На следующий день мороз приутих. Отправились гулять. Осмотрели все, что осталось от сгоревшей мельницы. Долго бродили около местной достопримечательности — горы Ойки, на которую, однако, никто не решился взобраться, так как, было очень скользко. Под вечер собрались в обратный путь. Сестры Окуловы настойчиво просили приезжать к ним без стеснения и обещали познакомить с братьями, которые в этот день отсутствовали.

— Братья вам, наверное, понравятся, — сказала Екатерина Ивановна, прощаясь с Курнатовским и задерживая его руку в своей. — Они ведь тоже сочувствуют нашему общему делу…

Поездка в Шошино была для Курнатовского новой вехой в жизни. Мысленно он часто возвращался к встрече с Екатериной Ивановной и ловил себя на том, что она, как живая, стоит перед ним.

Наконец пришел ответ на просьбу о переводе из Курагинского: Курнатовскому и Лепешинским разрешался переезд, но не в Шушенское, а в село Ермаковское.

— Ничего, — утешал товарища Лепешинский. — Это ведь все-таки ближе к Владимиру Ильичу. Ермаковское южнее, и местность там чудесная.

В феврале курагинцы начали готовиться к переезду.

Ермаковское находилось, если считать не на глазок — по-сибирски, — а по карте, в сорока верстах от Шушенского и в тридцати — от нетронутого массива тайги. Отсюда были хорошо видны вершины Саян, покрытые вечными снегами и льдами. Причудливые изломы горных кряжей в зависимости от погоды или времени дня то окутывались лиловой дымкой, то окрашивались в нежно-розовые тона, то нависали серыми, хмурыми громадами. Они манили вдаль, напоминали о смелых путешественниках-первооткрывателях. В отличие от Тесинского и Курагинского в Ермаковском было много зелени. Но в то время года, когда ссыльные переехали в Ермаковское все скрывалось под огромными снежными сугробами; горная речка Оя, впадавшая в Енисей, несла свои воды под толстым ледяным покровом. В Ермаковское приехал ссыльный марксист Силывин, приехали на время Старковы. Только Шаповалову и Панину исправник запретил поселиться в Ермаковском. Виктор Константинович тосковал по своему другу Сидорычу, грустил, что и Шошино теперь дальше. Позднее в Ермаковское перевели с севера тяжело больного туберкулезом Ванеева. Курнатовский очень сблизился с ним.

В марте, когда начало пригревать солнце, а на полях появились первые проталины, Виктор Константинович достал у крестьян лошадь и верхом отправился в Шушенское. Владимир Ильич и Надежда Константиновна радушно встретили гостя. Они засыпали его вопросами о ермаковцах (теперь там находилась целая колония социал-демократов марксистов).

За обедом говорили о книге Каутского «Аграрный вопрос». Владимир Ильич получил два экземпляра. Один он отдал Курнатовскому. Едва закончив обед, они углубились в чтение новинки. На охоту не поехали. Если у Владимира Ильича бывали более важные дела, а знакомство с книгой Каутского он считал таким делом, всякие развлечения откладывались. Курнатовский уже знал об этой черте Ильича.

— Некогда, — говорил Ленин. — Готовлю статью о капитализме в сельском хозяйстве. Раньше апреля не кончу.

Кроме Каутского, Курнатовский получил от Владимира Ильича книжку немецкого профессора неокантианца Штаммлера и журналы «Вестник Европы», «Русское богатство».

В апреле, когда весна начала входить в свои права, в Ермаковское приехал Владимир Ильич. Он захватил новое охотничье ружье, которое получил от брата.

Забрав сумку с провизией, Владимир Ильич и Курнатовский на целый день ушли в тайгу на охоту. В Ермаковское вернулись поздно ночью, промокшие, усталые, но с дичью. Подошли к дому — темно, ворота на запоре.

«Хозяйка ворчать будет», — с досадой подумал Курнатовский.

Владимир Ильич, хорошо знавший местные нравы, указал на светившееся неподалеку окно.

— Смотрите, — сказал он, — Сильвин не спит. Не надо стучать к вам. Зайдемте к нему. Он меня еще утром к себе приглашал.

Сильвин обрадовался гостям и тут же начал хлопотать: принес чугунок с кашей и чайник, стоявший в печи среди дотлевавших углей.

Владимир Ильич запротестовал:

— Чай пить будем, если сам хозяин еще не пил…

Сильвин усадил их и, заверив, что сам он голоден и хочет поесть и попить чаю, устроился вместе с гостями за столом.

Когда собирались ложиться спать, Владимир Ильич категорически отказался занять единственную кровать. После долгих споров решили все улечься на полу. Но долго не спалось.

— Владимир Ильич, — попросил Курнатовский, — вы давно обещали рассказать нам о своей поездке за границу, о своих впечатлениях.

— Я надеялся тогда, — задумчиво сказал Ленин, — встретиться с Энгельсом, побеседовать с ним. Но опоздал. Энгельс был уже при смерти.

— А как ваши встречи с Плехановым? — поинтересовался Сильвин.

Долго рассказывал Владимир Ильич о Плеханове. Он считал, что Плеханов, как ученик Маркса и Энгельса, на одну-две головы выше многих западноевропейских теоретиков марксизма. Владимир Ильич дал высокую оценку книге Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю».

— Кто после смерти Маркса и Энгельса мог бы осуществить подобное? Поколения революционеров будут учиться по его книгам.

Плеханов, по словам Владимира Ильича, произвел на него хорошее впечатление, хотя и держался он несколько свысока, как учитель с учеником, давая понять, что между ними существует разница и в возрасте и в знаниях, и в практическом опыте.