Возможно, однако, что именно на Алоиза-младшего изначально и понадеялся его отец — уж больно все ловко складывалось в 1895 году: Алоиз-старший как раз теперь сумел выскочить на пенсию, не подрывая собственную общественную репутацию и материальное благополучие семьи, и мог непосредственно заняться руководством добычей клада, а Алоиз-младший как раз подходил к такому мальчишескому возрасту, когда по традициям, веками сложившимися в окрестностях Штронеса и Шпиталя, сыновей было принято приучать к началу преступной деятельности — как поступили в свое время и с Алоизом-старшим.

Такая возможность заставляет совершенно по-новому взглянуть на возможные мотивы конфликта двух Алоизов.

Весьма возможно, что старший потерпел решительное фиаско: не слишком дисциплинированный и достаточно самостоятельный сын, выросший по существу без отца, проявил неожиданные для последнего твердость морали, верность честности и крепкость характера — и оказал сопротивление чересчур грубо предпринятой вербовке в преступника и вора. Вместо того, чтобы пойти на поводу у отца, он явно заинтересовался основами и причинами его поведения — столь нестандартного для обычных порядочных людей, каковым Алоиз-младший привык, практически заочно, почитать и собственного отца. В результате подросток даже счел себя обязанным тайно заглянуть и в семейные бумаги — и кто знает, что он сумел там углядеть! Ведь до нас-то многие из этих бумаг, вероятнее всего, просто не дошли!

Варианты дальнейшего развития конфликта мы уже рассматривали раньше; так или иначе, но Алоиз-младший оказался за порогом родительского дома.

Понятны и причины дальнейшей его сдержанности в освещении этого конфликта: кто бы ему, Алоизу-младшему, поверил? У него ведь не было ни малейших доказательств ни преступного прошлого, ни преступных намерений собственного отца — разговоры, ведшиеся ими один на один, к делу не подошьешь!

Этот мотив сохранял силу для Алоиза-младшего всю его оставшуюся жизнь. В период же 1933–1945 годов откровения на эту тему просто угрожали бы его жизни — это было прекрасно понятно, а выступать с такими разоблачениями после 1945 года (когда на этом, заметим, можно было бы неплохо заработать!) было и вовсе аморально: негоже было порочить память покойного отца и покойного (как тогда считалось) брата Адольфа такими сведениями, какие у Алоиза-младшего не хватило духу предать гласности еще при их жизни.

В итоге же этот «непутевый» старший брат Адольфа Гитлера оказывается не только самым привлекательным членом данного преступного семейства, но даже и вообще достаточно порядочным и честным человеком — при всех его мелких преступных заскоках!

Так или иначе, но взаимоотношения Алоизов быстро претерпели окончательный и бесповоротный крах.

Оставалось теперь уповать на Адольфа. Этот поначалу был слишком мал — одно это исключало возможность не только его практического использования в деле, но и его вербовки даже в какой-либо чисто теоретической форме: любой ребенок должен сначала дорасти до возраста, когда становится возможным посвящать его хоть в какие-нибудь серьезные секреты — поэтому все равно приходилось ждать.

К ужасу Алоиза-старшего, духовное формирование Адольфа Гитлера шло явно не в том направлении, какое могло устраивать его отца: с Адольфом, почти успевшим свихуться на религиозное служение, можно было потерпеть еще большее поражение, чем с его старшим братом!

С этим следовало не слишком торопясь, но решительно бороться — это и стало первейшей задачей для отца Гитлера. Прежде чем Адольфу стать вором (как мы постараемся показать — и убийцей), его следовало сделать для начала просто аморальным человеком — иного пути для себя Алоиз-старший уже видеть не мог, тем более — после смерти самого младшего сына, Эдмунда, лишившей отца последнего резерва.

В оправдание отца Гитлера укажем лишь на то, что этим он вроде бы не преступал законов своего клана и следовал, повторяем, фамильным традициям, заложенным многовековой семейной историей.

Тем более ужасающие последствия это имело для всего человечества ХХ столетия!

Хорошо известно, что природа человека такова, что, при всем разнообразии индивидуальных личных особенностей и способностей, можно чему-либо эффективно обучить и обучиться лишь тогда, если приступать к этому до наступления какого-то определенного критического возраста. Ниже нам встретится, например, Адольф Гитлер, впервые в своей жизни возжелавший сделаться музыкантом — такое желание на него нашло в возрасте 17 лет; понятно, чем это завершилось.

С моральными принципами дело обстоит совершенно аналогичным образом — начиная с некоторого возраста этому уже не обучишься.

Великий русский писатель Федор Михайлович Достоевский придумывал каких-то идиотов, маявшихся проблемами типа — если Бога нет, то все можно, которым, на наш взгляд, просто нет места в мыслях и намерениях достаточно взрослых людей, получивших твердое моральное воспитание.

Автор этих строк должен сознаться, что с молодости испытывал брезгливость по отношению к героям Достоевского, ставшим преступниками или только собиравшимся это совершить — ко всем этим Родиону Раскольникову, двум третям (или даже трем четвертям, если считать Смердякова) Братьев Карамазовых, Парфену Рогожину, Ставрогину, Верховенскому и всем прочим. Как эти взрослые дяди могли маяться совершенно примитивными вопросами, которые каждый для себя должен решить еще в юности — и на всю оставшуюся жизнь, просто непонятно.

Подобно Мазеру, утверждающему, что знает, сколько положено пить, автор этих строк воображает, что знает, как нужно относиться к преступлениям — и проявления этого самомнения, надо полагать, наглядно проглядывают по всей данной книге.

Ведь это же очень просто: решить — убивать или не убивать какого-либо конкретного человека, и уж тем более — убивать или не убивать пяток-другой миллионов людей!

Хотя решения совсем не обязательно должны быть строго однозначными в различных ситуациях: автор этих строк не является безусловным адептом заповеди не убий и должен сознаться в том, что сильно зауважал бы Алоиза Шикльгрубера, если бы тот, разобравшись в прошлом своих предков, просто не долго думая убил бы Иоганна Непомука! Но Алоиз, как известно, остановился на ином решении.