— Вот именно. На эту тему у меня только что был один разговорчик. Ты знаешь, кто это сидел у меня?

— Нет, откуда же…

— Майор из НКВД. Такие глупые вещи говорил, слушать не хочется. Чтобы в нашем коллективе!.. Да он не знает, что я сам подбирал каждого человека! И ручаюсь за своих людей головой, понятно?

— Кто же ему не понравился?

— Конах. Этот скромный бухгалтер, который тише воды, ниже травы. Что он о нем знает? Да и фактов ни каких, просто подозревает. Ну, так я сказал ему…

— Известно, вы в обиду своих сотрудников не дадите. Вот почему у вас приятно работать, Кирилл Власович. Я это очень ценю. Мы все ценим.

Дымов замолчал, потом сказал, как человек, который ценит время:

— Если позволите…

Он разложил папку, вынул бумаги.

— Подожди, — отмахнулся Омаров. — Тут вот какой разговор. Директор треста предупредил меня, что запас муки и основных продуктов у нас на базах уменьшился. Это правда? Как там по отчетам, я давно не проверял остатки, не в курсе.

— Да, товарищ капитан. Продуктов убавилось примерно на одну треть. Остался четырехмесячный запас.

— Очень мало. Шесть судов становятся сейчас под погрузку в Находке. Ты дал указание, что грузить?

— Да, товарищ капитан. Вот радио в порт. Первым выйдет «Кулу». На него погрузят муку, масло, табак. Вторым — «Джурма». На ней взрывчатка. Потом «Анадырь» с техникой. Подпишите, и я сейчас же передам радиограмму. Все, как положено.

Омаров подписал. Дымов не уходил.

— Страшное время. Война, — задумчиво сказал он.

— Не горюй, Дымов. И не такое вынесли, а теперь… Какая сила поднялась на немцев! Временные неудачи, а может, и военная хитрость. Заманиваем. Ну что ж, бывает. Только слабые люди теряют голову. Таких мы всегда поправим. А если надо — накажем, чтоб другим неповадно было. Паршивых — из стада вон.

Дымов помялся, потом сказал, понизив голос:

— Вчера здесь был агроном из Айчана. Знаете, пожилой такой, кажется, Волков его фамилия. Так он в разговоре заявил, что если еще Япония вступит, тогда мы окажемся в мешке. И все это таким тоном…

— Негодяй! Пораженческие речи сейчас хуже всего!

— Он и о вас с усмешкой говорил. Нашлись, что поддакивали ему, соглашались, разговор поддерживали.

— Кто? — Голос Омарова звенел, накалялся.

— Агроном и зоотехник из Мульена. Тоже субчики хорошие. Германия, дескать, сильна, ее голыми руками не возьмешь…

Омаров сорвал трубку телефона.

— Майор? Это Омаров говорит. Ты вот подкапывался у меня под этого… Ну да, да. А сам не замечаешь, что у тебя под носом пораженцы агитацию разводят. Кто? По телефону нельзя, приди, потолкуем… Это из тех, кого я недавно принял вместе с совхозами и еще не успел проверить как следует.

Дымов вышел из кабинета, с непроницаемым видом прошел по коридору и плотно закрыл дверь своей комнаты. По телефону он сказал Конаху:

— Ты мне нужен. Да, в семь.

Тот хотел спросить что-то еще, но Дымов быстро повесил трубку.

В семь часов начальник планового отдела гулял по дороге за городом, скучающими глазами смотрел по сторонам. Конах стоял в кустах. Ждал, воровато оглядываясь.

Они сели на закрытой от взоров полянке. Дымов с откровенной насмешкой посмотрел в лицо бухгалтеру.

— Он жив, наш мальчик.

— Как — жив? — Конах даже вскочил.

— Вот так. Жив. И даже не ранен.

— Не может быть! Пуля сбросила его в реку. Как камень, ушел под воду… Я еще подошел, посмотрел. Не выплыл.

Дымов хмыкнул.

— Мистика какая-то… — пробормотал Конах.

— Стареем мы, наверное, друг мой. Никуда уже не годимся. И глаз подводит, и руки, и энергия не та. Белый Кин в этом отношении более удачлив. Смотри, как у него с Бортниковым…

— Придется ехать опять, — безо всякого энтузиазма заметил Конах.

— Придется, — в тон ему отозвался Дымов. — Только не в Катуйск, а в Кирелях, на север. Там есть оленесовхоз, километров триста от последнего прииска в сторону Неры. Нужно сделать ревизию в этом хозяйстве.

— А что такое? — Конах сразу насторожился. В такую глушь, это же месяцев на пять, как в ссылку…

— Ты на подозрении, вот что. Уезжай с глаз долой. Если бы не война, из твоего города уже пришли бы справки. Понимаешь? Занялись твоей особой, проверка, слежка.

— Они подозревают меня в покушении?