал твои сомнения и страхи от приглашения Харпера Бьюмонта. А я не разделяю их! Это весьма разумное предложение, так что начинай-ка поскорее работать. Признаюсь, я тебе ужасно завидую. Я дорого бы дал, чтобы получить подобное приглашение, — да и не только я. А ты еще жалуешься! Честно говоря, не могу взять в толк, отчего ты так выходишь из себя. Это не только полезно для дела, но и очень любезно с его стороны. Если же тебя пугает его присутствие, то разве он сам не сказал, что почти не бывает дома? — Да, — неохотно согласилась Никки. Настроение у нее стало еще хуже. Ей необходимо разобраться во всех сомнениях и страхах — они мешали принять приглашение Харпера, так как этот человек произвел такую сумятицу у нее в мыслях, что она растерялась. Инстинкт самосохранения бил в набат, призывая ее скрыться подальше от Харпера. Но не менее сильным было и другое желание — принять его предложение. Последние десять лет Никки смотрела на мужчин как на весьма странные существа, ходячие ящики Пандоры, открывать которые у нее не было ни малейшего желания. Молодые люди ее возраста были ей скучны, так как она выросла в более утонченной среде. Отец Никки обладал таким же сильным обаянием, как и Харпер. Все кругом находились под магией его харизмы, словно обитатели Камелота 1 . Но он умер, и заколдованный мир, где она пребывала двенадцать лет своей жизни, разрушился. Мать всегда любила властных мужчин, и потому вскоре вышла замуж. Отчим тоже не лишен был определенного магнетизма, но Никки взбунтовалась — ей не хотелось быть втянутой в водоворот чужой жизни. Она слишком ценила независимость и очень старалась сохранить ее. Свою карьеру она сделала самостоятельно, и это доставляло ей радость. Но тут вдруг из-за вмешательства Харпера она ощутила неуверенность в себе. В нем ее притягивали такие качества, как порядочность, снисходительность к слабостям других, редкая доброта, способность повиниться. Вот такой, скрывающий свои лучшие чувства, он был ей симпатичен. Но тут же он делался жестоким — железная рука в бархатной перчатке, — и Никки от страха хотелось убежать от него подальше. Однако ничего ужасного не происходило — он не угрожал ей, и получалось, что она зря паниковала, так как волка, каким он ей казался, и в помине не было. Так какому же из своих чувств ей следует доверять? Ни одно не соответствовало действительности, но Никки не могла так просто от них отделаться. Вот 1 Камелот — место сбора героев кельтских народных преданий: короля Артура (V–VI вв.) и рыцарей «Круглого стола», воплощавших идеалы рыцарской чести. Харпер сказал, что на неделе его в Оксфорде не бывает. Какое чувство вызывает в ней перспектива его долгого отсутствия, разочарование или облегчение? И почему ей кажется, что он ею повелевает? Конечно, она сердилась на то, каким образом он завлек ее в эту исключительно неловкую ситуацию. Он поймал ее в ловушку: если она отвергнет его предложение, тогда он не даст Питеру заказа, и ее отношения с Питером испортятся, тем более что разумно объяснить свое поведение она не сможет. А если примет предложение — тогда она должна уживаться с Харпером, с его сложным характером и порой необъяснимым поведением, как, к примеру, этот поцелуй прямо здесь, в кабинете. Молчание затянулось. — Ты решила, как поступить? — наконец спросил Питер, глядя на заострившееся и озабоченное лицо Никки. — Я могу принять решение и завтра, — неприязненно сказала она. — Днем он заедет ко мне по пути в Оксфорд узнать, еду ли я с ним. Это было не совсем так. Харпер, прежде чем покинул кабинет, сказал следующее: завтра он отправляется в Оксфорд и заедет за ней в полдень, так что пусть к этому времени она упакует вещи. Но Никки не могла не ерепениться и не проявлять независимость своей натуры и поэтому не желала воспринимать его слова как приказ. Он, видно, считал, что она точно едет с ним, а это само по себе было достаточно самонадеянно с его стороны. Если она решит не ехать, то не откроет ему дверь… и все на этом кончится. Но тут же Никки мысленно обозвала себя невоспитанной грубиянкой. Она не может даже и предположить такое, особенно глядя в умоляющие глаза Питера. Господи, ну почему Хар-пер поставил ее в столь затруднительное положение? — Если ты решишь ехать, то позвони мне, пожалуйста, чтобы я знал, как с тобой связаться, — попросил Питер. — Конечно. — Значит, договорились. Какое удачное дельце мы сегодня провернули! Я всегда знал, что ты не подведешь. Никки тяжело вздохнула. — Я лучше пойду домой: у меня миллион дел. И мне очень жаль, что я не смогу закончить оставшиеся проекты. — Не беспокойся, голубушка, — заверил ее Питер и лукаво добавил: — Если тебе удастся обеспечить заказ Харпера, это все компенсирует. Нечестно и несправедливо, в уме повторяла Никки, но была не уверена, кого же она имеет в виду: Харпера, Питера или себя. День тянулся слишком долго. Когда Никки отправилась наконец домой, начался обычный по пятницам час пик, и у нее заняло уйму времени добраться до своей квартиры. Она с жадностью проглотила ужин, так как пропустила ленч. Затем смыла с лица макияж, обливаясь слезами, когда мыльная вода попала под пластиковые пакеты, которыми она обвя-зала запястья. Бинты промокли, а раны защипало так сильно, словно их посыпали солью. Ей пришлось снять мокрые повязки, что причинило еще большую боль. Бинтов у нее не оказалось, поэтому вместо них она использовала полоски от льняного полотенца и заново перевязала ладони. Кажется, следующие несколько недель будут длиться бесконечно и тоскливо, ведь из-за ее израненных рук мелкие обязанности превратятся в утомительные процедуры. Прислуга в доме Харпера вроде изнемогает от безделья, угрюмо подумала Никки, натягивая длинную рубашку и забираясь в постель. Что ж, она позволит им заботиться о себе — всего пару недель, пока не заживут руки. А Питеру она оказывает услугу. С Харпером она справится, если надо. Ведь сегодня ей это удалось? Если он и манипулировал ею, то она в долгу не осталась. Можно считать ее победой то, что она добилась такого ценного заказа для компании Питера… хотя на условиях, выдвинутых Харпером. Но она договорилась о его портрете. Им обоим пришлось немного уступить друг другу, чтобы получить желаемое. Никки к тому же хотелось узнать, можно ли доверять Харперу — этому спокойному, умному человеку с нежными руками и жестким, настороженным взглядом. Интересно, может ли человек, воспитанный, чтобы повелевать, скрывать под маской высокомерия свои хорошие качества? Вот в чем суть и что самое главное. Сон восстановил силы Никки. Она уложила вещи и поставила сумку у двери. Затем отпра-вилась в ближайшее кафе и позавтракала булочками с маслом и клубничным джемом, выпила несколько чашечек кофе и просмотрела воскресную газету. После этого она заглянула в аптеку купить вату и марлю. Дежурный аптекарь охотно помог ей заново перевязать ладони. В аптеке она провела довольно много времени, а когда вернулась домой, то обнаружила, что уже половина двенадцатого. Майская погода в Англии бывает ветреная, и приближение лета не ощущается, но в районе, где жила Никки, кругом цвели нарциссы и первые розы, распустились цветки на вишнях. Никки так увлеклась созерцанием ухоженных сквериков, что не сразу заметила черный «ягуар» в глубине двора и не сообразила, почему он там стоит. Лишь когда к ней направился высокий седой мужчина, она поняла, что к чему. Глядя в спокойное, улыбающееся лицо Харпера, она почему-то удивилась и почувствовала себя глупо. Глупо — потому что должна была ожидать его, а удивилась — потому что он был одет в джинсы и тонкий свитер из шетлендской шерсти 1 . Он выглядел довольным и не таким уж недоступным. Держался он свободно, хотя, как ей казалось, окружающая обстановка была ему непривычна. — Привет, — поздоровалась Никки. — Я не ждала вас так скоро. Честно говоря, она вообще не ожидала его 1 Шетлендская шерсть — шерсть из подшерстка древней породы овец. вот такого необычного. Ее мнение о нем чуточку переменилось. Он протянул руку и взял у нее пластиковую сумку с покупками, и она машинально отдала ее. — Я решил заехать пораньше на случай, если надо помочь, например, выбросить мусор. Никки улыбнулась в ответ. — Спасибо. Я как раз собиралась вытащить скоропортящиеся продукты из холодильника. Все вещи я уложила. Харпер замедлил шаг, приноравливаясь к ней. Он выглядел очень высоким рядом с миниатюрной Никки. Харпер был худ, но мускулист, а широкие плечи производили внушительное впечатление. — А я уж боялся, что вы откажетесь, — весело сказал он. — Я чуть не отказалась, — призналась Никки, с усилием вставляя ключ в замок. Харпер протянул руку и положил ладонь на ее запястье. Она застыла и резко вскинула голову, вопросительно и немного тревожно взглянув на него. — Никки, разве я давал вам повод меня опасаться? — ласково спросил он. Какой он сильный, подумала Никки. Если уж он станет о ком-нибудь заботиться, то на него можно положиться. Взгляд его карих глаз говорит сам за себя. Она погружалась в них, как в глубокие заводи, их взгляд был испытующим, но одновременно дарил тепло, и Никки чувствовала облегчение и доверие к нему. Вздохнув, она сказала: — Я не боюсь вас, вернее, это не совсем так. — Она говорила спокойно и уверенно, но в движениях ее губ чувствовалась уязвимость. — Я вовсе не отказывалась от самого вашего приглашения, но меня смутило то, как вы его сделали. Я очень опасаюсь людей, которые, как вы, умеют управлять другими. От этой привычки трудно избавиться, и я вовсе не уверена, что должна ее побороть. Он нахмурился и хотел что-то сказать, но потом лишь пожал плечами, улыбнулся и, поднеся ее перевязанную руку к губам, коснулся легким поцелуем маленьких пальчиков, чуть пахнущих антисептиком. И тут же отпустил руку, так что она даже не успела ее отдернуть. Повернув ключ в замке, он сказал: — Вы выглядите лучше, правда, еще бледноваты. У вас вчера был трудный день? Тема разговора сменилась, и Никки, овладев собой, рассмеялась и попеняла ему: — Очень трудный. Но кого за это благодарить? — Ваш Питер довольно экспансивный, — заметил Харпер. — Боюсь, его жене не понравится, если она услышит, как вы назвали его «ваш Питер», — сухо оборвала Харпера Никки. Он пропустил ее вперед себя, и она стала подниматься вверх по лестнице. Еле различимый смех слышался у нее за спиной и обволакивал своим бархатным звуком. Никки не удержалась от улыбки. Они быстро поднялись на четвертый этаж — она запыхалась, а он — хоть бы что. Никки почему-то рассердилась и ядовито заметила: — Да, Питер такой. Но как же ему быть другим, когда вы так заманивали его в свои сети. Конечно, он чувствует себя обязанным вам за такие большие деньги. — А вы умеете грубить, когда сердитесь, — получила она в ответ и умерила свой пыл. Харпер игриво позвенел забытыми ею ключами у нее под носом. — Какой из них впустит нас в ваше гнездышко? Дерзко вздернутый носишко всего в нескольких сантиметрах от его пальцев сморщился, и Никки, презрительно фыркнув, указала, какой именно. Харпер открыл дверь, и она провела его в квартиру, тут же ощутив, как просторная комната становится маленькой от его присутствия. Никки стояла в сторонке, а он обошел все кругом, сделав при этом всего несколько шагов. Он окинул быстрым взглядом беспорядочную кипу книг, красивый складной диван, аккуратно сложенные на деревянном полу принадлежности для рисования, а у двери — матерчатую сумку с вещами. Никки раньше не приходило в голову, что квартира — это часть личности человека, куда не каждому можно заглядывать. Она посмотрела на свое жилище глазами Харпера и почувствовала себя неловко, словно ее саму выставили напоказ. Ей почему-то ужасно не хотелось услышать от него какие-либо замечания о ее квартире. Она их и не услышала. Он лишь улыбнулся и сказал: — Я займусь холодильником. Вы хотите все вытащить оттуда? — Да, пожалуйста. Никки стояла рядом, пока он ловко расправлялся со скоропортящимися продуктами. Она только выхватила у него из рук открытый пакет с молоком и вылила его содержимое в раковину. — Вы позавтракали? — спросил он, закончив складывать продукты в пластиковую сумку для мусора. — Если нет, мы можем это сделать по пути. — Спасибо, я уже поела. — Сама не зная почему нахмурившись, Никки открыла кран с холодной водой и ополоснула забрызганную молоком раковину. А насупилась она, наверное, оттого, что Харпер очень по-хозяйски все взял в свои руки, а ей это было непривычно. Как будто у нее отнимали часть независимости, столь ценимой ею. И ни к чему было теоретически рассуждать, насколько она владеет ситуацией: он заполонил ее мысли и чувства, а без молчаливого согласия с ее стороны Харпер не стал бы распоряжаться ею — Я вижу, вам перебинтовали руки, — заметил Харпер, стоя у нее за спиной. Никки быстро закрыла кран с водой, не обращая внимания на боль в ладони от резкого движения. Придав лицу вежливое выражение, она повернулась к нему. Они вышли из квартиры, и Никки подождала, пока Харпер выбросит мусор. На ней был легкий джинсовый жакет, а под ним — свитер. Ветер продувал ее насквозь, и она съежилась от холода. Темные проницательные глаза Харпера замечали все, и ее единственной защитой оставалась интуиция. Ей придется очень внимательно следить за собой и не показывать, что чувствует она себя не в своей тарелке. Это странное ощущение чего-то непонятного гнездилось где-то внутри и наводило на размышления о крутом повороте в ее жизни. Никки успокаивала себя тем, что едет в Оксфорд всего на пару недель, а не навсегда. Главное — чтобы Харпер не прочитал смятения на ее лице. Тем временем он вернулся и внимательно посмотрел на нее. Никки почувствовала, что он разгадал ее тайные мысли. — Вы готовы? — Готова, как никогда, — ответила она, опустив голову, и удивилась тому, как мрачно прозвучали ее слова. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Никки сжала губы, устраиваясь на переднем сиденье «ягуара». В тесной кабине избежать внимательного взгляда Харпера было просто невозможно, к тому же он почти коснулся ее своим худым, мускулистым торсом и широкими плечами, когда нагнулся, защелкивая пряжку ремня безопасности. Сидя так близко, он слишком волновал ее. Никки отвернулась к окну, делая вид, что чем-то заинтересовалась, а сердце совершенно по-дурацки бешено колотилось в унисон с ее беспорядочными мыслями. Харпер был чересчур большой, самоуверенный. И еще в нем было слишком сильно мужское начало. Усевшись на свое место и заведя мотор, он сказал: — Я понимаю, как вам неудобно испытывать ограничения в движениях. Никки вымученно согласилась с ним, покраснев при этом: — Это ужасно — быть такой беспомощной. Даже чашку чая больно приготовить! — Неудивительно, — преднамеренно беспечно ответил он. — На ваших ладонях глубокие порезы. Но вы вовсе не беспомощны, просто ненадолго нетрудоспособны. Мне кажется, вам не следует отказываться от посторонней помощи. Потерпите, это ведь скоро кончится. Харпер вел «ягуар» вокруг Гайд-парка и мимо Марбл-Арч. С субботним движением транспорта он справлялся так же, как со всем остальным, — не тратя лишних усилий, но тем не менее в высшей степени умело и без. показухи. Ему, видно, несвойственно было рисоваться — он все делал просто, не суетясь. На Никки, к ее удивлению, не давила его сильная натура. Наоборот, ей было спокойно, она чувствовала себя как за каменной стеной в окружающем нестабильном мире. С легкой улыбкой она заметила: — Кажется, вы всегда знаете правильный ответ. Он насмешливо приподнял брови, но голос его прозвучал сухо: — Разве? Вчера я был совсем не на высоте. — Согласна. Тогда вы были далеки от совершенства, — ответила Никки, усмехнувшись. — Но все же вы получили то, что хотели, не так ли? — Да, получил то, что хотел, — задумчиво повторил Харпер, — но на определенных условиях. А вы получили работу в виде картины, на которую я возлагаю большие надежды. Так как ваше мастерство совершенно, я могу себе это позволить. Как вы считаете, это оправдывает мои методы? Значит, он не пропустил мимо ушей то, что она сказала. Теперь Никки промолчала, и это само по себе было ответом. Они доехали до западного изгиба северной окружной дороги, где движение машин было замедлено до предела. Харпер спокойно снизил скорость, словно торопиться ему было некуда, и бросил на озабоченную Никки смеющийся взгляд. — Я кое в чем вам признаюсь, — произнес он, своим беспечным видом давая ей понять, что сказанное будет забавным и несерьезным. — Вы благотворно на меня влияете. Вы — сильная личность, что само по себе является вызовом, а ваши безжалостные проницательные голубые глаза вынуждают меня вести себя так, как десять лет назад было бы невозможно. Моя карьера зиждется на результатах, а не на моральной стороне их достижения. В настоящий момент мою самонадеянность ничто не сдерживает. — Меня это не удивляет, — подумав, ответила она. — Стоит только посмотреть на отношение к вам Питера, Дункана Чанга, Гордона, даже полицейских, чтобы в этом убедиться. Образ кумира вам не наскучил? — Вы говорите, словно знаете о таких вещах по собственному опыту, — нахмурившись, заметил Харпер. — Я пожила среди достаточно влиятельных людей и, мне кажется, научилась в них разбираться, — ответила Никки, заметив, что лицо его стало задумчивым. Ему не нравились ее слова, но он по крайней мере прислушивался к ним. — Вам приходится быть жестким, потому что вы принимаете трудные решения. Вы — жестоки, но и люди вокруг вас тоже жестоки. А когда это проявляется в вашей повседневной жизни, то окружающие относятся к вам скорее с благоговейным трепетом, чем с уважением, и, таким образом, расстояние между вами и остальными увеличивается. У большинства людей это выявляет худшие стороны личности. Одиночество может здорово нарушить душевное равновесие. — Хотелось бы, чтобы вы не столь хорошо во мне разобрались, — мягко произнес он, блеснув крепкими белыми зубами. Никки отметила про себя, как красивы пальцы, сжимающие руль. Да, разоблачения иногда бывают болезненными. Непроизвольно она протянула руку и положила ее на его напрягшееся мускулистое бедро. — А теперь можно, я тоже кое в чем вам признаюсь? — неуверенно спросила она. Харпер уловил эту неуверенность, и его левая рука обхватила ее запястье. — Порой мне страшно находиться рядом с вами. Дело не в том, кто вы и что вы делаете, — вы мне нравитесь, и я отношусь к вам с уважением. Нр вы воскресили некоторые воспоминания, которые для меня мучительны. И я боюсь их, а не вас, Харпер. Он бросил на нее проницательный взгляд, а пальцы сильнее сжали ей запястье. — Это касается вашего отца? — Да, отчасти, — устало произнесла Никки и замолчала. Тогда Харпер спросил: — Он умер, когда вам было лет одиннад-цать-двенадцать? Никки изумилась. — И вы давно это знали? Он пожал плечами. — Я догадался, то ли вчера днем, то ли сегодня утром. Даже не знаю, каким образом это произошло, возможно, какое-то ваше движение или фраза подсказали мне это. Ваше имя было другим ключом к разгадке. Никки Эштон — Николас Эштон-Мейер. Вы опустили «Мейер» из-за профессиональных соображений? — Да, я не хотела, чтобы моя фамилия влияла на отношение ко мне. Никки охватила дрожь, и, чтобы Харпер этого не почувствовал, она попыталась отодвинуться от него, но он не дал ей. — Я видел вашего отца один раз в университете, куда его пригласили прочитать лекцию. Он был обаятельный человек. Но для видного политика это естественно. — Мы все находились под влиянием его ауры. Во многом у нас была сказочная жизнь. — Никки разволновалась, сама не ожидая, что на нее так подействует проницательность Харпера. — Расскажите, Никки, — ласково попросил он. Таким тоном, как будто для него это действительно было важно. Никки почувствовала, что ей необходимо выговориться. — Мы повсюду ездили с ним, — тихо начала она и, зажмурив глаза, снова увидела блестящий калейдоскоп различных городов. — Вся семья, частные преподаватели, секретари и советники. Гонконг, Китай в течение года, затем Англия, Саудовская Аравия, когда в семидесятые годы он вел там переговоры, потом переговоры во Франции о ядерном разоружении. — Я припоминаю, — сказал Харпер, ненавязчиво побуждая ее продолжать. Они ехали по дороге № 40, кругом мелькали красивые холмы, красочные деревни купались в солнечном свете, но Никки ничего не видела. — Когда говорил сенатор Эштон-Мейер, — продолжала она сухо, — люди вскакивали с мест. Ни для кого не было секретом, что у него блестящие шансы стать президентом США. Золотой ореол, окружавший его, распространялся на всех нас. Мы с братом Джонни боготворили его. Не знаю, догадывался ли он о том, сколько всего мы наслушались: о различных интригах во властных структурах, о решениях, принимаемых лишь с точки зрения их целесообразности. Он мог изничтожить челове-ка своим остроумием и оставаться при этом обаятельным. Моя мать полностью растворилась в его жизни. Когда его убили, она буквально сломалась. — А как это восприняли вы и ваш брат? — Мы не могли поверить. Видите ли, мы были слишком малы, чтобы замечать пятна на нашем солнце, и лишь позднее, когда повзрослели, поняли, каким он был самовлюбленным, как ему льстило низкопоклонство окружающих. Поймите меня правильно: он был не плохой человек, просто эгоист. Трудно было представить, что наш непобедимый отец мог умереть. Волшебство исчезло, мы потеряли стимул к жизни. Мама целый год ходила как привидение. — Но спустя год она снова вышла замуж? За Карла Хайсенгера, богатого немецкого коллекционера? — Да. — Голос Никки прозвучал очень кисло. — Она действительно вышла замуж за Карла. Харпер спокойно спросил: — Вы с Хайсенгером не ладите? Никки натянуто улыбнулась. Какой же он проницательный! Замечает любой промах, каждую недомолвку. — Наоборот, — иронически ответила она, — мы с Карлом предельно вежливы друг с другом. Она кожей ощутила его вопросительный взгляд. — Тогда за что же вы- испытываете к нему неприязнь? Никки с улыбкой пожала плечами. — А ни за что. Он просто такой же, как отец: испорчен собственным обаянием и его не очень-то интересуют чужие дети. Когда я это поняла, то с радостью отправилась в парижский пансион, а в Штаты прилетала лишь на каникулы и Рождество. Для меня дом перестал быть домом, во всяком случае таким, как раньше. — И вы стали сами пробивать себе дорогу в жизни. — Да, — согласилась она. — Видите ли, отраженная слава не так уж привлекательна. Завоевала бы я настоящий успех, если бы стала полагаться на влияние отчима? А моя независимость? Этого ни он, ни мама не понимают. Они смотрят на мое настойчивое желание самой зарабатывать на жизнь как на смешную причуду и ждут, когда я от этого устану, вернусь домой, начну посещать балы дебютанток и флиртовать в пределах разумного с изысканными молодыми людьми из самых что ни на есть лучших семей. А я вот оказалась такой странной и неуступчивой. Харпер озорно усмехнулся. — Да, — почти про себя пробормотал он, — это — последняя часть головоломки. — В каком смысле? Он крепко держал ее руку в своей, и это было одновременно и спасительным якорем, и соблазном. Вдруг она очнулась от воспоминаний о прошлом, тщетно попыталась отнять руку и отдалиться от него, чтобы прекратить интимную беседу., Но в ответ Харпер потер поду-шечкой большого пальца нежную кожу у нее на запястье, и судорожный трепет пробежал у Никки по позвоночнику. — Я хочу сказать, что теперь понял, почему вы так болезненно защищаете свою самостоятельность, — после недолгого молчания ответил он. — Вам ведь пришлось за нее бороться. — О, все не так уж плохо. — Никки беспечно пожала плечами, но при этом внимательно следила за выражением его лица. — Взгляды у них, возможно, и неправильные, но они желают мне добра. Я просто пришла к выводу, что целесообразность не всегда основа жизни, а легкий путь не всегда самый лучший. Я знаю, что можно потерять всякое уважение к себе, когда имеешь дело с могущественными людьми. Я больше не хочу платить такую цену, потому что моральная сторона дела всегда важна, Харпер. Всегда. Она сказала это спокойно, но в ее словах ясно слышалось предостережение. Быстро взглянув на Харпера, она увидела, что все ею сказанное принято им к сведению: он как бы застыл, и это не имело отношения к тому, что он сидел за рулем, — дорога была ровная и прямая. Наконец он оттаял и виновато произнес: — Сказано резко, но предельно честно. Девочка моя, я не злоупотребляю своим влиянием. Я по натуре защитник, а не разрушитель. — А как же ваши недоброжелатели и те, кто осмеливается вам возражать? — задумчиво спросила Никки, а взгляд выдавал ее сильное желание услышать тот ответ, который ей был нужен, и боязнь того, что она его не услышит. Наступило гнетущее молчание. Казалось, что Харпер превратился в глыбу льда — таким холодом повеяло от его слов. — Если вы предлагаете себя на роль моего судьи, — язвительно произнес он, — то я посоветовал бы вам отказаться от этой мысли. Я не даю отчета о своих действиях, а вы не капитан моей спортивной команды. Никки чувствовала, что закипает от гнева. Он бросил на нее быстрый взгляд, а она откинулась на сиденье, одновременно испуганная и восхищенная всплеском вызванных ею эмоций. — Отец тоже не выносил, когда ему перечили, — выдохнула она. Он рассердился еще больше. — Прекратите сравнивать меня с вашим бывшим окружением, а судите обо мне самом! Я не ваш отец! — отрезал он. — И не ищите во мне ему замену! Слова Харпера подействовали на нее как пощечина — он разглядел за ее осторожностью неуверенность в себе, которую она из гордости не признавала. — Замену ему? — с горечью воскликнула Никки. — Боже упаси! Уж чему-чему, а осмотрительности он меня научил! Я ничего не ищу — я вполне довольна своей жизнью, так что благодарю вас за совет! — Довольны?! — воскликнул он. — Ну еще бы — вы так все уютно устроили в своей жизни, вы во всем правы, ни с кем не спорите и неприкосновенны. Как разумно и как жаль, что настоящая жизнь не укладывается в аккуратные ящички, расставленные вами! Никки резко его оборвала: — Что вам известно о моей теперешней жизни? Вы лишь знаете кое-что о моем прошлом и считаете, что поняли меня. Так вот — ошибаетесь: вы еще ничего не знаете! — Вам так кажется? — ответил он мягко, что показалось ей опаснее взрыва- гнева. — Вы думаете, я не могу разобраться в более глубоких мотивах вашего поведения? Я почувствовал, как вы отпрянули от моего поцелуя вчера, а когда вы рассказывали мне о Хайсенгере и вашем отце, я прекрасно понял, что вы имели в виду и почему продолжаете сравнивать меня с ними. Вы прячетесь за весьма удобной иллюзией и обманываете себя. В мозгу у Никки словно вспыхнула лампа в тысячу ватт. Конечно, она могла бы дать ему отпор, но если ей бросали в лицо слова малоприятные, но соответствующие действительности, она принимала их к сведению. Конечно же, их влекло друг к другу, но он, как более опытный, заметил это быстрее, чем она. У Никки в сознании мгновенно промелькнуло воспоминание о том первом вечере, когда они встретились и она поцеловала его в щеку, а он ее — в губы, и при этом в его глазах светилось удовольствие. Затем у нее в мозгу, словно кадры кинофильма, стали прокручиваться мысли о том, как он продуманно провел вчера свой визит в фирму Питера, как быстро реагировал на ее поведение, то делая шаг ей навстречу, то мгновенно отступая, когда чувствовал, что она замыкается. Всего этого она раньше не ощущала и теперь не знала, как ей поступить. Что же она чувствовала на самом деле? Ей было жалко себя, она находилась в смятении, от внутренних противоречий кружилась голова, и она не могла сосредоточиться и обдумать, что готовит ей будущее; впереди маячил неведомый горизонт, а Никки была скорым поездом, который несется со свистом по непроторенному пути и неизвестно где остановится, так как машинистом был Харпер. Вместо того чтобы промолчать, Никки снова ринулась в атаку. — Я и не собираюсь вам противоречить — вы ведь знаете ответы на все вопросы! — сердито выпалила она. — Вы верите только тому, чему хотите верить! И вдруг раздражение Харпера совершенно утихло, словно его и в помине не было. Нахмурившись, он холодно произнес: — Вы представляете меня именно таким? Нет, Никки, я вовсе не верю только тому, чему хочу верить. Я доверяю тому, что вижу. Вам не стоит беспокоиться, пока вы будете жить у меня, — между нами не произойдет ничего для вас нежелательного. Тут он сделал еще одну непростительную ошибку — было несвоевременно напускать на себя покровительственный вид и успокаивать ее. Никки с горечью отметила, как вежливо и искренно он говорит и какое у него самообла-дание. Человек такого положения предназначен для того, чтобы приказывать, и многие слишком к этому привыкают. Откуда ему знать о ее желаниях? Он хочет сам управлять ситуацией, высокомерно полагая, что во всем разбирается лучше всех. Вдруг ее охватила жгучая ненависть к этому необузданному стремлению некоторых людей командовать и страстное желание дать им заслуженный отпор. Скорый поезд ее гнева мчался все быстрее, и Никки уже слышался свист ветра. — Дорогой мой, — нарочито растягивая слова, с сарказмом произнесла она, доведенная до белого каления, — об этом я сама могла бы сказать. У него перехватило дыхание — он не ожидал от нее подобного ответа. Харпер слегка улыбнулся, и это была далеко не дружелюбная улыбка. Никки показалось, что машинист скорого поезда снял руку с тормоза. * * * Особняк Харпера в предместье Оксфорда оказался настоящим помещичьим домом, но Никки была к этому готова. Припарковав машину, он вытащил ее сумку. Когда Никки вылезала из машины, она почувствовала* что у нее затекли ноги, и решила, что это, вероятно, от тяжелой поездки. Викторианский особняк вызывал у нее восхищение. Именно такое жилище должно соответствовать сложной личности Харпера. Дом был в отличном состоянии и выглядел привлекательно. Вся усадьба распола-галась на огороженном участке земли площадью в шесть акров 1 . Глядя на него, в голову приходило сравнение с ювелирным изделием в богатой оправе. Парк перед домом был замечательный, как наверняка и сад за домом. К удивлению Никки, входная дверь выглядела весьма побитой, но объяснение этому не заставило себя долго ждать. Дверь с грохотом распахнулась, и из дома, словно пушечное ядро, вылетела маленькая фигурка и кинулась прямо под ноги Харперу. Никки вздрогнула. Перед ней стоял темноволосый и кареглазый мальчуган. Движения его, хотя он был возбужден, были полны врожденного изящества. Надо думать, что, повзрослев, он приобретет плавную походку пантеры. — Привет, малыш, — сказал Харпер и, нагнувшись, ласковым жестом взлохматил мальчишке волосы. Никки схватывала на лету первые впечатления и потому тут же заметила явное семейное сходство. — Безобразничал, как всегда? — спросил Харпер племянника, но тот предпочел не отвечать и в свою очередь недовольно спросил: — Почему ты так долго не приезжал? — Но я же объяснил тебе по телефону вчера вечером, помнишь? — В словах Харпера не чувствовалось раздражения, и Никки невольно подумала, что он нетерпелив лишь с упрямыми взрослыми. — Я должен был забрать свою зна- 1 Акр — 0, 4 га. комую, которая поживет у нас. Никки, познакомьтесь — это Чарлз. — Привет, — сказала она. — Привет, — ответил мальчик, окинув Никки оценивающим взглядом. — А что у вас с руками? — Я поранилась, — объяснила она, а Харпер кивнул, как бы подтверждая ее ответ. — Вижу, что поранились, — без тени смущения заявил Чарлз, а Никки едва удержалась от смеха. — Но как? — Веди себя как следует, — строго сказал Харпер, но скрыть нежную снисходительность к ребенку ему не удалось. — Чарлз, скажи Энн, что мы приехали, и попроси ее подать нам кофе в малой гостиной. — Ладно. — Мальчик бросил на Никки нахмуренный взгляд и наставительно сообщил: — Запомните — меня зовут Чарлз. Не Чак, не Чарли, не Чаз. Просто Чарлз. Немало удивившись такому заявлению и, стараясь изо всех сил не рассмеяться, Никки серьезно пообещала запомнить это. — Хорошо, — удовлетворенно произнес он, повернулся и побежал обратно к дому так же стремительно, как и появился. Харпер громко закричал ему вслед, так что Никки от неожиданности чуть не подскочила: — И не забудь… Но крепкая дубовая дверь уже захлопнулась с таким грохотом, что они с Харпером оба вздрогнули. Харпер снисходительно улыбнулся и медленно пошел к дому. — Ну, и как он вам показался? — спросил Харпер у Никки. Тяжелая атмосфера, царившая в машине, совершенно рассеялась, как только они приехали. Никки хотела было изобразить недовольство, но ощутила лишь облегчение. Слегка усмехнувшись, она ответила: — Сейчас он, конечно, еще не может сводить женщин с ума, как лорд Байрон, но лет эдак через десять это нередко будет происходить. — Сказано в шутку, но очень точно, — печально согласился Харпер, но выражение его лица смягчилось. — Думаете, вы с ним поладите? — Он — прелесть, — . честно сказала Никки. — А почему он живет с вами? — Моя сестра Грейс умерла шесть лет назад, вскоре после его рождения. Отец Чарлза, корреспондент на Среднем Востоке, погиб примерно тогда же, поэтому я в какой-то степени усыновил его, и это оказалось самым разумным. Моя мать и Энн, экономка, приглядывают за ним в течение недели, пока я в Лондоне. Здесь у него более чем достаточно пространства, чтобы не уморить всех окончательно. Харпер сообщил все это как бы между прочим, но Никки уставилась на него, словно впервые увидела. Наверно, всей семье пришлось тогда несладко, и особенно Харперу, который взял на себя опекунство над малышом. Отношения у них скорее как у отца с сыном, а не как у дяди с племянником. Образ Харпера, нежно прижимающего к себе ребенка, был настолько ярок и трогателен, что у Никки вдруг пересохло в горле. Да, он будет замечательным отцом, строгим, уравновешенным и бесконечно любящим. От таких людей, как Харпер, берут начало целые династии. Он провел ее через огромный парадный холл, и они стали подниматься вверх по лестнице. Никки едва успевала отмечать в уме богатое и разнообразное внутреннее убранство, представлявшее собой безукоризненное сочетание традиционного и современного, вплоть до натертого до блеска пола и ковров с рисунками в пастельных тонах. Дом отражал вкусы и личность хозяина. — Я помещу вас в спальне, выходящей в сад, — сказал он, — и посмотрим, понравится ли вам там. Потом, если захотите, можете перебраться в квартирку над гаражом, но сейчас удобнее быть поближе к кухне. — Все так замечательно, — тихо ответила Никки, идя следом за Харпером. Помещение наверху было похоже на крольчатник, начинавшийся прямо от лестничной площадки. Никки углядела маленькие комнаты, в которых из-за отсутствия места почти не было мебели — лишь со вкусом развешанные по стенам картины. Никки едва успевала крутить головой, с жадностью разглядывая бесценные произведения искусства. — Сколько же у вас спален? — Семь с половиной, — ответил он, и она засмеялась. — Как можно иметь половину спальни? — Это маленькая комбата, первоначально предназначенная для детской. Она находится рядом со спальней Чарлза, и он в прошлом году занял ее своими игрушками. — Харпер остановился у двери в конце коридора, поворачивающего налево, и, улыбнувшись Никки, сказал: — Я устроил вас в противоположной от него части дома, но у Чарлза плохо с этикетом, и, вероятно, очень скоро он вас обнаружит. — Спасибо, что предупредили. Харпер распахнул дверь, и Никки аж задохнулась от восторга. Комната, выбранная для нее Харпером, была прелестно обставлена в викторианском стиле, учитывая все женские потребности, но без лишних украшений. Рисунок на обоях был в виде розовых бутончиков, что гармонировало с туалетным столиком розового дерева с мраморным верхом. Красного дерева шкаф сам по себе представлял произведение искусства, но больше всего Никки привлекла кровать с пологом на четырех столбиках. На ней громоздились подушки в вышитых наволочках. Напротив кровати находился небольшой камин, а напротив' входной двери — застекленные створчатые двери, ведущие на балкон. — Вам нравится? — спросил он, улыбаясь, так как увидел удовольствие на ее лице. — Харпер, комната прекрасная. Мне очень нравится. — Я рад. — Он указал на дверцу сбоку от камина: — Там — туалет, но не беспокойтесь — он современный: с ванной и душем. Вы можете оставить вещи, и мы попьем кофе и перекусим, а Энн все распакует и разложит. Никки хотелось получше разглядеть спальню, выбежать на балкон и оттуда осмотреть все вокруг. Но с этим придется повременить. — С удовольствием, — согласилась она. — Вы очень хорошо воспитаны. Вот бы хоть часть ваших манер передалась Чарлзу, — заметил Харпер, насмешливо вскинув брови. — Думаю, что он вот-вот появится, выслеживая нас. И, естественно, он оказался совершенно прав. На верхней ступеньке лестницы они столкнулись с мальчиком, который нахмурился, правдоподобно изображая удивление. Никки ничего не могла с собой поделать и заразительно рассмеялась. Лицо Чарлза приняло высокомерное выражение, в точности как у Харпера, что еще больше рассмешило Никки. Тут мальчик не выдержал и улыбнулся ей с неотразимым очарованием. И с этой минуты Чарлз не отходил от Никки и не закрывал рта. Харпер уединился в малой гостиной, спокойно занявшись разбором почты, скопившейся за неделю. А Чарлз водил Никки по всему дому, начиная от нижнего этажа и кухни и кончая библиотекой. Затем он потащил ее за дом — показать тщательно распланированный сад. Никки познакомилась с экономкой Энн, седеющей женщиной лет пятидесяти с отрывистой речью и деловой манерой держаться, но явно добросердечной, и с ее немногословным мужем, валлийцем Гэвином. Он просиял, когда Никки похвалила то, как образцово он содержит земельные угодья — это было гордостью Гэвина. Супружеская пара занимала отдельную двухкомнатную квартиру в цокольном этаже. Первоначально там помещался винный погреб, дверь в который вела из кухни. Энн одинаково сердито ворчала на Чарлза и на трех кошек и двух приблудных щенят, которые устроили бедлам, обосновавшись на теплой, просторной кухне. Повернувшись к Ник-ки, Энн добродушно рассмеялась: — В их распоряжении весь огромный дом и шесть акров парка — и где же они все время торчат? Прямо у меня под ногами! — Я вижу, они вас совсем не боятся, — с живостью заметила Никки. Чарлз не снизошел до ответа. Он растянулся на полу посередине кухни. Его крепкая худощавая фигура мешала проходу, но по крайней мере сейчас он вел себя, как подобает ребенку, а не сбивал с толку не по годам развитым самомнением. Он играл с одной из дворняжек — маленькой собачкой, у которой тревожно бегали глаза и отчаянно колотился хвост. Никки обратила внимание, как нежно мальчик обращается с собакой, и это ее умилило. Ох уж эти Бьюмонты! Они точно знают, как задеть слабые струнки ее сердца, и делают это как бы между прочим, без усилий — им стоит лишь вести себя естественно. Ужин был простой и состоял из холодного мяса, салата и превосходного мозельского вина. Чарлзу разрешили подольше не ложиться спать, но мальчик так разошелся, что Харперу пришлось отправить его в детскую мыться и ждать вечерней сказки. Предоставленная самой себе, Никки поднялась в свою спальню и насладилась созерцанием чудесной комнаты. Все вещи были распакованы, аккуратно развешаны и уложены в шкафу и в комоде, а косметика и расчески лежали на туалетном столике розового дерева. Энн побывала в спальне до Никки и все сделала. Никки едва успела снять свитер, собираясь принять душ, как раздался стук в дверь. Она обернулась, стоя посреди комнаты, и крикнула: — Входите. Харпер просунул голову в проем двери. Его появление нарушило интимность окружающ&й обстановки. Он вежливо улыбнулся. — Вы уже собираетесь спать? Может быть, спуститесь вниз? Никки посмотрела на часы. Было начало десятого. — Я еще не ложусь. Просто хотела сначала принять душ. А потом я спущусь. Темные глаза внимательно смотрели на нее. — А вы сами справитесь? Если вам надо помочь вымыть голову, то скажите. Никки покраснела. Она чувствовала, как жар приливает к лицу, и это ей очень не понравилось. — А вас это действительно не затруднит? — запинаясь, спросила она и тут же еще больше покраснела, так как решила, что не поняла его — он, наверное, имел в виду прислать на помощь Энн. При виде ее смущения его улыбка стала чуть-чуть насмешливой. Он открыл дверь и не спеша вошел. — Если бы меня это затруднило, я не стал бы предлагать, — мягко заметил он. — У вас есть шампунь? — Э… в ванной, должно быть, — сказала Никки и пошла туда. Шампунь и бальзам были на полочке. Харпер последовал за ней. В крошечном туалете они едва поместились вдвоем. Когда Никки выпрямилась, осторожно держа флаконы, то задела его. Большие ладони Харпера, теплые и сильные, дотронулись до ее тонкой талии. Он взял за края майку и потянул наверх. Никки прижала руки к бокам и, задыхаясь, произнесла: — Не нужно снимать. — Нужно, иначе вы ее замочите, — строго сказал он, поднимая наверх ее руки. Прикосновения Харпера были словно бархатные — во всяком случае, ей так казалось из-за чрезмерной чувствительности. Кожа покрылась пупырышками, и Никки вся сжалась, чтобы унять дрожь. Харпер одновременно заботливо и насмешливо спросил: — В чем дело? Вы что, без лифчика? — Вовсе нет! — Господи, что за неловкая ситуация, подумала Никки, смутившаяся от ощущения его сексуальной притягательности, но слишком гордая, чтобы этому поддаться. Тело у нее от напряжения одеревенело. — Тогда что? — прошептал он, дотрагиваясь губами до ее уха. К такому повороту событий она не была го-това — это оказалось и лучше, и хуже того, что она ожидала. А Харпер тем временем воспользовался — для него было бы странно этого не сделать — ее смущением и ловко стянул майку через голову Никки. Хотя на ней был надет лифчик, она инстинктивно закрыла грудь руками. Краем глаза Никки увидела, как он протянул ей пушистое полотенце, и уткнулась в него пылающим лицом, а Харпер подтолкнул ее к раковине и нагнул ей голову. Она послушно покорилась, радуясь тому, что он не видит ее лица. Раздался шум воды, и голова Никки оказалась под струей. Харпер дважды намыливал ей голову шампунем, затем втер бальзам в мокрые завитки. Все это он проделал спокойно и основательно, вытирая мыльную пену, стекающую по ее тонкой шее. Никки показалось, что мытье длилось слишком долго, а закончилось внезапно — Харпер, видимо тоже весь в напряжении, как и она, вдруг закрыл воду и набросил концы полотенца на ее мокрые волосы. Разгоряченное тело Никки обдало прохладным воздухом, и она сообразила, что Харпер отодвинулся от нее. Не отнимая полотенца от горящего лица, она приглушенно сказала: — Спасибо. — Не стоит. Я разведу огонь в малой гостиной, чтобы вы смогли высушить волосы. Голос Харпера звучал сухо и отрывисто, совершенно не соответствуя ласковым, чувственным прикосновениям его пальцев. Никки осмелилась приоткрыть один глаз и выпрямилась, недоумевая, с чего это у него так измени-лось настроение. Но он уже ушел. Ему бы уйти раньше, когда она находилась в смятении от нахлынувших чувств, вызванных его присутствием. Но теперь, когда его не было рядом, она ощутила странное одиночество. Все это нелепо — ведь она действительно не хотела, чтобы он оставался. Но вся беда была в том, что она не знала толком, чего хочет. Она запуталась в противоречивых желаниях. Сердито насупившись, она разделась и вытащила из косметички хирургические резиновые перчатки, которые купила в аптеке, чтобы предохранять руки при мытье. В перчатках она и сама бы справилась со своими волосами, виновато подумала Никки. Она снова почувствовала себя смешной: как будто она плутует за игрой в карты и радуется, что ее до сих пор не уличили. Аккуратно надев перчатки, она встала под теплый душ. Сильная струя воды окатила тело, и напряженные мышцы расслабились. Никки вздохнула, прислонилась к стене и откинула голову. Так чего же она надеялась достичь своим трюком? Последние три дня напоминали марафонский бег. И не только потому, что изменился весь ее жизненный распорядок и с этим было связано много волнений. Главное — это дало толчок к зарождению ранее неведомых ей мыслей и чувств, а хуже всего было то, что она неправильно истолковала внимание к ней Хар-пера. С тех пор как они приехали в Оксфорд, он ни разу не коснулся того, о чем они спорили — порой яростно — по пути сюда. Когда он смотрел на нее, в его глазах не было того блеска, который так нервировал, волновал ее. Наверно, она все придумала. Она совсем не так привлекает его, как он ее. А если даже она ему и нравится, то он человек слишком широких взглядов и чересчур умен, чтобы дать волю чувству. Он, скорее всего, использует ее талант и ограничится деловыми отношениями, так что дружба — это самое большее, на что она может рассчитывать. Да и какие у нее особенные качества, чтобы привлечь такого изощренного и зрелого мужчину, как Харпер? Никки окинула критическим оком свое блестевшее от воды обнаженное тело. Груди у нее маленькие, два остроконечных бугорка с розовыми сосками — никакой сексапильности в них нет. Очень тонкая талия не переходила в пышные бедра. Кожа на бедрах была гладкой и чистой, но ноги по-мальчишески тонкие, хотя и стройные. Темный пушистый мысик между бедрами — признак женственности — едва ли можно было назвать завлекательным. Никки оставалось лишь удрученно пожать плечами. Сексуальность во многом оставалась для нее тайной, но то, что Харпер очень сексуален, она прекрасно сознавала. Он обладал здоровым половым влечением взрослого мужчины, и это выражалось в теплоте его улыбки, от которой Никки каждый раз начинала трепетать. К тому же он обладал нежной душой, чего она не могла предвидеть. Достаточно было посмотреть, как он обращается с племянником, чтобы в этом убедиться. Недавно она спрашивала себя, не скрывается ли нечто более тонкое за имиджем крутого бизнесмена, и ответ на этот вопрос превзошел все ожидания. Чем можно привлечь подобного человека? Вызывающей одеждой, двусмысленной беседой или искусством соблазнять? Если дело за этим, то ей не видать успеха. Никки вышла из-под душа и стала так рьяно вытираться, что ее нежная кожа покраснела. Она была взрослой женщиной, и ее тело требовало своего, но она еще не знала, что делать со своими эмоциями — куда они могут ее завести. Впервые в жизни она осознала, что ее неопытность — существенный недостаток. Несомненно, то, как она разговаривала с Харпе-ром по пути в Оксфорд, должно было удержать его от каких-либо домогательств, чего она и добивалась. Но тем самым она, вероятно, лишила себя возможности дальнейшей игры с ним. Обдумав все, что она ему выложила, не придет ли он к выводу, что не стоит и пытаться? Не увидит ли в ее резкости прямой отказ и не смирится ли с этим? Все его поведение с тех пор, как они приехали в Оксфорд, указывало на то, что Харпер порядочный человек и у него хватит силы воли следовать своим принципам. Выходит, между ними — стена. С огорчением вздохнув, Никки медленно прошла в спальню, оделась в удобный, но совершенно несоблазнительный теплый спортивный костюм и прошлепала босиком вниз для дальнейшего общения с Харпером, которое уже начинало приобретать горьковатый привкус. ГЛАВА ПЯТАЯ Харпер сидел, удобно устроившись в кресле, у разожженного камина, тепло которого уже прогнало из комнаты стылость весеннего вечера. Из превосходной стереосистемы лилась музыка — концерт Баха. Это скромное помещение больше понравилось Никки, чем элегантные апартаменты, предназначенные для приемов. Она остановилась в дверях, чтобы незаметно понаблюдать за хозяином дома. Харпер принадлежал к тем редким людям, которые умеют сочетать строгость с добротой. Мужская твердость всегда чувствовалась в нем, но при этом он не затмевал собой окружающих и был очень сдержан. Он снял шерстяной свитер и остался в простой рубашке и джинсах. Жесткие линии лица смягчились, он был умиротворен, явно наслаждаясь домашней обстановкой. На коленях у него, блаженно мурлыкая, лежала полосатая рыжая кошка. Харпер рассеянно гладил ее. На фоне огня в камине особенно четко вырисовывались очертания его изящных длинных пальцев, и приятный трепет пробежал у Никки по спине, словно ее тоже погладили. Насколько было бы легче, подумала она, соприкасаться лишь с этой теплой, мягкой стороной его личности. Тогда не придется защищаться от его беспощадности. Он повернул голову и увидел Никки, стоящую в дверях с мокрыми взъерошенными волосами и робостью в глазах. Он приветливо улыбнулся ей, и Никки душой потянулась к нему. Он бесцеремонно сбросил кошку с ко-лен; та, сердито зашипев, прокралась в угол комнаты и стала вылизывать себя. — Вот и вы, — сказал Харпер. — Подвинуть другое кресло? Никки отрицательно покачала головой и, бесшумно ступая босыми ногами по ковру, подошла к камину. Тепло в комнате обволакивало ее, и она начала согреваться: она успела продрогнуть после душа. — Я люблю сидеть на полу. — Тогда садитесь сюда, передо мной, — предложил он. В его глазах отражался огонь, и они приобрели золотистый цвет кофе с корицей. — Вы захватили расческу? Нет? Неважно, я расчешу вам волосы пальцами, и они мгновенно высохнут. Это обещало такое чувственное удовольствие, что у нее ослабели колени и она буквально упала к его ногам, словно проситель перед монархом. Это было настолько нелепо, что Никки не удержалась от смеха, лишь радуясь тому, что сидит с опущенной головой и он не видит глупого выражения ее лица. Из огня да в полымя… Никки как ни в чем не бывало спросила: — А Чарлз у себя? — Да, уже ушел спать, но это благо лишь отчасти: он подарил нам спокойный вечер, зато проснется завтра ни свет ни заря, — предупредил Харпер. Легкие прикосновения пальцев Харпера к коротким мокрым прядкам ее волос окатывали Никки волной чувственного наслаждения. Она не сопротивлялась этому, губы ее приоткры-лись. Прерывистое дыхание и дрожь выдавали ее. Харпер молча продолжал разъединять и приподнимать блестящие черные завитки. Движения его были медленны и нежны, а Никки вся вибрировала от наслаждения. Ее тело расслабилось, она таяла от восторга, уронив голову вниз и полузакрыв глаза. Незаметно для себя она прижалась щекой к его колену, обтянутому джинсами. От удивления она вскинула голову, но Харпер тут же обхватил ладонью ее лицо и не дал отстраниться. Ах, вздохнула Никки и позволила себе окончательно расслабиться, опершись об его ноги. Это было намного приятней, чем заставлять себя отстраниться. И посему ее щека удобно устроилась на его колене и так и осталась там. А он продолжал поглаживать ее голову завораживающими движениями пальцев. — Вам нравится у меня? — спросил Харпер. — Очень, — честно ответила она. — У вас прекрасный дом. Волосы у нее высохли, и сама она согрелась, но он все гладил ее, а она ни за что на свете не решилась бы отодвинуться от него. — Значит, вы рады, что приехали? — Ммм. Да, рада. Я и не представляла, что мне необходимо на некоторое время уехать из Лондона. Это взбадривает. Чувствовалось, что он улыбается, спрашивая: — А как же ваши колебания? — Харпер, — сдержанно сказала Никки, — я не считаю вас злодеем, иначе я наотрез отка-залась бы ехать, невзирая ни на какую работу. Что меня беспокоило, так это наши отношения — будут ли они честными и прямыми. Я не любительница игр в догадки. — Да, — согласился он, немного помолчав. — Вы говорите то, что думаете, не считаясь с тем, какие трудности это вам сулит или какую неблагоприятную реакцию это может вызвать. Я восхищаюсь подобной смелостью. Итак, вы ни о чем не жалеете? Никки улыбнулась. — Я сожалею о многом, но не о том, что приехала сюда. Может быть, пока Чарлз спит, поговорим о моей предстоящей работе? — Помилосердствуйте, — попросил Хар-пер. — Ведь у меня тоже уик-энд. Давайте просто немного отдохнем. К тому же, уезжая из Лондона, я позаботился о том, чтобы все необходимые вам материалы были подготовлены. Они будут ждать вас утром в понедельник. На неделе я буду вам звонить, чтобы узнать, как идут дела, хорошо? Сквозь ресницы Никки смотрела на пляшущее пламя, неяркий свет и колеблющиеся тени, на длинные вытянутые ноги Харпера. — Хорошо, — сказала она, зевая. — Вы не станете возражать, если я дам Питеру номер вашего телефона, чтобы при необходимости он мог со мной связаться? — Не возражаю, если он достаточно тактичен и не сообщит его еще кому-нибудь. Глубокий голос Харпера звучал мягко, а указательным пальцем он водил по ее нежному уху. Ей стало щекотно, она отстранилась и за-крыла ухо ладонью. Он довольно усмехнулся и, ничего не говоря, сжал ее пальцы, как бы извиняясь. — Питер будет очень тактичен, учитывая, что здесь пахнет прибылью, — насмешливо ответила ему Никки, на что Харпер рассмеялся. — Но, конечно, если вы не хотите, то я ему ничего не скажу. — С моей стороны это было бы невежливо. Бедняга будет сходить с ума, если не сможет вам позвонить. Я доверяю вашему мнению. Раз вы говорите, что он тактичен, значит, так оно и есть. Если нет, то это сразу выяснится, так как очень немногие знают мой оксфордский номер. Темноволосая головка Никки снова покоилась у Харпера на колене, а он продолжал медленно и ласково гладить ее. Никки убрала забинтованную ладонь с уха, и его взору открылась нежная линия изогнутой белокожей шеи. Харпер увидел легкое биение пульса под тонко очерченным подбородком — трепещущее, словно крылышко бабочки. — Вы основательно защищаете свой дом, — сказала с закрытыми глазами Никки. — Я вынужден. Здесь у меня находятся драгоценные вещи, и я, как вы весьма проницательно мне вчера указали, слишком богат и известен, так что иногда привлекаю нежелательное внимание. — Хотя художественные изделия и мебель в доме стоили целое состояние, Никки поняла по голосу Харпера, что он имел в виду не материальные ценности. «Я — защитник, а не разрушитель» — те-перь она полностью осознала его слова, сказанные в машине. На нем лежала ответственность за людей, которых он любил. Забота его была ненавязчива, но он входил во все детали — вплоть до того, чтобы знать каждого, у кого есть номер его телефона. Казалось бы, такое постоянное внимание Харпера к окружающим должно было вызвать у Никки своего рода клаустрофобию, но почему-то этого не произошло. Из собственного опыта она знала, как пагубно считать, что несчастья случаются лишь с другими. Возможно, отец был бы сегодня жив, если бы принял меры предосторожности вместо того, чтобы верить в свою неуязвимость. Золотая пора ее юности, как она теперь поняла, оказалась иллюзией, потому что все окружающие были слегка опьянены наркотиком власти., Здесь же совсем другой случай. Из разговоров с Харпером и из того, что сама заметила, Никки поняла: он прекрасно осознает, в чем польза власти, а в чем злоупотребление ею, и поэтому разграничивает две стороны своей жизни таким образом, чтобы общественная сторона не оказывала никакого влияния на личную, а тем более не наносила ей ущерба. Неудивительно, что с ним она чувствовала себя в полной безопасности. Так было только до отцовской смерти. Впрочем, она поняла, что теперешнее ее ощущение стабильности намного прочнее того, юношеского. — Чарлз когда-нибудь бывал в вашем доме в Мейфэре? — вдруг спросила она. Голос Харпера прозвучал одновременно печально и уважительно: — Вы все замечаете. Нет, он ни разу там не был. Так же как Энн, Гэвин, моя мать и еще целый круг друзей. Там бывает только Гордон и вот теперь побывали вы. До своей смерти сестра, приезжая в Лондон, иногда наносила мне визит. Лишь несколько человек знают о двух сторонах моей жизни. У Никки сомкнулись веки. Она тихонько потерлась щекой о его твердое колено, устраиваясь на нем, как на подушке, и спросила: — Трудно, наверное, все время быть начеку? — Это необходимо, — кратко ответил Хар-пер. Никки что-то сонно пробормотала и тут же удивленно открыла глаза. С чего это ее клонит ко сну? Она ведь никогда не могла заснуть первую ночь в незнакомом месте. А тут еще в обществе мужчины, который нанял ее на работу. Все дело в том, что она расслабилась. Вслед за телом, которому было тепло и уютно, успокоилась и душа. Вместо того чтобы побороть эту расслабленность, Никки отдалась ей. — Как удивительно, — проговорила она, глядя, как сливаются отблески огня и тени. Вдруг она все поняла очень четко. Харпер молча ждал, что она еще скажет, а когда ничего больше не услышал, то спросил, ласковым жестом убрав волосы у нее со лба: — Что удивительно? Но Никки уже крепко спала. Некоторое время Харпер сидел, глядя на темную головку, освещенную огнем камина. Затем осторожно нагнулся и, подсунув руки под сонное, отяжелевшее тело, положил ее к себе на колени. Она только глубоко вздохнула, когда он укладывал ее щекой на свое широкое плечо. Она выглядела одновременно ребенком и женщиной. Чистая, прозрачная кожа на щеках раскраснелась от тепла и сна. Пухлые губы слегка приоткрылись. Он ощущал мягкость ее тела, прижавшегося к нему. Харпер не заметил, что ихувидели. Это была Энн, экономка. Проверив, как спит Чарлз, она шла по нижнему коридору и задержалась на пороге малой гостиной, собираясь спросить Харпера, не нужно ли ему что-нибудь перед тем, как она ляжет спать. Вопрос замер у нее на губах, когда она увидела, как он нежно целует Никки в лоб и какой у него при этом взгляд. * * * Никки открыла глаза и увидела на потолке розы. Это показалось ей странным. Она поморгала, но розы не исчезли. Наконец она сообразила, что они не на потолке, а на пологе кровати. Потолок же был, как и положено, белый, а она лежала в кровати под балдахином. Солнце, судя по всему, уже было высоко. Господи, сколько же она проспала! Ей бы улыбнуться оттого, что так хорошо отдохнула, а она вместо этого нахмурилась, потому что не помнила, как ложилась в постель. Помнила только свое удивление при мысли, что вот-вот уснет, глядя на огонь и чувствуя, как Харпер гладит ее по голове. Это было там, внизу. Должно быть, он принес ее наверх и уложил в постель. Никки просунула руку под одеяло и проверила, что на ней надето. Лицо ее залила краска смущения. Как мило с его стороны и как похоже на ту ночь в Лондоне! Харпер снял с нее брюки от спортивного костюма и оставил свитер и трусы. О чем он думал, спуская с нее брюки, дотрагиваясь до тонких ног умелыми и ласковыми пальцами? «У вас красивые ножки». Никки пронзило страстное томление, и она не знала, как утолить его. Знала лишь, что Харпер мог это сделать. Она помнила нежность его рук и тепло огня в камине и то, как они беседовали и как ей было с ним спокойно и безопасно. Эти ощущения проникли ей в душу и тело. Никки потянулась. Она прекрасно себя чувствовала: в экзотической обстановке, но тем не менее как дома. За дверью послышался шорох. Повернулась ручка, и дверь осторожно открылась, а в проем просунулась темноволосая голова Чарлза, с любопытством глазеющего на нее. Увидев, что Никки не спит и вопросительно смотрит на него, он ахнул и спрятался за дверью. Но Никки громко рассмеялась и позвала его. Мальчик боком протиснулся в комнату. Одет он был в старые джинсы и рубашку, которая явно была ему велика. — Харпер не велел вас будить, но я подумал, что посмотрю — а вдруг вы уже просну-лись. Вы ему не говорите, ладно? — попросил он. — Конечно, не скажу. — Никки откинулась на подушки. — К тому же ты меня не разбудил. Я уже проснулась, как ты и думал. Который час? — Уже почти двенадцать, — с едва заметным упреком ответил Чарлз и плюхнулся на кровать. — Вы проспали все утро. Приехала моя бабушка. Она любит, когда ее называют Хелен, но я зову ее бабулей. Никки снова засмеялась. — Да? А она что говорит на это? Чарлз ухмыльнулся. — Она поджимает губы и сердито смотрит на меня. — Понятно. Вижу, с тобой надо держать ухо востро, — сказала Никки с напускной строгостью. — Может быть, ты спустишься сейчас вниз, пока я оденусь? Я быстро. Он неохотно подчинился, небрежно бросив через худенькое плечо: — Я скажу Энн, что вы проснулись. Есть хотите? Не желая никого утруждать, Никки сказала: — Нет, спасибо. Но чаю я бы выпила. Я спущусь через пятнадцать минут. Уже через десять минут она вприпрыжку спускалась по лестнице, одетая в простую кремовую блузку, вышитый жилет и бежевые брюки. Выспавшись, она хорошо выглядела, чувствовала себя бодрой, а голубые глаза живо сверкали. Она направилась на кухню попить чаю, но на повороте лестницы налетела на Харпера. Он удержал ее. Никки подняла взгляд от широкой груди у себя перед глазами, посмотрела на него и со смехом воскликнула: — У нас, кажется, вошло в привычку сталкиваться друг с другом… Их глаза встретились. У Никки было ощущение, словно она наткнулась на преграду, о которую разбились ее страсти, накалившиеся вчера от энергии, источаемой его темными глазами. Как будто и не было того безмятежного вечера у камина — в одно молчаливое мгновение все исчезло. Неужели он ничего не чувствовал, когда укладывал ее в постель, снимая одежду с нежных, стройных бедер и укрывая одеялом? Губы у Никки приоткрылись, она не сводила с него удивленного взгляда широко раскрытых глаз. Как же она ошибалась! Как могла углядеть чувственность в его бездонных, шоколадного цвета глазах? Теперь он смотрел с простым дружелюбием, его рука задержалась на ее руке не дольше, чем требовалось, чтобы она не упала. Легкая улыбка играла на худом, красивом лице — его позабавило ее стремительное появление. Никки на секунду показалось было, что он явно рад этой встрече на лестнице. И сразу же ей стало грустно — видно, она приняла желаемое за действительное, так как он всего лишь по-братски взъерошил ей волосы, словно она была Чарлзом. — Привет! Вы, должно быть, хорошо выспа-лись. Энн как раз готовит завтрак, а потом я познакомлю вас с мамой. Никки резко отвернулась, ноздри у нее раздувались от дурацкого, но неудержимого желания наброситься на него и ударить. — Тогда я лучше пойду на кухню, — натянуто произнесла она. Он нагнул голову, чтобы получше разглядеть опущенное лицо, с которого исчезло оживление, и, нахмурившись, спросил: — Вы себя хорошо чувствуете? Никки подняла голову и ослепительно ему улыбнулась. — Разумеется. А почему бы нет? — Не знаю, — тихо сказал он. Никки чувствовала, что ей надо поскорее уйти. — Какой вы молодец, что уложили меня спать вчера вечером. — Она одобрительно похлопала его по щеке. Харпер так резко отстранился, словно она его ударила. В его жестких пронзительных глазах мелькнул гнев, но Никки уже ушла и этого не увидела. На кухонном столе ее ждал настоящий английский завтрак, приготовленный Энн, и, к своему удивлению, Никки все съела. Но интерес и к еде, и вообще ко всему, что сулил день, у нее пропал. Она отвлеклась на возню с животными, крутящимися у нее под ногами, на разговоры с Энн и Чарлзом. Потом ее познакомили со стройной, элегантной седоволосой Хелен Бьюмонт, дамой весьма сдержанной, но безупречно вежливой. Ее хрупкость особенно бросалась в глаза при сравнении с врожденной силой и железной хваткой Харпера — качествами, которые уже начали давать ростки и у Чарлза. Никки представила, какой изящной, типично английской красавицей была в юности Хелен Бьюмонт. С течением дня чопорность Хелен исчезла; за уравновешенностью и дружелюбием Харпера, наоборот, все сильнее сквозила напряженность. Но Никки запретила себе обращать на него внимание. Каждый раз, встречаясь с ним взглядом, она отводила глаза, боясь, что он почувствует, как тяжело у нее на душе. В этот воскресный день она мгновенно пресекала все его попытки к общению и была, как и он, дружелюбна, вежлива и… неприступна. Наконец после ужина Хелен пожелала всем доброй ночи и удалилась, сославшись на то, что и так засиделась дольше обычного. Никки удалось незаметно уйти вслед за ней, не привлекая внимания Харпера, который был занят с Чарлзом. Она взлетела по лестнице и в своей комнате повалилась на кровать. Что с ней такое происходит, из-за чего она не может вести себя естественно в его присутствии? Ну да, у нее разыгрывается воображение всякий раз, когда он прикасается к ней. Но если теперь он обошелся с ней просто по-дружески, поч°ему это так болезненно обожгло ее? Она должна взять себя в руки. Выйти на свежий воздух, например, — это помогает. Никки вскочила с кровати, подошла к балконной двери, ощупью найдя задвижку, открыла ее и вышла на балкон. Ветерок своим легким дуновением охладил разгоряченный лоб. Она посмотрела на небо — оно отличалось от лондонского: не такое освещенное, но воздух намного чище. Подойдя к перилам, она оперлась на них, глубоко вдыхая сочные запахи цветов, свежескошенной травы и недавно вспаханной земли. Сильно колотившееся сердце стало успокаиваться. Свет, падавший из спальни у нее за спиной, освещал ее фигуру, площадку под окном и прочертил яркую дорожку среди темноты. Никки не знала, сумеет ли разобраться в сумятице чувств, но одно она знала твердо: если она сейчас же не совладает с собой, Харпер это заметит и что-нибудь скажет ей. Что она ему ответит? Говорить правду ей не хотелось, а если она солжет, он это поймет. Можно считать, что ей повезло, если он промолчит хотя бы о том, что уже было сегодня. Однако Никки не повезло. ГЛАВА ШЕСТАЯ Бархатный голос раздался из темноты. — А я все думал: выйдете вы или нет. От неожиданности Никки чуть не подскочила и, прижав руку к бешено пульсирующей жилке на шее, резко обернулась. — Как вы сюда попали и где вы? Навстречу ей плавно двинулась черная тень, молчаливая и решительная. — Я вышел из своей спальни и нахожусь прямо перед вами. Никки так плотно прижалась к перилам балкона, что они врезались ей в спину, но она этого не почувствовала, так как все ее внимание было приковано к Харперу. Он сделал еще шаг, и свет из комнаты упал на седые волосы, ясные темные глаза, твердую линию щеки и изящно очерченные строгие губы. Он сделал еще один шаг, и она увидела, как эти чувственные губы сложились в улыбку. Затем вся его большая крепкая фигура попала в полосу света. Никки в панике не знала, куда отвести глаза, куда деваться. Наконец она отвернулась от него, оперлась локтями о перила и уставилась вниз. Тень от ее головы падала на прямоугольник света, лежавший на лужайке. Она увидела, как к ее тени присоединилась другая — выше и шире. — Я и не знала, что балкон такой длинный, — прошептала она. — Вы ведь здесь раньше не были, а Чарлз увлекся вчера показом угодий, и у вас не осталось времени осмотреть все в доме. У большинства спален общий балкон, за исключением тех, что по фасаду. Никки, почему вы сегодня меня избегаете? Он облокотился на перила рядом с ней, задев ее плечо, сцепил большие, сильные руки, и они спокойно лежали на перилах. Она старалась не смотреть на него. — Я этого не заметила. — Не лгите. — Если раньше его голос было холодно-сдержанным, то теперь в нем прозвучали явно сердитые нотки. — Вы можете честно сказать, что не хотите отвечать, но не лгите. — Я не лгу! — возмутилась Никки. — Я вовсе вас не избегала. Я просто весь день вела себя так же, как и вы! Жаль, что мне не удалось добиться такого же результата, — очевидно, я не столь искусна. Такого отпора он не ожидал. Никки бросила на него быстрый взгляд и увидела мрачное лицо. — Вы, конечно, имеете в виду то, как мы столкнулись утром в холле. Господи, вы что, не понимаете шуток? — с неприязнью сказал Харпер. — Не всегда, — дрожащим от горечи голосом произнесла Никки. — Вы были так холодны и сдержанны, что я решила, что все предыдущее — плод моего богатого воображения, поэтому отчаянно старалась не показывать свои эмоции. Вы настолько меня запутали, что я просто растерялась. — Откуда мне это знать? — проворчал он, и она почувствовала, как он напрягся. Харпер повернулся к ней лицом и пронзил сердитым взглядом. — Мы могли бы по крайней мере выяснить, что к чему. Судя по всему, пришло время высказаться… — Только не сваливайте все на моего отца! — взорвалась Никки — ее столь же напряженное состояние не могло не вырваться наружу. — Зачем, лучше поговорим о вашей неопытности, — получила она в ответ, и удар попал в цель, да так точно, что Никки чуть не расплакалась. Черт его побери, он знает ее лучше, чем она сама, но ее неуверенность — такой интимный и мучительный для нее вопрос. Тут неожиданно его голос смягчился: — Хотите, я скажу вам, в чем дело? Мы знакомы три дня, и между нами уже установились необычные отношения. Правильно? — Да, — прошептала она, но отодвинулась, чтобы он до нее не дотянулся. Голос Харпера прозвучал еще мягче, а как же больно ей от этого стало: — Вы чувствуете, что привлекаете меня. Вы слишком умны и восприимчивы, чтобы не отдавать себе в этом отчета. Это так? — Да, — снова прошептала она, почти ненавидя его за то, что, как она предполагала, последует дальше. Он смотрел перед собой, напряженно нахмурившись. Его профиль был жестким и решительным, словно высеченным из камня. Вся прежняя непосредственность исчезла. — Вы можете ударить меня, если пожелаете, но вы ведь невинны, как дитя, и ваша женская сущность еще не проснулась. Откуда вам знать, как истолковать те чувственные посылы, которые идут от меня к вам и наоборот? Как вам реагировать на собственные ощущения? Я подозреваю, что вы сами не представляете, чего хотите. Но я уже вам говорил, что ничего для вас нежелательного между нами не произойдет. Черт возьми, я стараюсь облегчить вам ситуацию, а не смущать вас еще больше. Если бы Никки не принимала так близко к сердцу этот разговор, то, возможно, смогла бы оценить терпение и понимание со стороны Харпера, но она уже не могла судить обо всем без предвзятости. Главное в том, что он причинил ей боль. Он заглянул ей в душу, и что ужаснее всего, сделал это бесстрастно. — Вы блестящий теоретик! — воскликнула она, сверкая голубыми глазами. — Но должна вас разочаровать: я человек, а не математическая формула, которую можно понять, разложив все в определенном порядке! Знаете, в чем ваша беда? Вы не только чрезмерно проницательны, но и слишком привыкли брать на себя ответственность за всех. Мне безразлично то, что вы разгадали меня. Но я не позволю руководить моими мыслями и чувствами! — Ради Бога, чего вы от меня хотите? — резко ответил он и с такой силой ухватился за перила, что у него побелели костяшки пальцев. — Стоит мне приблизиться к вам, вы трепещете, словно пойманная птица, а когда я пытаюсь быть ласковым с вами, готовы вцепиться мне в глотку! Глаза Никки наполнились слезами от ярости и обиды. Это пагубное сочетание эмоций привело к тому, что она не сдержалась и воскликнула с болью в голосе: — Договаривайте! Ясно, что все дело в моей неопытности! Наверное, мне следует обратиться туда, где меня лишат этого недостатка, и, возможно, тогда я смогу общаться с вами на равных. Она пробила броню его хладнокровия и задела за живое — началось извержение вулкана. Харпер чуть не набросился на нее, зарычав, как зверь. Лицо его исказилось, он с силой схватил ее за плечи и отстранил от себя. — Не смейте так говорить! — закричал он, встряхнув ее хорошенько. Но Никкй не унималась. — Ага, выходит, вот в чем дело! Если бы вы перестали водить меня за нос и решились на что-то определенное, я бы знала, как мне реагировать. Но вас устраивает именно такой вариант. Я как личность вас не интересую! — Да вы понятия не имеете, чего я хочу от вас! — Он произнес это почти беззвучно, гнев читался в его напряженно сжатых губах, в стиснутых челюстях, в мечущих молнии глазах. Он нависал над нею, агрессивность его была настолько очевидной, что Никки непроизвольно запрокинула голову. Свет из окна упал на нежную тонкую шею. — Ах, как интересно! — прошептала она. Темные суровые глаза яростно сверкнули, казалось, что он не верит своим ушам. Реакция на ее слова была мгновенной. Тихо, почти мягко он проговорил: — Предупреждаю вас, Никки, а этого я никогда не делаю: больше не пытайтесь манипулировать мною либо провоцировать меня. — Даже чтобы положить конец недоразумениям? — О Господи! — Он оскалил зубы. — Вас пора укротить. — Надеюсь, вы не станете. Хотя я слыхала, что властные мужчины любят покорность, — не удержавшись, парировала она. Интересно, прозвучали ее слова насмешливо или испуганно? Она сама окаменела от своего дерзкого выпада. Она зашла слишком далеко. Зарычав, он прижал ее к себе так яростно и решительно, как ни разу до того. Погрузив обе руки в волосы у нее на затылке, он запрокинул Никки голову. Она увидела его глаза — два огромных черных омута, — устремленные на ее манящий своей нежностью рот. Ее охватило такое чувство, словно она стоит на краю пропасти. Но едва она успела испугаться, как его голова с ястребиной стремительностью опустилась вниз. Никки показалось, что все кругом разбилось вдребезги, и она сама в том числе. А в следующее мгновение она получила то, что можно было назвать боевым крещением, обжегшим тело и опалившим душу. Этот поцелуй словно огромный костер охватил ее с ног до головы. Харпер не щадил ее и не сдерживал себя — он целовал с жадной, необузданной страстью хищника, проникнув внутрь ее рта языком и своей безудержностью погрузив ее в глубины подлинной, зрелой чувственности. Остатки детства рухнули под напором разрушительной мужской силы, внутри у нее проснулась до того спавшая женщина. Возможно, в какой-то момент он ослабил бы свой натиск, но она глубоко и с удовлетворением застонала, и это оказалось для него сладчайшим вином. Дрожь, пробежавшая у нее по телу, невыносимо возбуждала, особенно когда ее тонкие руки с трепетом обвились вокруг его шеи и он ощутил у себя в волосах ее пальцы, неловкие от нетерпения. Удивительно мягкий рот прильнул к его губам, и им овладела такая страсть, что он впился зубами в этот сочный плод. Задохнувшись, она ответила тем же, не так умело, как он, вернее, совсем неумело, но все же ответила. Каждое прикосновение его языка вызывало у Никки болезненное удовольствие, пронизывающее насквозь ее тело, как бы существовавшее отдельно от нее, хотя она полностью сознавала, что происходит. Тело оказалось мудрее рассудка — колени у Никки подогнулись, и Харперу пришлось крепче обхватить ее своими сильными руками. Она почувствовала тяжесть его бедер на своих дрожащих ногах, а ее грудь оказалась так плотно прижатой к твердой мужской груди, что она ощутила бешеное биение его сердца. Никки пыталась сообразить, что же ей делать, но тут он вздохнул, крепко сжал ее бедра, и она почувствовала сильный толчок. Ну да, так и должно быть. Невидящим взором она вперилась в ночное небо. Голова ее покоилась на его ладони, а он покрывал жаркими и сладкими поцелуями ее шею. Другой рукой он легонько водил по ее соскам. Эти прикосновения действовали на нее словно стрелы молнии, заставляя дрожать как в лихорадке. Он жаждал обладать ею, а у нее внутри все болело от желания, чтобы он заполнил ее пустоту. Она так же хотела его, как и он ее. Словно откликаясь на ее мысли, он простонал ей в ухо: — Ради Бога, Никки! — Я понимаю! — горячо воскликнула она, зарывшись лицом в гриву седых волос, которые оказались на удивление мягкими. — Но я не знаю, что мне делать! Он застыл, тяжело дыша и крепко прижимая ее. Удары его сердца отдавались у нее внутри ударами медного колокола. Затем наступило мучительное мгновение, когда он медленно опустил руки и прошептал: — Да, вы не знаете, что надо делать. — Он произнес эти слова нежно и страстно, иначе Никки просто бы умерла. — У вас даже нет противозачаточных таблеток, не так ли, дорогая? А я, искушенный зрелый мужчина, несмотря на это, чуть не овладел вами прямо здесь и сейчас. Он отпустил ее и, сжав кулаки, сделал шаг назад. Она хотела дотронуться до его лица, но он отшатнулся, как от кнута, и едва слышно произнес побелевшими губами: — Если вам дорога ваша безопасность, не прикасайтесь ко мне сейчас. Она вздрогнула, а он пристально смотрел на нее, и она отчетливо увидела себя его глазами: расширенные зрачки, опухшие губы — она чувствовала, как они болят, — побагровевшее лицо, ведь она вся горела, словно внутри у нее зажгли факел. А вообще-то, и он выглядел так же. Сейчас надо было либо яростно наброситься на него, либо рассмеяться и таким образом разрядить напряжение. Никки не знала, что выбрать, и тут совершенно неожиданно он резко повернулся и ушел, растворился во тьме, тихо бросив через плечо: — Спокойной ночи, Никки. — И это все?! — закричала она. Никки услыхала голос Харпера, в котором звучала та самая насмешка, какую недавно хотела, но не сумела изобразить она: — Дорогая, это лишь малая толика, но пока, думаю, и этого более чем достаточно. Она отчетливо услышала, как щелкнула задвижка на его балконной двери. Мир вокруг нее с грохотом рухнул. Восторженная чувственность сменилась раздражением и досадой. А ведь прошла лишь одна секунда! Он был так устрашающе уравновешен, так жёсток, хотя и тактичен, и так чертовски прав! Конечно, он не овладеет ею прямо здесь — у них масса времени для этого. Ей хотелось убить его. Но в глубине души она знала, что этого ей вовсе не хочется. Она точно знала, чего хочет и чего лишилась из-за его благих намерений и чего, возможно, никогда не получит. Так что смеяться в этой отчаянной ситуации было нечему. Казалось, прошла целая вечность со вчерашнего дня, когда она беспокоилась о том, как он поведет себя в Оксфорде. Он повел себя по-джентльменски. Никки прокралась в свою комнату, бросилась на кровать и, уткнувшись лицом в мягкую подушку, горько разрыдалась от разочарования и боли. Ей хотелось умереть, но вместо этого она уснула. * * * Перед рассветом Никки залезла под толстое одеяло, а утром проснулась, опять, как и вчера, не понимая, где находится. Она спала одетая, что было неудобно. Но ее сон прервало не это и не воспоминания о прошлом вечере, а легкий стук в дверь. Если бы она уже почти не проснулась, то могла бы его не услышать. Потянувшись и широко зевнув, она сонным голосом сказала: — Войдите. Никки думала, что это Чарлз, но на пороге стоял Харпер в прекрасно сшитом строгом сером костюме, подчеркивающем широкие плечи и узкие бедра. Вид у него был бодрый и… ужасно притягательный. Никки села в кровати, думая о том, какая она взлохмаченная. Харпер вообще-то всегда выбивал ее из колеи, а сейчас она чувствовала себя совершенно незащищенной, потому что он свалился на нее как снег на голову. Он окинул ее неторопливым взглядом, и по его лицу пробежала легкая улыбка. — О, я, кажется, вас разбудил? — с напускной досадой произнес он. Она приторно-сладко улыбнулась в ответ и ядовито сказала: — Да, разбудили. Я спала как убитая и ничего не помню. А вам как спалось? Никки думала, что после такого ответа он перестанет улыбаться, но этого не произошло. Наоборот, ее слова его явно рассмешили. — Спасибо, очень хорошо, — подчеркнуто вежливо сказал он и, распахнув дверь, прошел в комнату. — Вам что-нибудь нужно? Он тихо засмеялся. Злость у Никки мгновенно испарилась, и она залилась густой крас-кой. Вот уж действительно: язык мой — враг мой! — Я просто зашел попрощаться, — ответил Харпер, остановившись у кровати. — Я уезжаю в Лондон. Необходимые вам материалы у меня на письменном столе. Я позвоню на неделе узнать, как идут дела. — Хорошо, — натянуто произнесла она, стараясь выглядеть спокойной под его пронизывающим взглядом, но от волнения у нее вспотели ладони. Он наклонился и своим длинным пальцем приподнял ей подбородок. — Время, проведенное с вами, Никки, очень меня… стимулировало, — сказал он. — Жаль уезжать. Будете скучать без меня хоть немного? Как же ей хотелось стереть это нечестивое выражение с его лица! Злой дух побудил ее на следующий ответ, произнесенный с невинным видом: — Ну конечно. Кто же еще станет укладывать меня спать? Она увидела, как он накаляется от страсти, и почувствовала, что это передается ей, так что она не может совладать с собой. — Вот и думайте об этом, — посоветовал он и запечатлел на ее губах быстрый и крепкий поцелуй. Грациозно, словно танцор, он развернулся и вышел. Никки с трудом перевела дух и откинулась на подушки, чувствуя слабость, как после марафонского бега. Ее снова охватили тяга к Хар-перу, томление и боль. Это ощущение удивля-ло и беспокоило. Необходимо было все как следует обмозговать. Выяснилось, что Чарлз уже ушел в школу — весьма этим недовольный — и до середины дня не появится. Гэвин, муж Энн, был чем-то занят в квартире над гаражом, и Ник-ки, с аппетитом проглотив обильный завтрак, приготовленный экономкой, обнаружила, что в доме пусто. Вначале это ее подавляло, но дни шли, и она начала привыкать к свободному распорядку, так отличавшемуся от ее обычного лихорадочного темпа жизни. Можно было без спешки все обдумать и спланировать, разобраться в значении того, что произошло за прошедшую неделю. Она даже перестала волноваться из-за Харпера. Никки много всего передумала, ей приходило в голову вообще отказаться от этой работы, но в конце концов она пришла к честному выводу: Харпер стал для нее настолько важен, что она готова терпеть его способность читать ее мысли. Пока еще она не могла определить, как много он для нее значит, но точно знала, что без него в ее жизни останется пустота. Она ловила себя на том, что запоминает какие-то эпизоды, обрывки разговоров, смешные вещи, сказанные Чарлзом, и говорит себе: я расскажу об этом Харперу. И тут же ругала себя за глупость: Харпер слишком занят, чтобы интересоваться подобной ерундой. Но когда по телефону он расспрашивал ее о проведенном дне, а она рассказывала ему обо всем и слышала в ответ теплый, восхититель-ный смех, прорывавшийся сквозь ледяную стену отчуждения, окружавшую его в Лондоне, то знала: она не права, он живо всем интересуется и скучает по дому, а Лондон для него всего лишь место работы. Каждое утро Никки просыпалась полная энергии. Она быстро просматривала огромную кипу основных информационных материалов, оставленных ей Харпером, и начинала делать наметки новых эскизов. Никки звонила Питеру, и он звонил ей трижды. Она посетила местного врача, который снял повязки с ладоней, так как порезы зажили. С разрешения Харпера она несколько раз возила Чарлза в Оксфорд погулять и походить по магазинам. Чарлз оказался занятным попутчиком. У него были свои весьма определенные взгляды на то, что ему следует носить, и кое-какую летнюю одежду он выбрал себе сам. Но чего уж она совсем не ожидала от шестилетнего мальчика, так это терпеливого и даже восторженного отношения к ее покупкам. Брат Джонни, насколько она помнила, этим не отличался, а Чарлз обладал к тому же врожденным хорошим вкусом и разбирался в моде. Однажды, когда она размышляла, не купить ли ей зеленое платье с широкой юбкой, Чарлз небрежно заметил: — Харпер не любит зеленый цвет. Никки бросила на мальчика удивленный взгляд. В его темных глазах она увидела, что он прекрасно все понимает, и, если бы он ухмыльнулся, она бы его шлепнула. Но Чарлз за-говорщицки ей улыбнулся с видом веселого сообщника. Тогда она поняла, что, не прилагая никаких усилий, сумела понравиться ему, и тут уж сама удивила и его и себя, обняв маленькую, крепкую фигурку мальчика. А он в ответ по-детски захихикал и тоже обнял ее, перестав изображать светского молодого человека. А Никки пришла к простому заключению: она не только по уши влюбилась в старшего Бьюмон-та, но полюбила и младшего. К пятнице руки у нее настолько зажили, что она начала делать эскизы для Харпера. Она работала в библиотеке за большим столом, заваленным бумагой и карандашами, а также массой устаревших материалов, которые раньше выпускала компания Харпера. В этот день Чарлз был дома, так как учителей послали на курсы повышения квалификации. Вместо того чтобы греться на солнышке, он с удовольствием занимался рисованием в компании Никки, расположившись под столом с листами бумаги, которые она ему дала. Склонив темную головку, он деловито орудовал цветными карандашами, изображая космический корабль. После ленча Никки собиралась поехать в город, чтобы купить материалы лучшего качества. Тратить на это утренние часы ей не хотелось. — Мне нужно подобрать фломастеры, акварельные краски и бумагу для эскизов, — сказала она Энн. — Вы не знаете, в каком магазине это продается? Экономка на минуту задумалась и сообщи-ла, что, скорее всего, на главной улице в магазине художественных изделий. Чарлз жевал американский гамбургер, запивая его какао, и при этом болтал ногами. — Мне тоже нужны фломастеры, — лукаво заявил он. Никки поняла намек и засмеялась. — Да? А карандаши тебя не устраивают? — Они подходят только для малышей, — с возмущенным видом ответил он и, устремив на Никки умоляющий взгляд, попросил: — А можно мне тоже поехать? Деньги у меня есть — целых три фунта. — Я думала, ты копишь на скейт, — сказала Никки, вспомнив, что Харпер говорил об этом с большим неудовольствием. — Мне нужны фломастеры, — упрямо стоял на своем мальчик. Обезьянничает, подумала она, но, решив, что из двух его желаний второе безопаснее, охотно согласилась взять его с собой. Чарлз завопил от восторга и мгновенно проглотил остаток гамбургера. Вскоре они вышли из дома и отправились на автобусную остановку. Для Никки это был прекрасный повод одним ударом убить двух зайцев. Ей действительно нужны новые принадлежности для рисования, так как она все оставила в Лондоне. И кроме того, она могла занять себя до вечера, когда приедет Харпер, не чувствуя угрызений совести оттого, что бездельничает: она не могла дождаться встречи, и надо было как-то скоротать время. От одной лишь мысли о том, как она посмотрит ему в лицо, увидит его улыбку и при этом испытает отчаянное желание обнять его, Никки чувствовала сильное волнение и боль в душе. А если она станет весь день без дела слоняться по дому, это будет глупо выглядеть. В Оксфорде уже начали появляться летние туристы и улицы были запружены народом и машинами. Никки не ожидала, что у них уйдет так много времени, чтобы найти нужный магазин на главной улице, ибо то, что было задумано как поездка за покупками рисовальных принадлежностей, превратилось в поиски комиксов и мороженого. Так что когда наконец Никки принялась обследовать полки в магазине художественных изделий, день незаметно пошел на убыль. Довольный Чарлз уселся на полу в углу магазина и стал рассматривать комиксы. Никки часто поглядывала на него, пока ходила по магазину, но он был вполне удовлетворен и готов ждать ее сколько угодно. Никки перебирала образцы бумаги для акварелей и прикидывала в уме, сколько и какого формата ее нужно купить. Неожиданно перед ней возникла чья-то фигура, и Никки сказала: — Простите, вы заслоняете мне свет. — Но, любовь моя, я уже минут десять стою в стороне, надеясь, что вы взглянете на меня, — послышался знакомый низкий голос, и Никки тут же забыла обо всем на свете, в том числе о благоразумии и сдержанности. Она выронила лист бумаги, с радостью обернулась и прильнула к Харперу. Когда ее стройная фигурка прижалась к нему, он хмык-нул, но тут же крепко обнял ее. Это было для нее невыразимым блаженством, однако сразу же она залилась краской стыда и сделала шаг назад. Он отпустил ее и, улыбнувшись, невозмутимо произнес: — Мне больше понравилась ваша первая реакция. Но Никки уже раскаялась в своем поведении. — Простите, — пролепетала она, пытаясь стереть мокрое розовое пятно, которым она испачкала его дорогой деловой костюм. — Мы ели мороженое, а, у Чарлза было клубничное, и он его опрокинул, а теперь вот я и вас запачкала. — Понятно, — сказал он с непроницаемым лицом, глядя на сидящего в углу мальчика. Чарлз пока не заметил Харпера. Он окунулся в мир ярких красок и эффектных картинок с героями галактики, побеждающими чудовищ. Весь взлохмаченный и перемазанный мороженым, он, как и Никки, выглядел счастливым. Никки тоже посмотрела на мальчика и, увидев, какой он грязный, забеспокоилась, что это не понравится Харперу. Он решит, что она не смотрит как следует за ребенком, и может не позволить ей впредь брать Чарлза с собой. Поэтому она, волнуясь, сказала: — Он хорошо позавтракал перед поездкой. — Не сомневаюсь, — Харпер с удивлением посмотрел на нее., — Извините, — торопливо продолжала она, — просто не знаю, когда оц^успел так вымазаться, но… — Вспомните детский стишок «Из чего сделаны мальчики…», — сказал Харпер и засмеялся. — Вы не видели, как он выглядит, когда играет под дождем во дворе. По сравнению с этим сейчас у него просто благостный вид. А вы, любовь моя, давно ли смотрелись в зеркало? Никки бросила взгляд на испачканные джинсы и блузку и от досады даже закрыла глаза. Рядом с элегантно одетым, мужественным и красивым Харпером она выглядела замарашкой. Она вспомнила о шелковом платье переливчатого синего цвета, в котором собиралась встретить его сегодня вечером. Какой же дурочкой она себя выставила сейчас, бросившись ему в объятья, с горечью подумала она. Он увидел, как помрачнело ее лицо. Она это почувствовала и тихо сказала, пытаясь то ли объяснить, то ли скрыть свои эмоции: — Я боюсь, что вы решите, будто я не смотрю за ним как следует, когда беру с собой. — Не смотрите за ним! — повторил он, и на его лице появилось странное выражение. — Кто вам это внушил? Каждый раз, когда я звоню домой, Чарлз только и говорит о том, чем вы с ним вместе занимаетесь. Никки удивленно посмотрела на Харпера и застенчиво спросила: — Значит, вы не возражаете? — Дорогая, — сказал он и едва заметным жестом слегка коснулся ее волос, — я в восторге оттого, что вы с ним так поладили. Я на это и не рассчитывал. Никки опустила глаза, затем подняла голову и, смущенно посмотрев на Харпера, призналась: — Я его обожаю. Улыбка преобразила лицо Харпера, выражение темных глаз стало открытым и очень ласковым, он весь светился изнутри. — Я тоже люблю его, — мягко сказал он. — Харпер! — Это Чарлз наконец поднял голову от комиксов и увидел своего дядю. — Посмотри, что у меня есть! — Он помахал грязной ладошкой. — Сейчас, приятель. — Харпер взглянул на корзинку для покупок, стоящую на полу у ног Никки, и спросил: — Вы уже все выбрали? — Почти, — ответила она. Покупки ее больше не интересовали. — Я сейчас отберу нужную бумагу и заплачу за все. У меня возникли кое-какие идеи, но их надо обсудить. — Хорошо. За уик-энд мы с этим разберемся. Не торопитесь — отбирайте все необходимое. — Харпер отошел к Чарлзу и склонился над комиксами и фломастерами, которые тот зажал в кулаке. Никки совершенно не могла сосредоточиться и вспомнить, сколько эскизов и какого формата она собиралась делать. Она поспешно взяла то, что попалось под руку, и пошла платить в кассу. Харпер, однако, не позволил ей и заплатил сам, заявив, когда она стала спорить, что ей пришлось делать эти покупки ради него. Никки уступила ему, и они втроем, держа Чарлза за руки, пошли к машине Харпера, припарко'-ванной поблизости. — Это, наверное, Энн сказала вам, где нас найти, — сообразила Никки. — Да, и я решил поискать вас, чтобы предупредить о том, что у нас гости на уикэнд. — Кошмар, — проворчал с заднего сиденья Чарлз, не большой любитель гостей. В глубине души Никки была солидарна с Чарлзом, хотя это было несправедливо — она сама гостья, да и Харпер предупреждал ее о возможности приезда других посетителей. Тогда она была этому только рада. Харпер улыбнулся племяннику в зеркало заднего вида. — Да нет, малыш, не переживай. Это всего лишь Гордон и Гейл. — Тогда ничего, — ответил непоседа. — Я рад, что ты одобряешь их визит, — официальным тоном заметил Харпер, а Никки едва сдержала смех. Потом он обратился к ней: — Гордону не терпится снова вас увидеть. А Гейл Чанселлер — наша давняя общая приятельница. А вот и они. Когда «ягуар» свернул на подъездную дорожку перед домом, там уже стоял лимонного цвета двухместный спортивный «мерседес», из которого как раз выходила элегантная и красивая пара, похожая на две статуэтки дрезденского фарфора. Оба двигались грациозно, чем-то похожи на скандинавов, выражение лиц надменное. Сердце у Никки ушло в пятки. То, что Гордон красивый мужчина, она уже знала, но женщина… Она — полная противоположность Никки, которая была миниатюр-ной, темноволосой и… неряшливо одетой! Нехотя вылезая из машины, Никки поймала на себе холодный и пренебрежительный взгляд спутницы Гордона. Она снова с сожалением вспомнила о синем платье, которое собиралась надеть для любимого мужчины, надеясь соблазнить его. Теперь же она поняла, что наденет его по другой причине — в знак объявления войны. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Гордон прошествовал прямо к Никки — перепачканной и смущенной. Красивое лицо доктора светилось от радости. — Дорогая, вы, как обычно, великолепны. — Он взял обе ее ладони в свои. — Мне было приятно узнать от Харпера, что ваши руки почти зажили. Его слова действовали ей на нервы, но она, сжав зубы, улыбнулась. — Я выгляжу ужасно, и вы это видите, так что не растравляйте рану. — Ох уж это женское тщеславие, — проговорил, смеясь, красавец блондин. — Выбросьте эту мысль из головы, детка, лучше представьте себе, как Харпер, превышая скорость, примчался домой к шести часам и обнаружил, что его никто не ждет. Сегодня, кажется, впервые за пятнадцать лет он ушел с работы раньше обычного. Никки побледнела от неловкости, но глаз не отвела. — Вы это серьезно? — почти умоляющим голосом спросила она, отбросив гордость и внимательно глядя на Гордона. — Я обещаю вам одну вещь, душечка, — сказал тот, наклонив к ней голову. — Вам я никогда не стану врать. Но мы можем это проверить — давайте поцелуемся. Никки покраснела так же внезапно, как до того побледнела. — Гордон! — возмутилась она и увидела, что Харпер сурово смотрит на нее из-под прищуренных век, а дама с удивлением подняла брови. Они с Гордоном, должно быть, очень интимно выглядели, поэтому Никки в замешательстве отошла от веселого доктора. Чарлз уже убежал в дом, оставив входную дверь распахнутой, и, боясь окончательно потерять самообладание, Никки изобразила улыбку и извинилась, что вынуждена удалиться, чтобы принять ванну. — Да, конечно, — с фальшивым сочувствием сказала Гейл и просверлила Никки неприязненным взглядом. Быстро же мне удалось нажить в ее лице врага, подумала Никки. Харпер вытащил с заднего сиденья свою сумку с вещами и большую корзину с принадлежностями для рисования, купленными Никки, и вежливо сказал: — Гордон, Гейл, свои комнаты вы знаете. Если никто не возражает, Энн подаст ужин в восемь, так что собираемся выпить аперитивы в половине восьмого. Я тоже пойду к себе. Он задержался и взглянул на Никки, слегка приподняв брови, а она подумала, что Харпер снова принялся за свое — искусно всем управляет, затем отходит в сторону и наблюдает за реакцией окружающих. Она может подняться наверх вместе с ним, а может постараться избежать этого, а также связанных с этим возможных осложнений. Гордон и Гейл с интересом смотрели на нее, выжидая, как же она поступит. При других обстоятельствах она, возможно, повела бы себя иначе, но обстановка вокруг нее была непростой, полной недоговоренностей, а поэтому Никки интуитивно потянулась к наиболее надежному союзнику и пошла следом за Харпером. Это произошло само собой, как будто они много раз вместе поднимались по лестнице. За это она получила от него на редкость ласковую улыбку. — Простите, что я испачкала вам костюм мороженым, — сказала она, когда они вошли в дом. Тяжело вздохнув, она устало поднималась по лестнице. День оказался утомительным, и все тело у нее ныло. — Я уже сказал, что это не имеет значения. — Харпер искоса посмотрел на опущенную голову Никки и сухо осведомился: — Что вам сейчас говорил Гордон? — Гордон? — Никки сразу и не поняла, почему он об этом спрашивает. Затем сильно покраснела, и вид у нее при этом был виноватый, словно ее уличили в чем-то позорном. Она вскинула на Харпера глаза и тут же быстро отвела их. — А, вы об этом… Да ничего особенного. — Это «ничего» вызвало весьма интригую-щую реакцию, — проговорил он бархатным тоном, но язвительно. Они подошли к двери спальни, и Никки хотела открыть ее. Харпер не спеша поставил на пол сумку и корзинку с покупками и загородил вход. Никки оказалась прижатой спиной к стене и в ловушке его рук, упертых в стену вокруг ее головы. — В чем дело, Никки? Вы боитесь сказать? И это говорит ее надежный союзник? Наверняка он шутит, иначе она ничего не понимает. Куда испарилась та дружеская атмосфера, которая царила в машине всего полчаса назад? Никки охватило волнение, и вот-вот могла вспыхнуть ссора. Она подняла взъерошенную голову и многозначительно сказала: — Я уже говорила, что это не важно. Если вам так интересно, то почему вы не спросите Гордона? — Это мысль. — Он почему-то улыбнулся, а темные, внимательные глаза странно заблестели. — И что же он мне ответит? — Думаю, скажет, чтобы вы не вмешивались не в свое дело, — небрежно заметила Никки, насмешливо подняв брови. Она была рада, что на этот раз он не прочел ее мысли: она, возможно, глупо и опрометчиво влюбилась по уши в этого человека, но показывать свою любовь не собиралась. Все произошло слишком быстро и явно, чувства шли вразброд со здравым смыслом, а желания сдерживались неуверенностью. Он тихо засмеялся, и в его смехе прозвучал гнев. Никки не могла понять, отчего это, и уже открыла было рот, чтобы спросить, но в эту минуту из-за угла холла стремительно выбежал Чарлз. — Харпер, посмотри, какой я тебе нарисовал космический корабль! Необъяснимое напряжение ослабло. Харпер неторопливо отошел от нее, и его вниманием завладел племянник. А Никки почувствовала себя так, словно слепящий ее прожектор погас. Она воспользовалась возможностью и скрылась в комнате. Там, привалившись спиной к закрытой двери, она прислушивалась к удаляющимся голосам Харпера и мальчика: низкий голос старшего Бьюмонта прерывался тонким дискантом младшего. Итак, что же все-таки произошло? Покачав головой и удивляясь мужским причудам, Никки пошла посмотреть на себя в зеркало. О ужас! Не только блузка была в клубничных пятнах, но на локтях виднелись штрихи от фломастеров, а короткие черные волосы стояли дыбом, так как она, не замечая этого, запускала в них пальцы. Никки помрачнела. Неудивительно, что Гейл Чанселлер смотрела на нее сверху вниз, — она была похожа на грязную уличную девчонку! Что ж, теперь поздно об этом сожалеть, надо приводить себя в порядок. И Никки отправилась в ванную. Осторожно и быстро вымыв руки, чтобы заживающие раны не отмокали в теплой воде, она натянула плотные хирургические перчатки, которые ей дал местный доктор, напустила полную ванну, погрузившись в нее, вымыла шампунем волосы и так усердно начала оттирать себя губкой, что кожа покраснела. Затем началась подготовка к ужину. Никки снова проглядела выбранные заранее вещи: изысканные туфли-лодочки, прозрачные черные колготки и яркое платье, больше похожее на шелковую комбинацию. Платье открывало ее стройные ноги, так как было выше колен сантиметров на десять. Его цвет подчеркивал голубизну глаз и, казалось, бросал отблеск на гладко причесанные короткие волосы. Платье буквально струилось по стройной, ладной фигурке. Никки сама себе в нем понравилась — оно оказалось в меру нарядным и могло посопер-ничать по части моды с неброской элегантностью Гейл. Платье полностью открывало плечи и руки и держалось лишь на тоненьких бретельках. Никки хотела было надеть ожерелье, но, посмотревшись в зеркало, передумала. Без него шея выглядела вызывающе обнаженной. Ну и пусть! Затем она подкрасила лицо. И если женщина в Никки колебалась относительно того, насколько густыми должны быть тени и румяна, художница взяла верх — и не подвела. Спускаясь вниз по лестнице, она услышала голоса из парадной гостиной и страшно обрадовалась, так как малая гостиная — это место, где Харпер однажды отдыхал вместе с ней. Неважно, если другие бывали там утром или днем, но Никки хотелось, чтобы тот первый вечер у камина в его доме навсегда остался у нее в памяти. Она вошла в комнату. Там были все, кроме Чарлза, который ужинал на кухне. Гордон, как всегда не умеющий сидеть на одном месте, стоял у окна и радостно ей улыбнулся. На диване грациозно устроилась Гейл с каменным лицом и злобным взглядом. Сначала Никки не поняла почему: ведь они совершенно не похожи друг на друга и в этом смысле она не соперница для Гейл — высокой невозмутимо-элегантной блондинки в черном, так как хрупка, темноволоса и ярко одета. Но потом сообразила, что Гейл совершенно не ожидала увидеть вместо прежней замарашки такую ухоженную и жизнерадостную женщину. Никки почувствовала большую уверенность в себе. Тут к ней повернулся Харпер, и, когда их взгляды встретились, у нее подкосились ноги. Человек, которым она восхищалась и которому полностью доверяла, отошел на второй план, и его место занял другой — властный, мужественный и… неистовый. Темные глаза обжигали ее своим блеском, затем он опустил взгляд, но не отвернулся. Она поняла, что он увидел то, что она и хотела, — очертания ее тела под облегающим, лишенным каких-либо украшений платьем и кремовую кожу обнаженных рук и плеч. Гордон обогнул диван и подошел к Никки. Взяв ее за руки, он поднес их к губам. — Что за поразительное перевоплощение! — воскликнул он. — Дорогая, вы выглядите весьма изысканно! Никки все еще смотрела на Харпера, а доктор наклонился и прошептал ей на ухо: — Вы словно конфетка! При виде того, как посуровел Харпер, Ник-ки вся затрепетала и, повернувшись к Гордону, взмолилась: — Ради Бога, прекратите! — Но мы с вами только начали, — ответил тот, дерзко сверля взглядом ее взволнованное нежное личико. — Да как вы смеете? — Никки была настолько потрясена его наглостью, что в ее голосе вместо возмущения прозвучало лишь удивление. — Я ведь играю с огнем, не так ли? — усмехнулся Гордон. — Харпер опасен, если его спровоцировать! Но, право слово, игра стоит свеч! Вам не кажется, что знаки внимания другого мужчины могли бы сократить то расстояние, на которое он столь упрямо удалился ото всех? У Никки от изумления расширились глаза. — Откуда вы это знаете? — Дорогая, я давно это понял, так как рос с ним вместе и видел, что он избегает почти всех окружающих. Если вы собираетесь изменить его, то я вас искренне благословляю на это. — И еще тише добавил: — Я никогда его таким не видел. Не сломитесь, милая Никки! — Но… но… — запинаясь, пробормотала она, не зная, как поступить, и тут к ним подошел разъяренный, словно жаждущий крови хищник, Харпер. Никки с опаской подняла на него глаза и поразилась: хотя от его фигуры исходила угроза, выражение лица было вежливым. Но его выдавали глаза — в них читалось что-то первобытное. — «Перье», Никки? — ласково спросил он и протянул ей бокал. Не успела Никки взять бокал и поблагодарить, как Гордон воскликнул: — «Перье»? Но вы наверняка предпочитаете что-нибудь покрепче, дорогая? У Никки перехватило дыхание, и она испугалась: с видом оскалившегося волка, который вот-вот набросится на врага, Харпер медленно повернулся к другу. Как только у Гордона хватило смелости выдержать его взгляд! А Харпер очень спокойно объяснил: — Никки никогда не пьет перед обедом ничего, кроме бокала вина. А отважный Гордон продолжал свое: — Разве у Никки есть право выбора? У Харпера побелели губы, но он улыбался. Никки не выдержала напряжения и громко воскликнула: — Хватит! Да, я пью «перье», и всего один бокал! К тому же мне неприятно, когда меня обсуждают таким образом, словно меня здесь нет. Блондин повернулся к ней и игриво сказал: — Поверьте мне, дорогая: я-то очень ощущаю ваше присутствие в этом потрясающем платье! Взгляд у Харпера сделался свирепым. Тут из-за плеча Гордона раздался голос Гейл, твердый и с угрожающими нотками: — Вы сводите личные счеты или другие тоже могут присоединиться к беседе? Чем-то все это закончится, подумала Никки. Атмосфера и так уже накалилась до предела. Дальше было еще хуже: язвительные недомолвки Гейл, страсть, разыгрываемая Гордоном. Его притворство выдавал только смех в голосе, когда он шептал что-нибудь на ухо Никки. Харпер же разрывался на части: он сурово следил за малейшими изменениями в лице Никки и одновременно выполнял обязанности хозяина дома, беседуя в основном с Гейл, но взгляд у него становился с каждой минутой все более яростным. Гейл, прищурившись, наблюдала весь этот спектакль с высокомерным и непроницаемым видом. Гордон не преминул шепотом сообщить Никки: — Гейл всегда пыталась заловить Харпера, но не беспокойтесь — из этого ничего не вышло. Я-то, дурак, добивался ее несколько лет, а она водила меня за нос, не говоря ни «да», ни «нет». Так что ей не помешает, если и с ней обойдутся таким же образом. Она выглядит совершенно безразличной, правда? — не без восхищения заключил Гордон. — Я ее не виню! — сквозь зубы процедила Никки. В отличие от остальных она не получала никакого удовольствия от еды. Харпер сидел во главе стола. Откинувшись в кресле, он лениво спросил: — Кого вы не вините, Никки? Она вначале трусливо отвела взгляд, но вдруг ей настолько стало противно в этой взрывоопасной атмосфере, что она решила честно сказать, что думает, и резко ответила: — Я не виню Гейл, что она не хотела разговаривать с Гордоном! Он ведет себя гадко, и если этот ужин — прелюдия к тому, что последует, то, благодарю покорно, я обойдусь без десерта. Двое мужчин разразились хохотом, а Никки замерла, отчаянно стараясь не покраснеть: ведь именно эти слова она сказала Гордону о его прерванном свидании в тот первый вечер, когда они познакомились. Одна лишь Гейл не поняла шутки, и, к огромному облегчению Никки, ни Харпер, ни Гордон не стали ей ничего объяснять. Блондинка сделала вид, что не заметила этого, но с удивлением посмотрела на Никки. Итак, гордость победила: Никки не только удалось не покраснеть, но благодаря ее откровенным словам, прозвучавшим вовремя, необъявленная война, кажется, закончилась и настроение у всех улучшилось. Даже враждебность Гейл стала не такой явной, и она впервые почти любезно обратилась к Никки, хотя ее взгляд и остался подозрительным. Никки было так легко после перенесенного напряжения, что она не стала возражать и вместе со всеми прошла в малую гостиную выпить кофе с ликером. Харпер сам разливал кофе. Прибор уже стоял на викторианском столике красного дерева, инкрустированном золотом и слоновой костью. Сначала он передал чашки Гейл и Гордону, затем отнес кофе Никки. Она осторожно при-няла от него фарфоровую чашечку и, опустив голову, тихо поблагодарила. Она чувствовала себя неуютно, и не оттого, что боялась пролить кофе. У нее дрожали пальцы из-за странного, решительного вида, с которым подошел к ней Харпер. Она отошла к двери на балкон, а он не вернулся к столику за своей чашкой, а вместо этого встал перед ней. Никки отвернулась и уставилась в темноту теплой ночи, не представляя, как выпутаться из этой невыносимой ситуации. — Посмотрите на меня, — тихо сказал Харпер. Она вначале отрицательно покачала головой, но потом откинула голову и подняла глаза вверх к его лицу, словно беззащитный мотылек, притягиваемый его горящими темными глазами. Она ошиблась — напряжение вовсе никуда не подевалось, оно ослабло, все стали вежливы, но Харпер до сих пор являл собой пороховую бочку, которую поджег Гордон. Чашка на блюдце в руках Никки зазвенела. Не сводя с нее свирепого взгляда, Харпер протянул руку и обхватил твердой ладонью ее нежное запястье. Чашка перестала дребезжать, но Никки оказалась как в тисках. — Вы, конечно, заметили, что сегодня вечером я едва не потерял самообладание, — любезным тоном произнес Харпер, но, Боже, как он был разъярен! Никки сжала зубы и прерывисто дышала. — Я не имею никакого отношения к играм Гордона, — сказала она, радуясь тому, что говорит спокойно. — Представьте себе, я это знаю. — Его напряженный рот неудержимо притягивал ее. Никки смотрела на него, не в силах отвести взгляд. От горячего, сладкого кофе мышцы ее расслабились, и ей казалось, что она сейчас захлебнется. — Я ведь знаю, что вы не любите двусмысленности, но если бы вы поощряли его, то, видит Бог, я убил бы вас обоих! Никки почувствовала, как закипает одновременно от гнева, страсти и ярости. Ее сверкающие глаза впились в него, и она прошептала: — Бесполезное предупреждение! Мы ведь оба сознаем, что уже ничего не изменишь. Харпер со свистом выдохнул воздух. Вид у него был такой, словно он сейчас ее ударит. Он процедил сквозь зубы: — Вы слишком многое считаете само собой разумеющимся. — Ничего я не считаю, а иду на риск, — вспыхнула она. — Сегодня вечером я оделась так для вас, но я не властна над вашим отношением ко мне. Я ничего не могу поделать и с тем, что нравлюсь другим мужчинам. Я вам не нужна, так не мешайте другим! И мне совсем не жаль, если ваша гордыня задета тем, что впервые в жизни вы с кем-то соперничаете! Он изо всех сил старался совладать с бешенством, затмевавшим ему разум. И Никки вдруг осенило: она поняла, почему вначале Харпер вызвал у нее столько сомнений, и дело было тут не только в ее прошлом. Две стороны личности Харпера — его агрессивная беспощадность и терпение — были совершенно несовместимы и находились в постоянном противоречии. То, что он так разозлился сегодня вечером, во многом обернулось против него самого. Две стороны его личности боролись, причиняя ему боль. — Вы сами не знаете, чего вам от меня надо! — раздраженно бросил он и отвернулся. Но теперь она это знала, и ее охватило отчаяние. Она потерпела поражение, и поняла это. Тихо, почти ласково Никки сказала: — Я вижу, что вы слишком преуспели, пытаясь защитить меня от самого себя. Продлевать весь этот ужас у нее не было сил, и, отвернувшись от Харпера, чья рука упала с ее запястья и безвольно повисла, Никки аккуратно поставила на столик чашку с кофе, который так и не допила. Гордон и Гейл, тихо беседующие в другом конце комнаты, с любопытством посмотрели на ее застывшее лицо. Никки заставила себя улыбнуться им. — Уже поздно и я устала, так что спокойной ночи. Они также пожелали ей доброй ночи: Гейл холодно и сдержанно, а Гордон — слегка обес-покоенно. Неторопливо выходя из гостиной, Никки не могла заставить себя взглянуть на Харпера, но те двое это сделали, и увидели, что он стоит как изваяние. Никки поднималась по лестнице, а горячие слезы тяжелыми каплями стекали по ее щекам. Она ведь с самого начала это видела, видела, но не понимала. Страсть Харпера неразрывно переплеталась с жестокостью, с непомерным честолюбием, им двигали сильные эмоции, и все это противостояло мягкости, также присущей его характеру. Он не мог разделить эти две стороны и не хотел, чтобы она соприкоснулась с теми качествами, которые могли представлять для нее опасность. Стоило ей с Хар-пером в ярости и страсти разрушить преграды, разъединяющие их, и он снова их возводил, как, например, в прошлое воскресенье, когда сначала неожиданно поцеловал ее, а затем взял и ушел. На этот раз ушла Никки, Теперь пришла ее очередь печально взглянуть на него и с сожалением сказать: «Все кончено!» Ей не надо знать, удалось ли сломить его сопротивление. Душа будет болезненно ныть, а тело — страстно желать и томиться по нему, ждать, что он придет к ней по своей воле. А если этого не произойдет, то ей остается лишь примириться с горькой действительностью. Никки вошла в пустую, темную спальню. Ей стало жарко и не хватало воздуха. Тогда Никки подошла к балконной двери и отворила ее. Повеяло свежестью и прохладой, и ей показалось, что в лицо брызнули холодной водой. Обхватив себя руками, она подавила озноб и рыдания. Может, Харпер, как взрослый, умный мужчина, великодушно одарит ее лишь своей дружбой, но ей этого мало. Однако и обойтись без этого она тоже не может. Не уехать ли ей из Оксфорда? Рано или поздно это придется сделать. Руки ее зажили, и она снова может работать. Никки отошла от открытой двери и начала бродить по комнате. Завтра уехать она не сможет, так как невеж-ливо портить людям уик-энд, но вечером в воскресенье она попросит Харпера отвезти ее в Лондон. А как же Чарлз? Сможет ли она сказать «прощай», глядя в его доверчивые темные глаза и умную рожицу? Никки в темноте задела за шкаф и, привалившись к нему, уткнулась в угол лицом. Спокойный голос Харпера произнес с балкона: — Вам нужен кто-нибудь подобрее, чем я. Удивление и боль мучительно отозвались в измученной душе Никки — его слова причинили ей невыносимое страдание. Она прижалась заплаканным лицом к стене и в сердцах выкрикнула: — Уйдите! Но шаги и голос приближались — это Хар-пер обогнул кровать. — Вам нужен человек, который не будет мешать вашей карьере и не станет ревновать вас к работе, которая поглощает вас целиком. — Будьте прокляты! — мучительно всхлипнула она и зажала рот побелевшими костяшками пальцев. Как можно яснее выразить, что она совершенно ему не нужна? Его слова сломили ее. Харпер был почти рядом. Его руки опустились на ее дрожащие плечи и так резко повернули Никки к нему, что у нее все поплыло перед глазами. — Вам нужен человек с достаточной силой воли, чтобы проявить терпение к вашей неопытности, — простонал он, тоже дрожа всем телом. — Ах, Никки, спасите меня! Она выкрикнула: — Мне нужны вы, и никто другой! Он заключил ее в объятья и так крепко впился ртом ей в губы, что она почувствовала, как он раздвигает их зубами. Обхватив ладонью ее затылок, он с силой просунул язык ей в рот. Никки бросило в жар. Казалось, что этому не будет конца. Обвив руками его шею, она пыталась впиться в него, в его рот, ладони, тело. Харпер зарычал как зверь и, задыхаясь, откинул назад голову, а она погрузила пальцы в шелковистую гриву его волос. Он провел руками вдоль ее бедер и, ухватив подол платья, потянул его наверх. А она была настолько объята страстью, что даже не сообразила, почему слышит звук рвущейся материи. Его губы неуверенно коснулись ее щеки и горячее дыхание обожгло кожу. Он хрипло произнес: — Вы потом возненавидите меня за это. — Глупый! — простонала она, и в это мгновение его пальцы впились в ее обнаженную талию. Никки попыталась расстегнуть пуговицы у него на рубашке, но они были пришиты слишком туго, а у нее тряслись руки. Она едва не закричала от досады и стала жадно лизать его шею, удивляясь ее солоноватому привкусу. — Боже! — Он скорчился, словно она сделала ему больно, и рывком откинул назад ее голову. Брови Никки удивленно взлетели вверх, но она не успела ничего спросить, так как он снова завладел ее ртом, не в состоянии утолить свое первобытное вожделение. Никки ощущала себя пушинкой одуванчика, подхваченной бурей. Вдруг ей показалось, что он отдаляется от нее. Тогда она бессильно оперлась о стену и слабо застонала от обиды. Не может он снова так с ней поступить — просто уйти! Он быстро поцеловал ее и хрипло прошептал: — Тихо, любимая. Она видела и чувствовала его присутствие рядом — он снимал с себя одежду. Никки словно опьянела. Ноги не держали ее, и она соскользнула вниз по стене на пол, упав к его ногам. Она сдернула с себя платье и отбросила его в сторону. Харпер в это время снимал с себя рубашку, а она подхватила ее и с жадностью прижалась лицом к теплой, приятно пахнущей ткани. Над ее головой раздался прерывистый смех Харпера. — Черт возьми, куда ты подевалась? — Я здесь, — словно во сне пробормотала Никки, по-детски протягивая к нему руки. Он подхватил ее и поднял. Обнаженные тела касались друг друга, их обоих словно пронзило электричеством, и они не смогли удержаться от вскриков. Прижимая дрожащую Никки к широкой, тяжело вздымающейся груди, Харпер понес ее к кровати и осторожно уложил. Он водил руками по ее телу, задевая огрубевшей кожей пальцев кончики ее сосков, маленькую грудь, ощущая бешеные удары сердца. Она услыхала шелестящий звук — это он снял с нее колготки — и оста-лась совершенно безо всего. Его крепкое, разгоряченное, тяжелое тело накрыло ее. Губами и ладонями он изучал каждую клеточку ее плоти. Потом стал посасывать грудь и потирать влажные соски подушечками пальцев. Она вскрикнула от невыносимого вожделения, а он издал удовлетворенный гортанный звук. Он учил ее извлекать наслаждение из всех эрогенных точек тела, и делал это осторожно и с неослабевающей нежностью, что успокаивало ее. Своими прикосновениями он возносил ее до неизведанных высот, покорить которые было возможно лишь им вдвоем. Нежным движением он развел ей ноги, и за этим последовал такой всплеск наслаждения, что ей показалось, будто ее нутро, где раньше была сухая пустыня, оросили, и там буйно расцвели цветы. Наконец она дернулась и с рыданием вскрикнула: — Перестань! Сейчас же перестань! Харпер улыбнулся и спрятал лицо в подрагивающий мягкий, нежный живот. Она услышала его шепот: — Нет. Господи, какая же это оказалась мука! От этого безжалостного и нежного, страстного и чувственного мужчины, которого она так сильно любила, Никки получила слишком большое удовлетворение. Она с трудом дышала, казалось, что горло у нее распухло. Пронзительно и настойчиво она с трудом выкрикнула: — Я этого не вынесу! — Вынесешь. — Его голос был для нее как музыка, и она буквально умирала от этого звука. Тело ее сотрясала дрожь, которая, как ей казалось, никогда не прекратится. Харпер, до того лежавший с ней рядом, приподнялся, улегся у нее между ног и разорвал тонкую, как газовая ткань, преграду, избавив Никки от нее раз и навсегда. Она глухо застонала, переживая новые невероятные ощущения, а он, не поняв, в чем дело, стал гладить ее по влажному лицу своими огромными ладонями и тихо уговаривать: — Шшш, все прошло. Как странно он говорит, промелькнуло у нее в голове. Он словно сожалеет о том, что, овладев ею, не взял на себя еще и ее боль. Крепко обхватив Харпера руками, она с удивлением повторила его слова: — Все прошло? Ах, Харпер, это была ерунда по сравнению с остальным. Слова Никки, как сверкающие стрелы, постепенно проникли в его мозг, и какое-то время Харпер лежал молча, затем его тело с силой приливной волны стало подниматься и изгибаться над ней, и наконец он погрузился в нее подобно тому, как волна разбивается о неизведанный берег. * * *. Никки казалось, что она лежит в теплой пещере, которая обволакивает ее тело и двигается при каждом ее движении. Сонная, она зарывалась в эту норку, убаюканная ритмичным зву-ком, раздающимся где-то около уха. Ей было удобно и уютно. Когда среди ночи она в истоме просыпалась под толстым одеялом, то чувствовала, что вместо подушки ее голова покоится на крепком плече, а чья-то рука обнимает ее. Пробуждение было внезапным. Она увидела, что Харпера нет, вспомнила прошедшую ночь, и ее охватило двойственное чувство: сладостное воспоминание о свершившемся и разочарование оттого, что он ушел. Она лежала одна в постели, а в комнату из открытой балконной двери лился свежий утренний воздух. На соседней подушке осталась вмятина от головы Харпера. Она чувствовала его запах и подтащила подушку к животу. Никки свернулась калачиком вокруг подушки — так было легче унять тоску утраты. Открыв для себя мир чувственности, она ни о чем больше не могла думать. Как надо себя вести, проснувшись утром после ночи любви? Нормально ли, что она ощущает себя одинокой и покинутой? Любовь к Харперу настолько заполняла ее душу и тело, что она не сможет вести себя как ни в чем не бывало, когда снова увидит его. Ничего не поделаешь, она может быть лишь самой собою, а это значит, что, возможно, ее любовь обречена на неудачу. На порог упала тень, и Никки вскинула голову. — А, ты уже проснулась, — с восхищенной улыбкой произнес Харпер. — Меня не было каких-нибудь пять минут. Я ходил в свою спальню за халатом и дровами. В твоей ком-нате редко кто-либо останавливается, поэтому здесь почти не топят. Ты замерзла, любимая? Никки отрицательно покачала головой и натянула повыше одеяло, так что ему были видны только большие голубые глаза. Сердце у нее сжималось от нежности и страсти при виде его взъерошенных седых волос и удивительного выражения лица — он был совсем не похож на вчерашнего сурового и натянутого, как струна, Харпера. Под небрежно завязанным махровым халатом его плечи казались еще шире, на мускулистой груди виднелись темные волосы. Вчера он выглядел невозмутимым, властным и жестким. Сегодня он выглядел моложе и… еще красивее. Никки готова была сказать: «Я люблю тебя». Но в последний момент удержалась, так как знала, что, хотя они и достигли высшей точки в своих отношениях, им предстояло еще столкнуться с неумолимой действительностью. А этого она очень боялась. Харпер развел огонь в камине. Когда дрова начали трещать и шипеть, он выпрямился, быстро подошел к балконной двери и закрыл ее. — Что случилось? — спросил он, глядя на нее через плечо. Голубые глаза смотрели неуверенно, но ответила она смело: — Разве я что-нибудь сказала? — А разве это необходимо? — ответил он, подошел к кровати и, откинув одеяло, улегся рядом с ней. Она не могла сопротивляться желанию прижаться к нему и, когда он потянулся к ней, уткнулась лицом в его голую грудь и пробормотала: — Это так глупо. Он провел ладонями по ее обнаженной спине, следя глазами за тем, как его пальцы двигаются по бледной коже. Ласковым голосом он попросил: — Все равно скажи. — Ладно. Я проснулась, а тебя не было. Он сочувственно хмыкнул, перевернул ее лицом к себе и нежно поцеловал. Но поцелуй захватил их обоих и опьянил настолько, что они с трудом оторвались друг от друга. Харпер откинулся на подушки, и Никки улеглась рядом. Он лежал неподвижно, и его профиль вырисовывался в неярком утреннем свете. Довольная Никки свернулась у его плеча, а он поглаживал ее бедро. Она провела ладонью по его лицу, ощущая под пальцами морщинки у глаз и рта. Харпер вздохнул, прикрыл глаза и приблизил к ней лицо, радуясь этим прикосновениям. А она схватила его за волосы на затылке, нагнулась и припала губами к его губам, целуя его так же жадно, как он ее ночью. Рука Харпера железным обручем обвилась вокруг ее бедер, а их губы сталкивались, как будто на поединке. Никки руками оперлась о грудь Харпера и водила пальцами по его мощной шее. Подхватив за талию, он с легкостью положил ее на себя и заставил сесть на него верхом. Харпер не сводил глаз с лица Никки, видя, как оно засветилось от удивления и понимания его действий. Его взгляд сделался чувственным и решительным. Он обхватил ее за бедра и крепко держал. Она знала, что его сильные руки не дадут ей упасть. Почувствовав рвущееся наружу напряжение в его гибком, возбужденном теле, она нагнулась вперед, дотронулась до его естества и неумелыми, неуклюжими пальцами стала помогать ему снова проникнуть внутрь ее тела. Она заглянула ему в глаза и увидела в них то, чего не видела никогда раньше: нежность, беспощадность и ненасытность. Он изогнулся, удерживая Никки над собой. Одно стремительное движение… и его плоть лишь на мгновение вошла в нее. Она вдруг испугалась, что разочаровала его, и вскрикнула охрипшим от волнения голосом, вцепившись в него руками. Он ободряюще улыбнулся ей и опустил на себя. Она ощутила, как он пронзает ее, а взгляд его был полон торжества и сладкой муки. Все это время в камине поблескивал огонь, дрова весело трещали, и это напоминало звуки рвущейся оберточной бумаги от рождественских подарков. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Потом они завтракали вместе с остальными. Чарлз уже с раннего утра вертелся повсюду, весело блестя глазами. Одет он был опрятно и выглядел подозрительно ангелоподоб-но. Поглощая вафли со сливками и клубникой, он услаждал слух Гордона своими новыми остротами. Харпер был сегодня утром очень внимателен к ней, вспоминала Никки, когда ела клубнику с хрустящими вафлями. Утром, пока она лежала, свернувшись калачиком под 'одеялом, он принимал душ. После происшедшего ночью Никки была переполнена чувствами, вызывавшими у нее наивное изумление. Помывшись, Харпер поцеловал ее и сказал, что идет одеваться, а затем спустится вниз, а она может еще понежиться. Когда он ушел, ей не захотелось больше лежать. Она торопливо умылась и оделась — ей не терпелось начать новый день и провести как можно больше времени около Харпера. Особенно не задумываясь над нарядом, она натянула хлопчатобумажные брюки и просторную полосатую блузу. Прыгая по ступенькам, Никки сбежала вниз, приглаживая пальцами волосы, но лишь взъерошила их, и они встали дыбом. Правда, ей было все равно, как она выглядит. Подойдя к столовой, она остановилась, обведя комнату быстрым взглядом — он задержался на Харпере, откинувшемся в кресле с чашкой кофе. Харпер разговаривал с невозмутимой и элегантной Гейл. На какой-то жуткий момент к Никки вернулась прежняя неуверенность, и она, озадаченная, продолжала стоять на пороге, не зная, что ей делать. Но тут Харпер краем глаза заметил ее и обернулся. В его глазах отразилась целая гамма чувств: огромная радость при виде ее, веселость сообщника и даже… покорность. В мгновение ока Никки сообразила — она сама должна решить, давать ли понять присутствующим, каковы теперь у них с Харпером отношения. Если она сочтет нужным сделать вид, что ничего не произошло, он последует ее примеру. Лицо у Никки засияло, и она слегка покачала головой, как бы осуждая его непонятную бестолковость. Харпер громко рассмеялся, и его строгое лицо преобразилось. Гейл, сидящая с другой стороны стола в простой юбке цвета хаки и светло-зеленой блузке-топ, с удивлением уставилась на Харпера, словно увидела его впервые, затем перевела пристальный взгляд на Никки, на лице которой были видны все явные признаки ночи любви: нежные губы распухли, прозрачная кожа бледна от недостатка сна, вокруг светящихся, ясных глаз залегли голубоватые тени. Никки выглядела так, как чувствовала себя — усталой, но сияющей. Она заметила, как в ужасе окаменела Гейл. Что же, теперь всем все ясно без слов, и от этого Никки стало невероятно легко. Ей не придется притворяться ни сейчас, ни потом, но она все же не бросилась в объятия Харпера, который властным жестом протянул к ней руку. Никки заметила, что он улыбался уже не столь самоуверенно. Внутренний голос подсказал ей, как себя вести. Она одарила его шаловливой улыбкой, тем самым бросая вызов, дразня и насмехаясь. Легко увернувшись or его зовущей руки, она подошла к буфету налить себе горячего кофе из электрического кофейника. Харпер продолжал смеяться, но смех его стал резким и возбужденным, взгляд чем-то напоминал звериный, а губы сложились в жестокую улыбку. Его лицо увидела одна лишь Гейл. Она вздрогнула и подумала, что Никки, возможно, знает, что делает. Лица Гейл никто не увидел. А между тем от ее взгляда, острого как льдинка, веяло холодом, а точеные черты застыли, словно стужа, царящая у нее в душе, заморозила их. * * * За завтраком было решено посетить благотворительный базар на территории местной больницы. Поехали на «ягуаре», который вел Харпер и куда поместились все. Предполагалось, что Никки сядет впереди рядом с ним, но она ловко от этого уклонилась и уступила место Гейл. Под острым, внимательным взором Харпера сердце у нее бешено стучало, так как она не знала, что еще он замышляет. Неимоверными усилиями ей удалось успокоиться. Никки сознавала, что играет с огнем, как прошлым вечером Гордон. Кстати, он, как ей показалось, смотрел на нее сочувственно и понимающе. Ведь именно Гордон сообщил ей важную вещь: Харпер принадлежит ей лишь сейчас, но в будущем этого может и не быть. Она не думала, что он уже полюбил ее, ей отчаянно хотелось, чтобы это произошло, но приходилось скрывать свое безумное желание. Она знала, что не должна позволять ему быть с ней чересчур ласковым — тогда их отношениям придет конец. Харпер сдерживал нежность, чтобы насытить другую сторону своей натуры — безжалостную и честолюбивую, иначе страсть его погаснет и он уйдет. Содрогнувшись от этой мысли, Никки поняла, что должна стать для него постоянной непокоренной вершиной. Только тогда она сможет удержать его. Он — слишком сложный человек. Если бы ему была нужна просто воспитанная, изысканная жена либо жена — коллега по работе, он уже давно бы женился. Но Харперу необходимо соединение страсти и вызова, поэтому ей придется призвать на помощь всю свою независимость и интуицию, чтобы суметь дать ему то, что он хочет. Когда Гордон, Чарлз и Никки устроились в машине сзади, Никки оказалась за спиной водителя. Ей пришлось выдержать зловещий взгляд Харпера, которым он пронзил ее, захлопывая за ними заднюю дверцу. Она не совсем пришла в себя от потрясения прошедшей ночи и не могла до конца постичь, утолила ли любовная близость ее страсть. Ноздри у нее задрожали от едва ощутимого запаха Харпера. Она непроизвольно нагнулась вперед и оперлась о спинку его сиденья, демонстративно повернув при этом голову к Гордону, который разговаривал с сидевшим между ними Чарлзом. Никки украдкой просунула руку между дверцей водителя и сиденьем. Ее пальцы нащупали тело Харпера. Она почувствовала, как он от неожиданности задержал дыхание, и незаметно для других она погладила его по боку, а он на мгновение застыл. Но тут пришла ее очередь чуть не задохнуться, так как он поймал ее руку и так крепко и больно прижал к своему твердому бедру, что у нее онемели пальцы. Внутренний голос подсказал ей поднять голову — Харпер смотрел на нее в зеркало над рулем и вид у него был удивленный, возбужденный и свирепый. Никки сидела, как загипнотизированный кролик. Она машинально облизала губы, а его взгляд тут же отметил это чувственное движение. Вся интермедия длилась не более минуты — Гордон закончил фразу, Гейл что-то быстро ответила, а вертлявый непоседа Чарлз нетерпеливо спросил: — Мы поедем, наконец? — Прости, — медленно проговорил Харпер и предостерегающе сдавил Никки пальцы. — Я просто витал в облаках. — Очень вежливо, — не удержалась Никки и в ответ получила улыбку, напоминающую извержение вулкана. Харпер тихонько сказал ей: — Сядь прямо и веди себя как положено. Взволнованная Никки засмеялась и сделала, как ей было велено, а Чарлз и Гордон с удивлением посмотрели на них с Харпером, ничего не понимая. Никки взглянула на Гейл — та буравила ее глазами. Она было уже сбросила Никки со счетов, а теперь злилась, что недооценила ее. Никки была готова поклясться, что Гейл изу-чает ее, и от этого почувствовала себя очень неуютно, так как понять причину такого к себе внимания не могла. На базаре оказалось полно народа, и они с трудом протискивались между ларьками и палатками. И все время Харпера и Никки соединяло скрытое от остальных влечение друг к другу, которое, как подземный поток, шипело и бурлило, находя выражение то в громких раскатах его голоса, то в быстром взгляде ее ясных глаз. Им удалось найти пустой столик под навесом и попить чаю с бутербродами. Чарлз помимо этого потребовал клубнику со сливками, а Никки поддалась искушению поесть шоколадных эклеров. С восхитительной непосредственностью она поглощала пирожные, чем вызвала снисходительную улыбку Гордона и ироническую усмешку Гейл. Никки все видела, но ей было безразлично — она просто получала удовольствие. Кто ее расстроил и напугал, так это Харпер. Когда она искоса взглянула на него, его темные глаза блестели, как у хищника, и в них затаилась опасность взрыва. Когда она разделалась со сладким, он медленно протянул руку и, взяв ее за подбородок, повернул лицом к себе. Никки удивилась, но не стала сопротивляться, а спокойно встретилась с ним взглядом. Он же нежно, как бы напоказ, провел указательным пальцем по уголку ее губ и снял капельку крема. Она слегка покраснела, и ей стало смешно. Но тут он поднес палец ко рту и облизал крем, следя при этом за выражением ее лица. В его дви-жениях было столько чувственности, что она покраснела сильнее и ее бросило в жар, хотя он едва до нее дотронулся. Потрясенная, Никки опустила глаза, а он довольно посмеивался. Господи, с изумлением подумала она, да он просто играет со мной в игру под названием «обольщение», и при этом все козыри у него. Это одновременно будоражило и пугало, возбуждало и опьяняло. Он снова читал ее мысли, и если ему удастся и впредь с такой легкостью одерживать над ней победы, то она скоро ему наскучит. На этот раз она позволила ему победить и обратилась в бегство. У нее был только один козырь, и она им воспользовалась: Чарлз уже устал от толпы и скоро начнет проситься домой, а Гейл быстро согласится на это — ей все тоже надоело и она изображала полное безразличие, что выводило из себя Гордона. Никки правильно рассчитала, и вскоре они уже ехали к дому. Гордон принялся подтрунивать над хладнокровной Гейл, а Чарлз занимал разговором Харпера, увлеченно перечисляя тому все проделки кошек и собак за неделю. Никки же задумчиво смотрела в окно. По приезде Чарлз был отправлен к себе в комнату в наказание за пустую болтовню про животных, которую он не прекращал, хотя его неоднократно просили об этом. Все куда-то разбрелись, и Никки отправилась в малую гостиную, так как ей необходимо было собраться с мыслями. Она слишком быстро влюбилась в Харпера и теперь должна научиться терпению и ждать, что будет: полюбит он ее или нет. Но беда заключалась в том, что она не знала, сколько ей ждать: месяцы, годы или всю жизнь? Она старалась не поддаваться ужасу при этой мысли, но как ей бесконечно жить в такой неуверенности? Тут она вдруг вспомнила, что согласилась написать картину для Харпера за шесть месяцев. С таким сроком я могу примириться, подумала она, ведь за это время многое может произойти. А потом — кто знает? Сейчас она не станет об этом беспокоиться. И не поехать ли тем временем в Лондон? Никки услышала шаги Харпера прежде, чем увидела его, хотя для такого крупного мужчины у него была на редкость легкая походка. Не успела она повернуться к двери, как он кинулся к ней. Все ее разумные мысли улетучились, она что-то невнятно пробормотала, задыхаясь и с трудом пытаясь унять бешено стучащее сердце. Глаза у нее расширились. Он схватил ее, прижал к стене, и голова с седой гривой волос склонилась над ней. Хищный вид, пылающий взор… — Я уж думал, что мне не удастся застать тебя одну. Она стукнулась затылком о стену, страстное желание бурлило у нее в жилах. — Разве у нас есть повод для торжества? Она сама не понимала, что говорит, да это было и неважно, так как первостепенное значение имела лишь страсть, певшая в унисон в них обоих. Однако Харпер серьезно отнесся к ее словам и со зловещим видом сказал: — Посмотрим. От такого загадочного замечания Никки нахмурилась, но он не удосужился ничего объяснить, а вместо этого схватил ее за руку и развернул в сторону двери. Никки чувствовала, как он напрягся. Харпер буквально выволок ее из дома, и она покорно семенила с ним рядом, сгорая от любопытства, но терпеливо ожидая объяснения. Было ясно, что он хочет ей что-то показать. Пока он вел ее к гаражу, стоявшему отдельно от дома, она терялась в догадках. Харпер вынул из кармана ключ и отпер боковую дверь. Они очутились на лестнице и стали подниматься наверх. От того, что она увидела там, у нее перехватило дыхание — этого она совершенно не ожидала. Наконец ей стала понятна таинственная работа Гэвина в гараже в течение прошлой недели. В большой комнате были видны следы недавно законченных строительных работ: внутренние стены снесены, а отметины от них заштукатурены. Пол не был ничем покрыт, в потолке — огромное застекленное окно с новыми задвижками. В углу стоял пустой мольберт, а на полках лежали принадлежности для рисования: холсты, кисти и краски. Опытным взглядом Никки определила, что все — самого высокого качества. Когда же Харпер решил все это сделать? Задолго до того, как они стали любовниками и она еще не знала, что любит его? В прошлый уик-энд? Или в прошлую пятницу, когда он впервые пригласил ее в Оксфорд? То, что он все спланировал заранее, потрясло ее и ис-пугало. Да она была просто в ужасе. Он, видно, настолько самонадеян, что полностью был уверен в ее согласии? С этим она не могла смириться. Харпер наблюдал за ее выразительным лицом и видел, как на нем отразились оскорбление, страх и недоверие. Он посуровел и резко сказал: — Я дал указания Гэвину утром в понедельник до отъезда в Лондон. — Интересно, — побелевшими губами пробормотала Никки и, зажав рукой рот, отошла от Харпера, как будто хотела посмотреть на приготовленные краски. — Никки, — осторожно произнес он, — не только ты одна рискуешь. Было странно услышать от него подобные слова. Она закусила палец, вспоминая прошлую ночь: он сказал, что она слишком многое считает само собой разумеющимся, и она поправила его. Теперь он хочет сказать, что те его слова не были продиктованы высокомерием? А чем же еще? Чем, Харпер? — Я ничего не соображаю, — опустив голову, прошептала наконец Никки. Все происходящее было выше ее понимания. — Я знаю, — мягко и даже с грустью ответил он. — Ведь мы так мало знакомы — случайная встреча. Ей стало больно от его слов, и она сильнее прикусила палец. — Ты доверяешь мне, Никки? Он произнес это спокойно и бесстрастно, как бы отгоняя прочь ее не до конца осознанную тревогу и заставляя прямо ответить на его вопрос. Она задумалась — ведь это было слишком важно, хотя ответ и очевиден. — Да, — вымолвила она, и ей показалось, что она услыхала, как он облегченно вздохнул. — Тогда, любовь моя… — нежно произнес он, а прикосновение его руки к затылку было похоже на ласковое дуновение ветерка. — Достаточно ли ты доверяешь мне, чтобы пока не волноваться по поводу того, зачем я это сделал? Я скажу тебе об этом, но не сейчас. Пожалуйста, смотри на это как на предоставленный тебе выбор. Здесь просторно, никто не мешает, много света. Оглянись — правда, уютно? Тебе хочется здесь работать? Но почему он просит не вникать в мотивы его поступка? Почему, почему? Слова стучали у Никки в голове, и она, расстроенная, закрыла лицо руками. Снова две стороны его натуры противоборствуют: энергия, страсть, властность и мягкость, мудрость, доброта. Думай, Никки, думай. Она знала, что если откажется от этого замечательного предложения, то они не перестанут видеться в Лондоне — Найтсбридж и Мей-фэр находятся поблизости. Но для него важно, чтобы их отношения развивались именно здесь, в Оксфорде. В чем разница: видеть его в Лондоне в течение недели по вечерам или в Оксфорде на уик-энд? Здесь, как он сам сказал, много света и вполне безопасно. А из двух сторон своего характера он предлагает ей сейчас нежность. Затем может наступить отчуждение, и тогда… конец всему? Выходит, оставаться опасно. Но у него свои причины, и он неспроста потратил столько денег на эту мастерскую. Никки действует интуитивно, а за его спиной зрелость и жизненный опыт. Что ж, она рискнет, и, в какую бы привлекательную форму он ни облек свое предложение, он делает это для себя, а не для нее. Ее вполне устраивает квартирка в Лондоне, но она хочет узнать его побуждения и поэтому останется. Никки собрала все свое мужество, подняла голову и повернулась к нему, стараясь придать лицу надменное и гордое выражение. — Я останусь, — сказала она, показывая всем видом, что соглашается без особой благодарности, и немного нахально добавила: — На ближайшее время. Она вбила клин между ними и увидела, как его красивое худощавое лицо напряглось, а глаза мрачно заблестели. Ей захотелось плакать. Они стояли лицом к лицу, притягивая и отталкивая друг друга. — Значит, ты согласна, — мягко произнес Харпер и прижал ее к себе, — и у нас есть повод для торжества? Невыплаканные слезы придали Никки силу беспечно улыбнуться, глядя прямо в его сверкающие глаза. — Посмотрим, дорогой, — медленно и с вызовом проговорила она, повторяя его же слова. Харпер наклонил голову. Резко очерченные скулы покраснели, глаза были полузакрыты, а рот по-прежнему возбуждал Никки. Харпер прошептал: — Скрепим наш договор поцелуем. Он с жадностью прильнул к ее мягким губам, и обоих охватил огонь желания. Этот неистовый и умелый возлюбленный был к тому же еще и другом, к которому можно обратиться за помощью в трудную минуту. Но она не позволит себе проявить слабость — ей нужна сила, чтобы сохранить его ласку и нежность. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ В воскресенье после завтрака Харпер, извинившись перед Гордоном и Гейл, пошел с Никки в библиотеку. Она взяла стопку карандашных рисунков и стала нервно их перебирать. Никки говорила себе, что глупо так волноваться, но в воздухе, словно предостерегая ее, нависла какая-то тяжесть. Как только Харпер вошел в комнату и уселся в большое мягкое кресло, Никки ощутила едва уловимое изменение в его поведении. Куда-то подевался нежный и восхитительный любовник последних двух ночей, а его место занял хладнокровный и бесстрастный бизнесмен. Она знала, что, несмотря на их интимные отношения, если ее работа его не устроит, он не станет церемониться и сразу скажет об этом. Решительно отбросив застенчивость, Никки повернулась к Харперу, облокотилась на широ-кий, массивный стол и призвала на помощь свой профессионализм. — Я просмотрела все материалы, которые ты оставил мне, — спокойно сказала она. — Возможны два различных подхода к заданной теме. Оба — вполне обоснованны, так что дело за твоим личным выбором. Первая серия рисунков выполнена в энергичной и напористой манере, а вторую отличает уравновешенность, степенность — это классический и предельно простой стиль. Прости, но я не успела сделать цветные эскизы, так что это еще сырые наброски. — Ерунда. Прекрасно, что ты так быстро все сделала, — ответил он, протянув руку к листам, которые она крепко держала. Никки отдала ему эскизы и внимательно следила за его лицом, пока он неторопливо изучал их. — Какие цвета ты предлагаешь? — Для каждого из эскизов одинаковые. Я предполагала использовать толстую пергаментную бумагу кремового оттенка. Она дорогая, но того стоит. Если захочешь посмотреть на образцы, то у Питера в конторе они есть. Затем матовая или блестящая черная надпись, которую можно обвести золотом. Ничего чересчур причудливого и претенциозного и вполне соответствует предназначению данной работы. Тот же дизайн легко использовать на ежеквартальном журнале, который ты выпускаешь для своих клиентов, так что целостность замысла не нарушится. Он кивнул и устремил на нее острый и оценивающий взгляд. — Конечно, ты права. Оба варианта подходят, но скажи мне, какому ты сама отдаешь предпочтение? — Сама? — Никки улыбнулась. — Мне нравится тот, с вызовом. Он очень подходит для огромного успеха, которого ты достиг. Но мне кажется, что в этом нет необходимости: те, кто ведут с тобой дела, хорошо знают твою репутацию и их не стоит каждый раз пугать агрессивностью, проглядывающей в письме или журнале, полученном от тебя. Им скорее захочется увидеть символ стабильности. — Разумное заключение, — заметил Харпер и отложил рисунки в сторону. — Я полностью с тобой согласен, и мы остановимся на классическом варианте. Никки с тревогой спросила: — Эти эскизы подходят или ты хочешь, чтобы я сделала другие? Неожиданно бизнесмен улетучился, а остался Харпер, одаривший ее такой теплой и довольной улыбкой, что у Никки подогнулись колени. — Любимая, они замечательно продуманы и мне очень нравятся. Когда помещения фирмы будут отремонтированы, мы тут же отнесем туда эскизы, и не смей ничего менять. Когда они выходили из библиотеки, Никки сияла от искренней похвалы Харпера и от его нежного и чувственного поцелуя. Все было чудесно, и время пролетело приятно и незаметно. Гордона вызвали к больному, поэтому Гейл должна была возвращаться в Лондон без него, лишь в обществе Харпера. День клонился к вечеру. Взяв чашку чая, Никки устроилась у раскрытых окон малой гостиной. Уик-энд заканчивался, и ей не хотелось признаться самой себе, что она будет скучать без Харпера, особенно в постели. Едва различимый шорох заставил Никки повернуть голову. Нежность, светившаяся в ее глазах, тотчас исчезла — на нее смотрели холодные зеленые глаза многоопытной Гейл. Одетая в безукоризненный легкий льняной костюм, Гейл изобразила улыбку, которая была такой же ледяной и сдержанной, как и весь ее облик. Усевшись рядом с Никки в кресло, она вытянула руку вдоль подлокотника и положила подбородок на тонкие, изящные, ухоженные пальцы. Никки отвернулась, чтобы не встретиться с критическим взглядом Гейл, и безразлично заметила: — Собираетесь уезжать? — Да, — томно произнесла та, — мы скоро уедем. Харпер только что позвонил Дункану и распорядился, когда подавать ужин. У Никки едва не остановилось сердце. Выходит, они не будут ужинать здесь? Она представила себе эту элегантную картинку — Харпер и Гейл ужинают вдвоем в его городском доме. Она и не знала, что Гейл — одна из привилегированных особ, которым известны обе стороны жизни Харпера. А об их совместных вечерних планах она вообще ничего не узнала бы, если бы Гейл ей об этом не сказала. У Никки слегка дернулась щека, но она по-старалась принять непринужденную позу, подражая Гейл, и при этом заметила: — Что ж, по крайней мере вы приедете в Лондон не очень поздно. Тут Гейл тихо и даже мягко произнесла: — Вы ведь отдаете себе отчет в том, что это не надолго. У Никки от неожиданности перехватило дыхание и раздулись ноздри. Эта дама обладала острым, как стилет, языком и колола в самые больные места. Никки хладнокровно ответила: — Я не понимаю, о чем вы говорите. Гейл еле слышно и доверительно засмеялась. — Да нет, вы прекрасно все понимаете. Харпер не выносит дур, так что не притворяйтесь. У него ведь были и другие связи. — Было бы наивно полагать иначе, — колко ответила ей Никки. Естественно, что у него они были. Откуда же тогда ее любовник почерпнул свой опыт? Но при мысли о другой женщине в его объятиях Никки затошнило, и она прокляла свое богатое воображение. — Все они были преходящи, — сказала Гейл и стала разглядывать свои блестящие ноготки. Никки с неприязнью посмотрела на свою собеседницу, сидевшую со спокойным и непроницаемым видом. Гордясь тем, что говорит твердым голосом, она без обиняков спросила: — Почему бы вам не выразиться яснее? У Гейл округлились глаза, приподнялась одна золотистая бровь, но голос звучал кротко. — Я знаю Харпера очень давно. Мы люди одного круга, наши семьи знакомы, у нас общие друзья. Многие из его прежних пассий делали одну и ту же ошибку — они надеялись изменить уклад его жизни. Будьте осторожны, Никки, чтобы потом вам не было слишком больно. Сейчас вы нужны ему как свежее развлечение, но вы — не та, что ему необходима. Стилет вонзился слишком глубоко, и рана могла стать смертельной. Во всяком случае, Никки ощутила это именно так. Никогда прежде ей столь открыто не выказывали пренебрежение. Гейл точно все рассчитала и приурочила этот разговор к подходящему моменту, когда Никки расслабилась. Если бы Никки раньше не предупредил кое о чем Гордон, она не смогла бы сохранить самообладание и сухо, с достоинством ответить: — Благодарю за столь бескорыстное беспокойство о моем благополучии, но в этом нет необходимости. Харперу повезло, что у него такой заботливый друг. Возможно, когда он женится, то вы так же подружитесь и с его женой. Хладнокровие оставило «снежную королеву», и ее зеленые глаза заблестели, как два холодных камня. — Когда Харпер женится, — прошипела она, — то на женщине своего круга, которая со всей ответственностью сможет выполнять обязанности его жены, а не на какой-то там возомнившей о себе ничтожной особе! Подражая Гейл, Никки тоже вскинула брови и заметила: — Думаю, что Харпер не женится на пре-тенциозной особе, к какому бы слою общества она ни принадлежала. Пока Харпер был занят другими, вы выжидали, а годы пролетели так быстро. Гейл злобно процедила сквозь зубы: — Развлекайте его, а когда он отвернется от вас, я буду тут как тут. — Всегда под рукой, — сказала Никки, гневно сверкая глазами, — и подбираете остатки? Мечтаете о браке, лишенном страсти и чувства, и полагаетесь на благоразумие Харпера, у которого будут одна за другой меняться любовницы? А вы при этом будете старательно играть роль хозяйки дома, делая вид, что все в порядке? Это вы, Гейл, поостерегитесь, иначе очень больно будет вам. — Он никогда не женится на вас, — огрызнулась блондинка. — Вы не обладаете тем, чем можно его удержать! — Преклоняюсь перед знатоком потребностей и желаний Харпера, — едва слышно произнесла Никки, — но я никого не призываю оценивать мои возможности! — Противно смотреть, как вы в него влюблены, — продолжала глумиться Гейл. — У вас что, совсем нет гордости? О, гордости ей не занимать, и потому боль и обида были такими сильными, что Никки дрожала всем телом. Если ее любовь столь очевидна, тогда Харперу с его умом и проницательностью это тоже ясно. Тут с порога раздался его голос: — Все готово. Никки продолжало трясти, так как атмосфе-pa враждебности в комнате не исчезла с его появлением. Злобное выражение пропало с лица Гейл, и при виде Харпера взгляд сделался теплым. — Я тоже готова, — с улыбкой сказала она. — Хорошо. — Он неторопливо прошел в комнату и из-под полуопущенных век взглянул на застывшее лицо Никки. — А где твой чемодан? — спросил он Гейл. — Я сейчас спускаюсь вниз. Когда Гейл вышла, Харпер легонько опустил руку на плечо Никки. Она сумела придать лицу другое выражение, но совладать с дрожью было выше ее сил. Поэтому она в отчаянии закрыла глаза, а его пальцы тисками сжали ее плечо. — Никки! В чем дело? — Он внимательно смотрел на нее. Бесцветным голосом она сказала: — Счастливо, Харпер. Мы поговорим по телефону. Ему понадобилась доля секунды, чтобы оценить ситуацию. — Я хочу поговорить с тобой сейчас. Дрожащим голосом она ответила: — Не выведывай у меня ничего. Я этого не выношу. Тиски на плече ослабли. Он стал ласково гладить ее крепко сжатые губы и щеку. — Любимая, — произнес он, но тут его голос резко изменился, словно он обуздал чувства. Рука опустилась, и он деловым тоном сказал: — Я позвоню тебе на неделе. — Прекрасно. Уходи, Харпер, скорей уходи, стучало у нее в голове. Никки не знала, что бы произошло, будь она в силах взглянуть на него, но тут вернулась Гейл, и вскоре они оба ушли. Слезы^ подобно летнему дождю, полились у нее из глаз — больше сдерживаться она не могла. * * * Прошла еще неделя. Наступил июнь. В воскресенье вечером Никки поехала с Харпером в Лондон, чтобы встретиться утром в понедельник с Питером и попросить его прислать в Оксфорд кое-какие из ее рисовальных принадлежностей. На ночь она остановилась у Харпера в его доме в Мейфэре. Ей было приятно снова встретиться с Дунканом Чангом. Когда она глядела в его темные, спокойные и умные глаза, ей становилось легче на душе. К тому же о Харпере он заботился очень хорошо. Никки решила, что вернется в Оксфорд в понедельник вечером. Ей ужасно хотелось остаться в Лондоне с Харпером еще на одну ночь. Но он был весь в делах, а когда разговаривал с ней по телефону во время ленча, голос его звучал резко и озабоченно, поэтому она не стала навязывать ему свое общество. В пять часов Харпер сделал перерыв в своем напряженном расписании, чтобы отвезти ее на вокзал, где она должна была сесть на поезд до Оксфорда. Знай она заранее, какой странной будет эта поездка, то отказалась бы ехать с ним: Харпер, хмурый и молчаливый, вел машину, а Никки уставилась в окно на кишащие автомобилями улицы, стараясь придумать тему для разговора. Ее обуял страх, что того согласия, которое установилось между ними на уикэндах, может уже не быть. Возможно, Харпер просто не мог одновременно вести машину и поддерживать беседу, а может быть, он за что-то рассердился на нее. Да и вообще все это — плод ее воображения. Тем не менее, после того как она купила билет и он проводил ее к нужному перрону, Никки почувствовала себя очень несчастной. Она повернулась к нему, чтобы попрощаться, думая, что он не заметил ее состояния. Но ему было достаточно лишь взглянуть на нее, чтобы все понять. Он нетерпеливо и тяжело вздохнул, обнял ее и так крепко прижал к себе, что у нее чуть не затрещали кости. Никки стало ужасно стыдно, так как она решила, что ему не терпится отделаться от нее. — О Боже, посмотри на часы, — отвернувшись, пролепетала она, а слезы застилали ей глаза. — Ближайший поезд отойдет через несколько минут. Мне придется бежать бегом. На самом деле ей хотелось подольше' остаться в его теплых объятиях. Он прижал ее еще крепче, затем отпустил и сделал шаг назад. Взгляд был жесткий, губы напряженно сжаты. У Никки сдавило сердце. Ничего не видя, она ткнулась губами ему в подбородок, затем, спотыкаясь и не оглядываясь, пошла к поезду. Харпер, наверное, уже ушел, и лучше ей, глупой, этого не видеть! Лишь войдя в переполненный вагон и найдя место, где можно было более или менее свободно встать, она сообразила — он ведь не сказал ей ни единого слова, ни доброго, ни сердитого, даже не попрощался. Июнь пролетел быстро. Правда, для Никки существовали одни лишь уик-энды. Харпер дал ей ключ от висячего замка на двери в ее новую светлую мастерскую. Как только прибыли необходимые художественные принадлежности, она в короткий срок закончила эскизы и сосредоточилась на портрете Харпера. С этой минуты начался отсчет шестимесячного срока. Она работала как одержимая, хотя и понимала, что не следует так спешить. Часами она делала наброски, а если они ей не нравились, рвала их на клочки в ярости оттого, что впервые у нее не все получалось, как хотелось. А часы, проведенные с Харпером… Никки будет вспоминать этот июнь с почти невыносимой болью, так как каждый уик-энд ослепительно ярко запечатлелся у нее в памяти, словно дни перед надвигающейся смертью и потому такие скоротечные. Между ними было все: смех и обида, радость, такая огромная, что казалось, она умрет от нее, редкие, но бурные споры. Каждое столкновение, каждая ночь любви, каждый бесценный миг, проведенный с Харпером, были для Никки восхитительны и потрясающи. Она все время думала, как внести в их жизнь больше уравновешенности, видела, что Харпер тоже прилагает к этому усилия — то вдруг проявит терпение в споре, то разрядит улыбкой тяжелую атмосферу, возникшую из-за его плохого настроения. Иногда согласие им почти удавалось, и тогда эти волшебные минуты тянулись вечно. Они имели свой вкус, запах, их можно было потрогать. Ей казалось, что она близка к безмятежному счастью. Но затем какая-нибудь мелочь, вроде непонятного взгляда или загадочного замечания, снова разрушала равновесие. Один такой вечер никогда не изгладится у нее из памяти. Это было последнее июньское воскресенье. Накануне в субботу они с Харпе-ром поздно легли спать, долго разговаривали, а потом в полной гармонии занимались любовью. На следующий день, в воскресенье, она согласилась поиграть в компьютерную игру с Чарлзом, а Харпер спустился вниз побыть с матерью. В игре с Чарлзом Никки потерпела полный крах. Хихикая от восторга, шестилетний ребенок легко переиграл ее, так как она, к своему стыду, совершенно не умела управляться с клавиатурой компьютера. Никки признала свое поражение, а про себя смеялась, видя, с какой жалостью смотрит на нее Чарлз. Выполнив обещание, данное мальчику, Никки бесшумно сбежала по лестнице вниз в поисках Харпера и Хелен. Они, должно быть, в малой гостиной, подумала она, не обнаружив их в передних комнатах. Она уже была у открытых дверей и тут услыхала безукоризненно правильную английскую речь Хелен: — Просто стыдно за нее. Неужели она не понимает, что ведет себя неподобающим образом? Никки остановилась как вкопанная. У нее было такое чувство, будто ее предали. Хотя они с Хелен всегда были всего лишь вежливы друг с другом, ей очень нравилась мать Харпера, и она полагала, что это доброе отношение взаимно. Сейчас Никки ощутила в голосе Хелен явное неодобрение. Она застыла на месте, ожидая, что ответит Харпер. После тягостного минутного молчания он сказал жестко и неумолимо, словно выносил приговор: — Да, я знаю. Если бы я мог предположить, что она поведет себя именно так, то никогда не допустил бы этого. Я просто не представлял, как глубоки ее чувства. От такого предательства Никки в ужасе зажала руками рот, чтобы подавить крик. Голова была как в тисках, и она больше ничего не расслышала. Затем раздался холодный голос Хелен:- Я полагаю, что, порвав с ней, ты вынужден будешь прекратить отношения и с ее семьей. Это очень неприятно. Что ты собираешься предпринять? — Я предоставил Никки несколько удобных случаев, но она даже не хочет это обсуждать. Замкнулась в себе. Она слишком гордая, и с ней трудно договориться. — Харпер сердито рассмеялся. Они обсуждают ее жизнь, будущее, ее любовь и счастье так, словно у нее нет ни права голоса, ни права выбора! От охватившего ее гнева у Никки потемнело в глазах. — Но ты должен что-то сделать. Так дальше продолжаться не может, — сказала Хелен с беспокойством. Харпер огрызнулся: — Я уже сам подумал о том, что мне делать! Но сейчас об этом рано говорить. Что ж, и на том спасибо. Он хотя бы кажется немного задетым. Злые и мучительные слезы потекли у Никки из глаз. Она повернулась, чтобы убежать к себе. Как же ей хотелось не плакать, а с решительным видом войти в комнату и, черт побери, посмотреть им обоим в лицо! Внизу лестницы она столкнулась с Чарлзом, и мальчик обхватил ее за талию. — Никки! — испуганно воскликнул он. — Что с тобой? Она с силой вцепилась в его футболку и прошептала: — Никому не говори, что видел меня, понял? Ни слова! — Я… не скажу… — запинаясь, произнес Чарлз, ничего не понимая, но видя, как ей плохо. — Я обещаю! А почему ты плачешь? Она пробормотала что-то в ответ и обхватила себя руками, словно больше ей не за что было ухватиться в жизни. Сверкая голубыми глазами, она выдавила сквозь зубы: — Попрощайся за меня с бабушкой и скажи, что я пошла работать в мастерскую. А Харперу скажи… что я увижусь с ним в пятни- цу- — Никки… — Мальчик неуверенно протянул ей руку. Но он ведь еще ребенок и мало что понимает, а она вне себя, как раненое животное. Поэтому она смогла лишь повторить: — Обещай мне! — Да, обещаю. Вот, теперь она обидела его, а он ни в чем не виноват. Никки обняла его и зашептала, прижавшись лицом к голове мальчика: — Извини, милый. Я просто сейчас очень расстроена и мне надо успокоиться. Это наш с тобой секрет, хорошо? Он в ответ прижался к ней, уткнувшись лицом ей в блузку. — Ладно. В мастерской над гаражом Никки бросилась ничком на пол. Она лежала раскинув руки, словно черпала силу из деревянных досок. Она не знала, сколько времени так пролежала — наверное, долго, так как небо за окном потемнело. Вдруг снизу раздался настойчивый, сильный стук в дверь. В тишине он прозвучал так громко, что она едва не подпрыгнула. Входя в мастерскую, Никки закрыла дверь на задвижку и теперь лежала неподвижно, прислушиваясь к стуку. Издалека раздался голос Харпера. Ее это не удивило. Харпер, конечно, не поверил тому, что ему передал Чарлз, так как она никогда не работала по уик-эндам в его присутствии и всегда старалась быть рядом с ним, чтобы попрощаться перед его отъездом. В душе у Никки бушевала буря, но она стиснула зубы и прижалась щекой к полу. Ни за что на свете она не спустится вниз, не будет притворяться, что ничего не произошло, и не станет смотреть, как Харпер сделает то же самое. Снова раздался стук, теперь Харпер барабанил в дверь. Тогда из ее горла вырвался крик: — Уходи! Никки не ожидала, что может так кричать. Спустя минуту Харпер очень спокойно и отчетливо произнес: — Я только хотел сказать, что не поеду сегодня в Лондон и мы увидимся, когда ты кончишь работать. Но ведь он собирался уехать и передумал, когда понял, что с ней что-то неладно. Ужасно, что он видит ее насквозь. Никки трясло от злости на него и на себя. На этот раз она не побежит к нему, а попытается вести себя с чувством собственного достоинства. Она влюбилась в него слишком быстро и слишком сильно, а он, видно, никогда ее не полюбит. Конечно, это еще не конец света, хотя она воспринимает все именно так. Она сморщилась, с силой ударила кулаком по полу и ушибла кисть, давая таким образом выход чувствам, которые размывающими душу потоками бурлили у нее внутри, оставляя глубокие следы на сердце, похожие на высохшее каменистое русло реки. Никки овладела собой, так как ничего другого ей не оставалось. Не может же она лежать здесь вечно! Никки встала, отряхнулась и спокойно спустилась вниз, чтобы запереть на замок мастерскую. Было уже совсем темно, и стояла полная тишина, так что даже легкий шелест ветра в листве деревьев и траве звучал неестественно громко. Никки увидела высокую фигуру, прислонившуюся к открытой застекленной двери. Она вырисовывалась в золотистом свете, падающем из малой гостиной. Свет бросал длинные блики на темную лужайку. Охваченная печалью и ощущением неизбежности, Никки медленно двинулась навстречу Харперу. Никки казалось, будто луч прожектора просветил ее насквозь, и, не видя еще лица Харпера, она знала, что он замечает все в ее облике и делает выводы о том, что происходило с ней в мастерской. Но взгляд ее больших голубых глаз скрывал истину. Она многому научилась, любя его, стала мудрой, доросла до подлинного ощущения радости, боли, понимания. И теперь она знала, что, глядя на нее, он не догадывается о. том, что произошло с ней на самом деле, и объяснит себе ее поведение неправильно, так как впервые между ними встал настоящий обман. Харпер увидел ее лицо — такое юное и такое осунувшееся, веки — словно темные пятна, губы с горечью сжаты. Казалось, что из ее тела выкачали жизненную силу. Она двигалась словно большая заводная кукла. Его вопрос прозвучал на удивление просто: — Ты не рисовала? Никки повернулась и посмотрела в сторону гаража. Конечно, он понял, что она не рисовала по крайней мере после захода солнца, так как окна не светились. — Нет. Я размышляла о работе и была не в духе, — дерзко и зло ответила она, и это тоже стало новым штрихом в ее поведении. Свет упал на ее рот, скривившийся в горькой ус-мешке. — Ведь осознание того, что ты можешь иметь й что нет, никогда легко не дается. — Зачем себя мучить? — устало спросил он, как будто она мучила и его тоже. Она бросила на него быстрый, испытующий взгляд и задумчиво ответила: — В нас изначально заложены семена нашего падения. Однажды мне это сказал, по-моему, учитель. Думаю, что и он кого-то цитировал. Я всегда недоумевала, почему люди так любят изничтожать друг друга, но сейчас мне иногда кажется, что мы разрываем на части самих себя. Харпер прислонился головой к дверному косяку. Никки видела его бледный, суровый профиль. Она знала основную черту в сложном, противоречивом характере этого человека — он защитник, и она безошибочно нанесла ему удар, так как единственное, что было ему не под силу, — это защитить ее от самой себя. Она и не знала, что способна на подобную жестокость, когда ей причиняют боль. — Я виню себя, — с кривой усмешкой сказал Харпер. Этот высокий, сильный, властный мужчина был сейчас абсолютно уязвим. У Никки сжалось сердце, ведь, как бы ни было ей плохо сейчас, любить его она будет всегда. Нежно рассмеявшись, она сказала: — Я вижу, что ты меня понял. Харпер сморщился и тяжело вздохнул. — Мне не следовало привозить тебя сюда, — жестко произнес он, — и позировать для этой проклятой картины, тем самым вынуждая тебя так напряженно работать… Острая боль заставила ее ехидно спросить: — Ты так быстро устал от меня, милый? Взгляд его горящих глаз был ужасен — казалось, у него внутри все умирало. Он'молча смотрел на нее. Горечь, напряжение и — враждебность к нему как к любовнику, бушевавшие в душе Никки, исчезли. Теперь она теряла Харпера-друга. Взгляд ее больших, широко раскрытых глаз был беззащитен. Она печально прошептала: — Харпер, почему мы не можем перестать желать невозможного? — Никки! — Харпер со стоном протянул к ней руки. Она прикрыла пальцами рот, чтобы заглушить рыдания, рвущиеся из горла, сделала шаг вперед и тут же очутилась в кольце его рук, которые скоро неминуемо оттолкнут ее. Происходящее было просто немыслимо. Как может человеческий разум вмещать в себя столь разные желания? Как может Харпер ласково гладить ее по лицу, зная, какое будущее он им уготовил? Как он может так страстно и так нежно целовать ее и не ощущать невыносимой, сводящей с ума тоски? У нее самой слегка помутилось в голове, когда его губы с невероятной жадностью прильнули к ее рту. Она ненавидела его, ей было противно собственное физическое влечение, но, когда Харпер поднял голову от ее лица, она порывисто обхватила руками его шею и притянула к себе. Она добилась того, что у него наступила разрядка, ибо она довела его до неуправляемого состояния, одновременно соблазняя и моля. Сначала она не поняла, что происходит, а Хар-пер поднял ее на руки, понес в дом и стал быстро подниматься по лестнице. Каждый шаг будил ее воображение: что произойдет дальше, в его комнате?.. Она была полна горячего, непреодолимого вожделения, но реальность превзошла все ожидания. Куда подевался неистовый, но утонченный любовник? В нее впилось, терзая, большое нагое тело, не знающее преград своей похоти и вызывающее у нее ответный атавистический порыв. В потрясенном сознании Никки все запечатлелось отрывочными кусками: его прерывистое, бессвязное бормотание; блестящая от пота кожа; ее пальцы, вцепившиеся ему в волосы, царапающие спину. Он предугадывал ее телодвижения, а неподвластный им обоим водоворот вожделения засасывал их и кружил, доведя наконец до кульминации. Ее друг и любовник оказался самым лучшим учителем любви. Никки уже познала, что физическая близость — это искусство чувственности и сладострастия, полное высвобождение эмоций; что секс — это нежность, смех и ласка. Теперь же ее эротическое образование пополнилось еще одним уроком — их соитие несло в себе привкус горечи и отчаяния. Она чувствовала, что любви приходит конец. А когда их тела разомкнулись и он лежал, прижав ее к своей тяжело вздымавшейся груди, у Никки из глаз полились слезы и стали капать на его покрытое потом тело. Она прижалась трясущимися губами к отчаянно пульсирующей жилке у него на шее, вложив в поцелуй всю душу и думая при этом: «Скоро я покину его». ГЛАВА ДЕСЯТАЯ На следующее утро Харпер должен был уехать очень рано, так как провел в Оксфорде лишнюю ночь. Рассвет едва забрезжил, а он уже нежно целовал Никки на прощанье. Она вздрогнула, всхлипнула в полусне, но не увидела, как болезненно исказилось его лицо. Нагнувшись, он осторожно убрал спутанные пряди волос у нее со лба и что-то ласково прошептал ей на ухо, от чего она перестала судорожно цепляться за его пустую подушку, а напряженные складки на лбу разгладились. Ей казалось, что она видит сладкий сон, но, как все подобные сны, он быстро кончился, и она снова спала беспокойно до утра, а проснувшись, вспомнила вчерашний день. Второй такой любовной ночи она не вынесет, не сможет и забыть отчаяние, охватившее ее вчера, поэтому ей надо уехать, и сделать это, пока их отношения не завершились горьким и неизбежным разрывом. У каждого человека есть свой предел. Свой она только что осознала. Будь она более великодушна и терпелива или более хитра и практична, она, возможно, боролась бы за свою любовь и в конце концов победила бы. Но она этого просто не выдержит. Правда, на одну уступку она заставит себя пойти, так как слишком любит, уважает Харпе-ра и испытывает к нему огромную благодарность за его щедрую дружбу. Она сама скажет ему о решении уехать. Убежать за его спиной было бы трусливым и недостойным поступком, ведь между ними было так много хорошего. Она обязана все ему сказать. И еще она должна объяснить свое вчерашнее поведение Чарлзу. Никки хотела сразу поехать в Лондон, чтобы поговорить с Харпером сегодня же вечером, но после ленча позвонила его секретарша и сообщила, что он неожиданно был вынужден на несколько дней улететь в США. Пришлось набраться терпения и подождать. И, как все последнее время, она постаралась отвлечься от своих переживаний, с головой уйдя в работу над его портретом. Когда Чарлз вернулся из школы, Никки в тщательно продуманных выражениях объяснила ему, что произошло вчера, и сказала, что скоро уедет. Он заплакал, чем очень ее растрогал. Обнявшись, они проговорили целый вечер допоздна. Энн время от времени заглядывала в малую гостиную и видела две прижавшихся друг к другу темных головы. На следующее утро Чарлз встал с распухшими от слез глазами и не пошел в школу, но экономка и слова ему не сказала. Прошла неделя, а от Харпера не было никаких вестей. В четверг вечером Никки с надеждой подумала, что уж завтра-то он наверняка должен вернуться. Она боялась, что не смо-жет дольше ждать, так как с каждым прошедшим часом ее решимость понемногу улетучивалась. В пятницу она закончила рисовать пораньше, к приходу Чарлза из школы, чтобы провести с ним как можно больше времени. Он помогал ей в мастерской упаковывать в коробки вещи, когда они услыхали скрип автомобильных шин по гравию. Они переглянулись. — Он вернулся, — сказала Никки, а Чарлз, опустив голову, кивнул. Оба знали, что это — конец. Никки спустилась следом за Чарлзом по лестнице и вышла из гаража. Она еле передвигана ноги, словно они были налиты свинцом. Обойдя дом, Никки с Чарлзом от удивления остановились, потому что из «ягуара» выходил не один человек, а двое. Водитель был, конечно, Харпер, мрачный от усталости и одетый в джинсы и рубашку. Но Никки лишь мельком скользнула по нему взглядом, уставившись на второго мужчину, помоложе. Они оба тоже увидели ее. Сердце у Никки бешено забилось, и она сделала шаг вперед. — Джонни? Лицо брата светилось от радости, от любви. — Привет, сестренка, — сказал он со смехом. — Джонни! — Просияв, Никки кинулась к нему. Он подхватил ее и закружил, как когда-то в детстве. А она смеялась и что-то болтана. Джонни остановился, и Никки наконец задала ему первые осмысленные вопросы: — Что ты здесь делаешь? Откуда ты знаешь Харпера? А мой подарок ко дню рождения ты получил? — Не все сразу! — воскликнул тот. Возбужденные встречей, они продолжали смеяться. Но тут Джонни посерьезнел и вид у него сделался упрямым, точь-в-точь как бывало у его сестры. Он взял ее за подбородок и сказал: — Да, я получил твой подарок, большое спасибо. Что касается Харпера, то он пришел ко мне домой во вторник вечером и так мы познакомились. Что я здесь делаю? Я хочу попытаться забрать тебя с собой. Так вот для чего Харпер летал в США! Его поступок настолько потряс Никки, что, если бы Джонни не держал ее так крепко, она бы упала. Вот, значит, как оперативно и как безжалостно он решил проблему! Это просто невероятно! Никки бросила через плечо затравленный взгляд на Харпера, стоявшего поодаль, засунув руки в карманы. Тут к нему подбежал сбитый с толку Чарлз и воскликнул: — Я ничего не понимаю! Ты привез этого дядю, чтобы он забрал с собой Никки? Но она и так собирается уехать! Никки увидела, как помертвел Харпер. Она отказывалась его понимать, особенно после того, как он подобным образом поступил с ней. Сама того не замечая, она дрожала как осиновый лист. Джонни повернул ее лицо к себе и твердо произнес: — Никки, нам надо поговорить. Где мы можем уединиться? Слезы застилали глаза Никки, она отчаянно пыталась овладеть собой. — Пойдем в мастерскую — там никого нет. — Куда идти? — Джонни деловито утер слезы с ее щек. — За угол, мастерская над гаражом. Я… отведу тебя. Но это ему пришлось вести ее, так как она была в полуобморочном состоянии. Еле передвигая ноги, Никки машинально направилась к гаражу. Как они поднялись по лестнице, она не помнила. Растерянная, она стояла посреди большой комнаты, где пахло краской и скипидаром. Но Джонни был настроен решительно. — Никки, мы все волнуемся. Мама и Карл хотят знать, когда ты собираешься приехать домой. И я тоже хочу это знать. Я скучаю по сестре, моему единственному товарищу по детским играм. Помнишь, как мы колесили по всему миру? И я хочу получше узнать красивую молодую женщину, в которую превратилась моя сестра. Тебе еще не надоело жить за границей? Никки это слышала не раз ото всех членов семьи с тех пор, как три года назад окончила университет, поэтому она не обратила на слова брата особого внимания. Ее интересовало то, что причинило ей столько боли. Она прошептала: — И как только Харпер мог так поступить со мной? Если он хотел, чтобы я уехала, то почему прямо не сказал об этом? Что-то дрогнуло в лице Джонни, и он долго молчал. Кругом царила тишина. Этот солнечный день был безветренным, шум машин не долетал сюда, так как дорога находилась далеко. Лишь иногда раздавалась птичья трель. Затем Джонни очень спокойно сказал: — Никки, я не могу тебе врать. И Харпер этого не заслужил. Когда он прилетел в Нью-Йорк, то представился мне как человек, который любит тебя и собирается сделать тебе предложение. Это было полной неожиданностью. Приезд в Англию — моя идея. Мы не предполагали, что ты собираешься осесть здесь. Хотя Харпер знал, что я постараюсь увезти тебя обратно в Штаты, он все же взял меня с собой. Я очень его уважаю. У меня на такой поступок силенок не хватило бы. Никки вскинула голову. В. ее глазах промелькнули недоверие, надежда и гнев. В просторной мастерской ей, такой хрупкой и маленькой, стало душно. — Он так сказал? — шепотом спросила она. Карие глаза Джонни расширились — ему стало страшно от того, насколько изменилось выражение лица сестры. Затем он помрачнел, но тем не менее произнес, положа обе руки ей на плечи: — Послушай меня, Никки! Пожалуйста, вернись домой хотя бы ненадолго. Попробуй как бы заново со всеми познакомиться. Если ты поселишься здесь, то мы будем редко видеться. Но говорить ей такое было все равно что поймать вспышку молнии или дотянуться до луны. Никки подалась вперед и, схватив Джонни за рубашку, вскрикнула: — Он все это сказал? Брат закрыл глаза и тихо ответил: — Да. У Никки внутри заиграла музыка, она вся светилась, совершенно преобразившись. Но ради Джонни ей пришлось обуздать рвущуюся наружу радость. — Я покажу тебе, какой я стала женщиной, — сказала Никки и протанцевала в конец комнаты, где в углу стоял большой закрытый мольберт. Быстрым движением руки она сорвала покрывало, и Джонни увидел еще не законченный портрет. Он подошел поближе, чтобы лучше его рассмотреть, остановился и уставился на картину. Неудержимый поток подхватил Никки. — Я должна поговорить с ним, Джонни! Ох, Джонни… я люблю тебя, но вернуться в Штаты не значит вернуться домой. Прости меня! Брат не ответил. Ему нечего было сказать, так как хватило одного взгляда на портрет, чтобы понять сестру. Никки слетела по лестнице с быстротой молнии, пересекла лужайку и вбежала на кухню через заднюю дверь. Энн с открытым от удивления ртом подняла голову от раковины, но Никки пронеслась мимо нее. Она вспомнила, как сказал Чарлз: «Я ничего не понимаю! Ты привез этого дядю, чтобы он забрал с со-бой Никки?» Ее душа и сердце кричали: «Нет, нет, нет!» Никки ворвалась в малую гостиную, но там никого не было. Тогда она стала вихрем носиться по комнатам в поисках Харпера. Где же он? «Но она и так собирается уехать!» Ей снова пришли в голову слова мальчика, и она вспомнила тот ужасный, полумертвый взгляд Харпера. Задыхаясь от быстрого бега и от отчаяния, она взлетела по лестнице и устремилась по коридору. А что, если он уехал? Куда? Зачем? Сможет ли она заставить его выслушать ее? Никки рывком открыла дверь в его спальню, и та с грохотом ударилась о стену. В конце комнаты на кровати сидел Харпер, уронив голову на руки. Он обернулся на шум, и Никки увидела потерянное выражение его лица. Это было лицо брошенного и несчастного, поверженного человека. Но таким Никки видела его лишь долю секунды. Лицо его мгновенно изменилось. Теперь на нее смотрел язвительный, холодно-равнодушный и неприступный мужчина. Как бы между прочим он спросил: — Итак, когда ты уезжаешь? — Черт тебя побери! — вырвалось у Никки. Ярость, боль, любовь охватили ее с такой силой, что ей казалось, будто она вот-вот умрет. Решительно прошествовав на середину комнаты, Никки остановилась, сжав ладони. — Неужели мы всегда будем так общаться? Такого жесткого и отталкивающего взгляда она у Харпера не видела ни разу. Он резко сказал: — Избавь меня от твоих необдуманных обвинений. У меня сложилось впечатление, что употреблять слово «мы» больше неуместно. — Избавить тебя?! — воскликнула Никки, стремясь во что бы то ни стало достучаться до него. — Я не стану тебя щадить! Тебя ничто не удовлетворяет! Ты всегда отталкиваешь меня! С какой стати я буду тебя щадить? Харпер вскочил с быстротой змеи, готовой к атаке. Тут Никки испугалась. Куда только подевались его холодность и самообладание! Слова прозвучали беспощадно: — Если ты пришла нарываться на скандал, то, видит Бог, я вышвырну тебя из моего дома! — Вышвыривай! — в ярости закричала она и прижала кулаки ко лбу. — От этого я не перестану любить тебя! Для этого тебе придется вырвать мне сердце! Ее слова прозвучали в комнате как свист хлыста. Харпер вздрогнул. Так вздрагивает дуб под топором дровосека. Никки показалось, что он сейчас схватит ее и действительно вышвырнет — не только из дома, но и из своей жизни. Этого пережить она не сможет. Потрясенная, ничего не видя кругом, она бросилась к двери, чтобы уйти самой, но наткнулась на косяк. Со стоном и щемящей тоской Харпер воскликнул: — Почему ты бросаешь меня? Она уткнулась лицом в дверь и прорыдала: — Я решила уехать, пока ты сам меня не выгнал. — Выгнал! — Никки почувствовала, что он подходит сзади, и, вздрогнув, отпрянула. Он неуверенно провел руками по ее спине, плечам, шее, волосам. — Шшш, любимая, — прошептал он. — Нет. Как ты могла такое подумать? Я даже не знаю, смогу ли я тебя отпустить. Он пытался лаской успокоить ее, но Никки не могла унять рыдания и дрожь. — Но я слышала, как ты разговаривал в воскресенье с Хелен и она сказала… что я для тебя неподходящая пара и что я… — Господи! — Он повернул ее лицом к себе и прижал к груди крепкими, как сталь, руками. Голова ее лежала у него где-то под подбородком. — Никки, Никки, ты все не так поняла. Не плачь — твои слезы разрывают мне сердце, — а послушай меня. Мы с мамой говорили о Гейл, а не о тебе. Когда в прошлом месяце я поехал с Гейл в Лондон, то тогда уже заподозрил что-то неладное, но ты не хотела ничего говорить, поэтому я расспросил ее. Она кое-что рассказала мне, не все, но этого было вполне достаточно, чтобы понять суть происшедшего между вами. Я понятия не имел о ее надеждах на наши дальнейшие отношения. И не представлял, что она настолько цинична. Я как раз объяснял маме, что должен прекратить дружбу с Гейл, поскольку мамины отношения с семейством этой особы стали натянутыми. — Но она… сказала, что это так не может продолжаться, а ты сказал, что должен что-то предпринять… но я не помню что, — сдавленным голосом произнесла Никки, уткнувшись носом в его теплую шею. Она едва сознавала, что говорит, так как всецело сосредоточилась на надежности его объятия и на том, как ей удобно стоять, прижавшись к нему, ощущая ласковую ладонь, обхватившую ее затылок. Она обвила руками его талию, твердую как монолит. Никки почувствовала, как он вздохнул. — Глупышка, — сказал Харпер сердито и в то же время нежно. — Я как раз кончил говорить о том, что из-за Гейл и у нас с тобой напряженные отношения. Я хотел, чтобы ты сама объяснилась со мной, но ты ведь самое упрямое существо на свете. Мама беспокоилась о тебе, вот и все. — Ты мог бы сказать мне об этом, — взволнованно ответила Никки. — А ты, кажется, сообщил об этом всем, кроме меня. Он откинул назад ее голову, чтобы заглянуть в лицо, и в его голосе она услышала всю невысказанную любовь, и та же любовь в десятикратном размере светилась в его темных глазах, горевших словно маяки. — Как же я мог тебе это сказать? — мягко спросил он. — Все произошло так быстро, мы неслись вперед как на гонках. Тебе пришлось со стольким справляться: твоя работа, это ужасное нападение на тебя. Я — твой первый в жизни мужчина. Ты ведь могла принять за любовь чувственное влечение. А то, что мы стали друзьями, лишь все осложнило. — Нет, — прошептала она, в знак протеста качая головой и чувствуя, как волосы скользят между его пальцев. — Наша дружба все прояснила. Я не просто влюблена в тебя, а люблю всем сердцем, душой и телом. Строгие черты смягчились, и на Никки смотрел ясноглазый и молодой Харпер. — Я понял, что люблю тебя, в тот день, когда вошел в контору Питера, а ты удивленно взглянула на меня и вся твоя чистая душа отразилась в этих неповторимых голубых глазах. А потом, — усмехнулся он, — я стал бороться со своей любовью, и это оказалась проигранная битва, потому что я боролся сам с собой. Я безумно хотел тебя, это стало моей болью, но, черт возьми, у меня ведь столько обязанностей: работа, люди, с которыми я связан, Чарлз, а ты… — А я буду либо твоей безумно счастливой женой, либо несчастной без тебя, — сказала Никки, и ее лицо исказилось в такой тоске, что он тут же нагнулся и поцеловал нежные, тянущиеся к нему губы. — Харпер, Джонни сказал, что ты собирался сделать мне предложение, а ты снова начинаешь возводить между нами преграды, — простонала она, припав к его рту. — Если это произойдет, я никогда тебя не прощу. — Нет, — сказал он, водя пальцами по ее щекам, подбородку, тонкой и такой трогательной шее. — Никаких преград между нами нет. Я это признаю, раз ты, такая мудрая и юная, так считаешь. Мы настолько сблизились, что быть без тебя — это все равно что оторвать от себя часть. Никки поймала его руки и поцеловала. — Мне жаль, что я так огорчила Чарлза, — тихо произнесла она. Харпер негромко рассмеялся. — В мое отсутствие у вас появились свои секреты. Господи, да вас нельзя надолго оставлять одних. Кто-нибудь из вас обязательно набедокурит. Этот негодник заявил, что поссорится со мной навсегда, если ты не будешь жить вместе с нами. — Ох! — Никки закрыла глаза, испуганная и тронутая словами мальчика. — Мне надо скорее поговорить с ним. Харпер, а насчет Джонни… Харпер подавил смех и прижался лбом к ее лбу. — Тут я не рассчитал, — сказал он. — Но поскольку я уже был в Нью-Йорке по делам, мне показалось разумным познакомиться с твоей семьей и заявить о своих намерениях в отношении тебя, чтобы они наконец смирились с мыслью, что ты, возможно, никогда не вернешься в Штаты. Но, к моему ужасу, твой брат настоял на том, чтобы вернуться в Англию вместе со мной. Весь обратный путь я сильно нервничал. Я хотел сначала переговорить с тобой и все объяснить, но мне не удалось. — Господи! — вздохнула Никки и, поцеловав его, раскаялась в своих подозрениях. — Все было бы прекрасно, если бы не столько недоразумений. — Твоя семья, возможно, так и не простит меня, — сказал Харпер, гладя ее губы кончи-ками пальцев. — Твой брат весьма решительный молодой человек и очень мне нравится. — Моя семья — это ерунда, они просто любят во все вмешиваться. Ты тоже ему понравился, — заметила Никки, и вдруг ей пришла в голову мысль, от которой она начала смеяться. — Давай продолжим список «недовольных». Питера хватит удар, когда он обо всем узнает. Он очень расстроился из-за твоего портрета. Мы как бы. оттеснили его на задний план. На это Харпер решительно ответил, хотя лицо у него светилось улыбкой: — Он смирится с неизбежным. А что касается этого чертова портрета, то, пожалуйста, не мучай себя больше, любовь моя, — он того не стоит. — Что? — удивилась Никки, но потом вспомнила их разговор в воскресенье вечером. — Я тогда говорила не о портрете, а о тебе самом. Но портрет — это лучшее, что я когда-либо сделала. — Ты уверена? — с облегчением спросил он. С каждой падающей преградой он казался беспечнее и наконец превратился в совсем другого человека. Цельный человек, с любовью подумала Никки, внимательно изучая его. Наконец обе половинки его личности соединились и перестали конфликтовать. — Я так рад. Когда я смогу его посмотреть? Никки сморщила нос. — Когда он будет закончен, и ни минутой раньше! Иначе это не будет сюрпризом. — Ты хочешь, чтобы я ждал? — сдвинув брови, спросил Харпер. Его лицо сделалось на-пряженным и немного суровым, но всего на какое-то мгновение. Задрав подбородок и сверкая глазами, Никки вызывающе сказала: — Да. Тебе это пойдет на пользу, так как ты слишком часто поступал по-своему. Они снова обменивались колкостями, но теперь это имело восхитительный привкус — их вечное состязание в остроумии носило сексуальный оттенок. Никки с силой ощущала его и пришла в нервное возбуждение. Харпер прищурился и задумчиво произнес: — Интересно, смогу ли я заставить тебя передумать? Она мгновенно, отрезала: — Маловероятно! — Я бы очень постарался, — сказал Харпер, и его жадный взгляд опустился на ее рот. В воздухе запахло грозой. Он дотронулся ногтем до пухлой нижней губы и осторожно погладил ее. — Твои губы как лоскутки бархата. У Никки подогнулись ноги, но она откинула голову, сделала шаг назад и с напускным безразличием насмешливо сказала: — Вот и думай об этом, а я пойду поищу брата и поговорю с Чарлзом. Малыш, должно быть, решил, что его все бросили. Но возбужденный Харпер обхватил ее за бедра и крепко прижал к себе. С хищной улыбкой он произнес: — Ну нет, ты никуда не пойдешь. — Пойду! — вспыхнула Никки. Их испепеляющие взоры встретились, и рот Харпера словно лавина обрушился на ее губы, так что Никки успела прошептать лишь одно слово: — Попозже. Оба с радостью погрузились в пожар любви. * * * Сплетники, общество, ведущие отделов светской хроники газет, деловые партнеры Харпера и все гости, приглашенные на свадьбу, недооценили Николь Эштон-Мейер. Несмотря на свою юность, оживленная молодая особа, которая шла по проходу в церкви, опершись на руку брата, совершенно не походила на застенчивую невесту. Гордон в роли шафера больно ткнул локтем Харпера в бок. Тот повернулся и затрясся от смеха. Свадебное платье Никки, которое она держала ото всех в секрете, было белое, оно обнажало плечи и облегало фигуру до колен, экстравагантная юбка клеш ниспадала до пола. Из-под небрежно сдвинутой набок прелестной, легкомысленной шляпки, украшенной белыми перьями, голубые глаза Никки озорно смотрели на Харпера. Она буквально летела по проходу, сопровождаемая посаженым отцом — Джонни, который с трудом сдерживал улыбку. Подойдя, Никки в отчаянии прошептала Харперу: — Ради Бога, не отпускай меня — я зацепилась юбкой за гвоздь, могу наступить на подол и упасть. Тогда мне не подняться, так как платье слишком узкое! Харпер и виду не показал, что умирает со смеху. Он словно железными тисками сжал ее руку и успокоил, прошептав в ответ: — Не волнуйся, любимая. Я тебя подхвачу. Присутствующие стали свидетелями этого интимного, как им показалось, перешептывания. Жених нежно, но с видом собственника взял невесту под руку. Компаньоны Харпера Бьюмонта, конкуренты и даже явные недоброжелатели — все стояли с довольным видом, предрекая, что очаровательная новобрачная, от которой он совершенно без ума, смягчит жесткий как сталь характер Бьюмонта. Когда же священник спросил невесту, берет ли она жениха в свои законные мужья, эта негодница очень долго медлила с ответом, подняв подбородок и окидывая будущего супруга оценивающим взглядом. Наконец она произнесла: «Да». В глазах Харпера промелькнул всем хорошо знакомый взгляд хищника, а выражение красивого лица сделалось жестким. Коллеги и партнеры Бьюмонта с грустью поняли, что более мягким им не суждено его увидеть. Прием был великолепный. Хотя за окнами завывал холодный декабрьский ветер, в зале было тепло. Золотистый свет люстр разливался кругом, словно пьянящее шампанское, создавая атмосферу волшебной сказки. Счастливы были все. Чарлз украдкой раздобыл бокал шампанского и успел сделать несколько глотков, а затем, возбужденный, приставал к Дункану Чангу с разговорами. Но хрупкий маленький человечек спокойно и с неизменной приветливой улыб-кой сносил эту болтовню. Хелен Бьюмонт любезно развлекала приглашенных в конце зала. Гости заметили, что, хотя у родственников новобрачной и был вид людей, неохотно смирившихся с неизбежным, отношения двух богатейших семей в мире обещали стать хорошими. Неутомимый Питер Беллис раздавал свои визитные карточки всем желающим, бросая при этом любопытные взгляды на огромную, закрытую покрывалом картину, стоящую в углу на мольберте. Это свадебный подарок Никки Харперу — портрет, законченный всего пару недель назад. Его должны были показать позже вечером. А пока что провозглашались тосты, был подан ужин, на котором разрезали свадебный пирог, и, конечно, были танцы. После того, как все сфотографировались, Никки сняла шляпу, так как в зале было очень жарко. Вместе с матерью она удалилась на несколько минут в туалетную комнату, где они булавками подкололи длинный подол платья. Беспредельно счастливая Никки, словно колибри, носилась от одной группы гостей к другой. У нее в ушах сладкой музыкой звучали слова Харпера, которые он прошептал ей сразу после церемонии бракосочетания. Он крепко прижал ее к себе, наклонил к ней свою львиную гриву и с ненасытным взглядом темных глаз произнес: — Ты по своей воле связала себя со мной, и теперь уж я тебя никогда не отпущу, потому что моя любовь — это любовь эгоиста. В конце концов мужчина в нем поборол друга, который мог дать ей все, что она пожелает, даже свободу, независимо от того, чего ему это стоило бы. Но для Никки это не имело значения. Она получила то, что хотела, а он стоял перед ней, и его глаза светились счастьем и великодушием. Она очень надеялась на то, что, завладев ею, — он никогда больше не будет помышлять отдалиться от нее. С тенью тревоги в ясных, широко раскрытых глазах она глядела на его красивое лицо. Прошедшие шесть месяцев сейчас казались ей полной идиллией, но она суеверно опасалась, что не сможет совсем забыть бурные стычки в начале их знакомства. Умоляющим шепотом она произнесла: — Тогда ты должен держать меня очень крепко. Но ее муж оказался не только терпеливым, но и мудрым. Он заметил легкое смятение в голубых глазах и понял Никки лучше, чем она себя. Как он научил ее радостям любви, так же научит чувствовать себя защищенной и уверенной в его постоянстве, и тогда последняя тень сомнения исчезнет у нее навсегда. Он не сказал ей этого — она постепенно познает все сама. Харпер заключил Никки в объятия и нежным голосом пообещал крепко держать ее всегда. Тогда она упорхнула от него — озорство било в ней ключом. Перебегая от одних гостей к другим, шутя и приветливо улыбаясь, Никки краем глаза наблюдала за элегантной, высокой фигурой Харпера, которому условности этикета мешали просто и открыто устремиться за ней. Вот опять кто-то из знакомых преградил ему путь, и у Харпера недовольно исказилось лицо. Он бросил на Никки сердитый взгляд и с вежливой улыбкой повернулся к гостю. А Никки подошла к маме с Хелен и немного поболтала с ними, но, увидев, что Харпер с облегчением освободился от задержавшего его знакомого, громко засмеялась. — Извините меня, — быстро проговорила она. — Харпер хочет меня поймать. Я побегу! И она снова упорхнула. Миссис Хайсенгер с удивлением посмотрела на высокую, решительную фигуру зятя, преследовавшего Никки, и сказала: — Она испытывает его терпение. — Наоборот, — задумчиво заметила Хелен, увидев жадный, отчаянный взгляд Харпера, который он бросил на свою неисправимую жену. — Так ему и надо. Наконец Харпер поймал ее, но лишь потому, что она дала ему это сделать. Раздались звуки, оркестра, и они закружились в стреми-^ тельном вальсе по огромному пустому залу, а гости, столпившись, наблюдали их танец. Никки буквально летала по воздуху. Все ее внимание было сосредоточено на этом необузданном, чувственном мужчине, в чьих глазах она читала ноты их общей любовной музыки, которая продолжала звучать у них в душах, даже когда вальс уже кончился. Эта музыка волнами накатывала на них и с грохотом разбивалась в симфоническом крещендо. Не вполне отделавшись от некоторой неуверенности, Никки спросила Харпера: — Ты меня простишь? Он улыбнулся, не понимая ее вопроса, но очарованный переменами в ее настроении: — За что? — Его длинные ласковые пальцы дотронулись до пульсирующей жилки у нее на шее. — За твой портрет, — сдавленно прошептала она и провела языком по пересохшим губам. Харпер замер, и с его худого лица исчезло выражение снисходительности и беспечности. Нахмурившись, он глянул в полные тревоги глаза, затем отошел от Никки и направился к закрытому мольберту. Взгляды расступившихся гостей были прикованы к пересекающему зал Харперу и одиноко стоящей Никки. Харпер подошел к картине, схватил покрывало и отбросил его. По комнате пронесся приглушенный вздох, а Питер Беллис издал восторженный возглас, в котором можно было уловить нотки огорчения — он терял в лице Никки дизайнера. Никки не было видно лица Харпера. Она со страхом судорожно стиснула холодные ладони. Казалось, что он стоит в застывшей позе перед портретом целую вечность. Она понимала, как ему неприятно быть выставленным напоказ, потому что ощущала то же самое — ведь она вложила в портрет всю себя. Темные глаза Харпера на портрете отражали его противоречивую личность: рассудительность и легкомыслие; утонченная чувственность изящных рук и безжалостно, сурово сложенные губы; нежность и сострадание в строгих чертах лица; за томлением и грустью проглядывала радость. Портрет убедительно раскрывал его характер, но, что самое существенное, он отчетливо говорил о том, как она любит и глубоко понимает его. Никки неуверенным шагом, надеясь и молясь, приблизилась к своему кумиру, возвышавшемуся над всеми как скала. Подойдя к нему, она остановилась. Не оглядываясь, Хар-пер почувствовал, что она рядом, и хрипло произнес: — Ты была права — это лучшее из сделанного тобой, и портрет заслуживает того, чтобы его выставить. Однако его лицо и слова ничего ей не говорили, и она не поняла, доволен он на самом деле или нет. Но когда он посмотрел на нее и она увидела, что его глаза увлажнились, то ей стало ясно, как глубоко он тронут. Она услыхала его шепот: — Спасибо тебе. Лицо Никки осветилось лучезарной улыбкой, и мир вокруг, который, казалось, застыл на месте, снова стал вращаться. Время пролетело незаметно, и наконец Хар-пер и Никки ушли переодеваться. Пышное зрелище закончилось. Когда они вернулись, Харпер был в обыкновенных брюках со свитером и кожаном пиджаке, а Никки — в джинсах и спортивном свитере с эмблемой Гарвардского университета, отданном ей братом Джонни. Им пришлось поторопиться, иначе они могли опоздать на самолет, отправляющийся далеко на юг, к солнечному Нилу, по которому они совершат двухнедельный круиз. Семья и близкие друзья окружили их, чтобы попрощаться. У Никки закружилась голова от множества торопливых объятий. Мама просто шепнула ей: — Всегда будь счастлива, милая. Джонни так сильно сжал ее, что чуть не сломал ребра. Хелен тихо разговаривала с сыном, а Чарлз едва не опрокинул Никки, запечатлев неуклюжий поцелуй у нее на носу. Гордон же озорно подмигнул. Никки казалось, что все это ей снится. Она пришла в себя, лишь когда Харпер наконец повернулся к ней и с неотразимой улыбкой, от которой замирало сердце, спросил: — Ты готова? Родственники новобрачных стали свидетелями ее ответа, которым она скрепила свои обязательства перед ним, как и он это сделал раньше: — Всегда.