— Но тут горы, обрывы, пропасти.

— А не все ли равно!

Фанни задорно свистнула.

И опять это был взбалмошный казачок-мальчишка, избалованный отцом сорванец…

Фанни внесла в жизнь Ивана Павловича и еще не-удобства. Она любила хорошо покушать. А стол постового офицера — спартанский стол. Борщ да рисовая каша — вот и все. На посту появилась корова и при корове дун-ганка. Откуда? — «Царанка привел». Кто приказал? — «Барышня Фаня» — как, по ее приказанию, называли ее казаки. Утром на столе стали часто появляться коржики, оладьи, пышки и пончики, стояли кувшины с молоком и кувшинчики со сливками. И обед стал иной. Запевалов начал под опытным руководством показывать большие успехи в кулинарном искусстве. Артельщик, ездивший в город, получал от «барышни Фани» длинный список, чего надо привезти. Из ее ящиков появлялись дорогие консервы, конфекты, варенье, печенье.

Спорить было невозможно. Она не признавала слов «мое» и «твое», но все было «наше», а в это «наше» она вносила так много «своего». И это становилось страшно.

Теперь вот купила лошадей. Значит, прочно думает засесть на Кольджатском посту. Куда-то ездит, что-то ищет. Не золото же в самом деле? Какая-то цель у нее есть. К этой цели она неуклонно стремится, не жалея де-нег.

Какая цель? Мужская или женская? Трудиться и за-воевывать себе свободу и право жить на земле — или по-работить женскими чарами мужчину, его, Ивана Павло-вича, и стать потом самой рабою его?..

— Дядя Ваня… Вот и луна. Смотрите, какой сконфу-женно-глупый у нее вид. Точно ей стыдно, что она так за-поздала… Вы знаете? Я уверена, что на луне нет людей. Ведь она совершенно замерзшая. Я учила… Правда?

— Правда.

— Ух! И поскачу же я завтра по плоскогорью! Дер-жи! держи! не поймаешь!.. Тут ни у кого нет борзых со-бак?

Иван Павлович не ответил. «Ну что с нею подела-ешь», — думал он.

Запевалов, Царанка и дюжий казак Стогниев, нарочно позванный с поста как знаток этого дела и силач, посед-лали казачьими седлами Мурзика и Аксая. Фанни в лег-ком кафтане, подтянутом тонким ремешком в серебряном наборе, и кабардинской шапке, с нагайкой на темляке, по-донскому перекинутой через плечо, наблюдала за про-цессом седлания этих диких лошадей и подавала советы.

— Закрутки не надо! — кричала она. — За уши возьмитесь, вот и все. Ишь ты какой!.. За уши его!..

Глаза ее стали темными и горели восторгом. Локоны развевались под мягкими завитками бараньей шапки.

— Готов, Царанка?

Казаки поста толпились на дворе, обмениваясь впе-чатлениями. Не каждый из них рискнул бы сесть на такую лошадь.

— Феодосия Николаевна, неужели вы сами сядете на эту лошадь? Это безумие! — говорил Иван Павлович и чувствовал, что волнение охватило его.

Он никогда еще так не волновался. На всякий случай он поседлал свою лошадь.

Фанни даже не посмотрела на него. Ей было не до разговоров.

— Царанка, — обратился Иван Павлович к калмы-ку, — барышне нельзя ехать на Мурзике. Он совсем ди-кий.

— Барышне все можно, ваше благородие, — покор-но проговорил Царанка. — Готово, барышня, садись!

Он со Стогниевым едва сдерживали всего мокрого от пота Мурзика. Мурзик бил передними ногами, стараясь ударить державших его, и взвивался на дыбы. Глаза его метались во все стороны, открывая белки то вправо, то влево. Ноздри были раздуты. Он пыхтел и временами визжал. Страшно было подойти к нему.

Фанни быстро перекрестилась, легко подошла к лошади, схватилась левой рукой за поводья и за гри-ву, а правой, по-калмыцки, за переднюю луку, люди расступились… «Пускай»! — крикнул Царанка, и Фан-ни помчалась по каменистому широкому спуску. Мур-зик прыгал, горбил спину, бил задом, и на каждый его протест Фанни сыпала ему нагайкой по обоим бокам. За ней на Аксае летел и Царанка. Когда и как он сел, никто не успел заметить. Этот выделывал курбеты еще злее, но калмык впился в него ногами и все посылал его вперед.

— Ух! Хорошо, барышня! — крикнул калмык, обго-няя Фанни и сейчас равняя свою лошадь с ее.

Иван Павлович не мог их догнать на своем сытень-ком и круглом сером киргизе Красавчике…

Скачка продолжалась минут пять. Лошади сдали, пе-ребились на рысь, а через час все трое — Фанни, Царан-ка и Иван Павлович — ехали шагом на взмыленных ло-шадях к дому. Лицо Фанни горело восторгом победы, волосы развевались, грудь порывисто вздымалась, из полуоткрытого рта блестели зубы. Маленькой ручкой без перчатки она то и дело похлопывала по мокрой шее ло-шадь, и та ежилась от ее прикосновения и подбирала голову, не зная, сердиться ей на своего победителя или при-знать его власть, покориться и быть счастливой этой лас-кой.

— Посмотрите, дядя Ваня, — сказала Фанни, пока-зывая свою руку с кровавыми пятнами, мокрую от конс-кого пота с налипшими на нее темными волосами, — всю руку в кровь разорвала поводом. Даром что поводок у меня лучшей работы, совсем мягкий.

— Вы сумасшедшая, — сказал Иван Павлович. Фанни засмеялась.

— А ваш Красавчик-то и близко не мог подойти к Мурзику и особенно Аксаю, — хвастливым тоном маль-чишки сказала она. — И что за глупое имя Красавчик! Неужели вы лучше не нашли?

— Ну и Мурзик, по-моему, не лучше, — парировал Иван Павлович.