Едва ли разногласия между Морозовым и Тихомировым были столь существенны до того, как перед террористами открывались бы реальные перспективы самостоятельного захвата власти. Чисто практическая значимость идей Морозова была доказана как раз в момент его отъезда за границу: после взрыва в Зимнем дворце в феврале 1880 года правительство вынужденно сменило курс в направлении либерализации режима. Это, на самом деле, как не трудно догадаться, не очень-то и соответствовало целям Тихомирова, ни на шаг не приблизив его к захвату власти в собственные руки.

Узнав об аресте в ноябре 1880 Александра Михайлова, с которым Морозов сохранил дружеские отношения, Морозов немедленно выехал в Россию, но был арестован на границе в начале 1881 года и просидел в крепостях четверть века – чуть больше, чем Фроленко, арестованный несколькими месяцами позднее.

Налицо, таким образом, концентрация высшей власти в заговоре в руках двух лиц – Михайлова и Тихомирова; только им двоим, по существу, было известно, как же распределялись между ними их индивидуальные роли.

Заметим, что в такой предельной конспиративности был определенный смысл: народовольцы играли вовсе не в игрушки. Все это поколение еще за несколько лет до создания «Исполкома» совершенно четко формулировало свои практические цели и задачи: «нам ведь революцию хотелось произвести самое большее в три-четыре года» [506] .

Когда выяснилось, что на народную поддержку рассчитывать не приходится, то все равно оказалось жаль собственных усилий, уже затраченных и еще возможных к применению, тем более, что состояние противостоявшего царского карательного аппарата не внушало ни уважения, ни серьезных опасений: «Само III Отделение находилось в слабом и дезорганизованном состоянии, и трудно себе представить более дрянную политическую полицию, чем была тогда. Собственно для заговорщиков следовало бы беречь такую полицию, – при ней можно было бы, имея единый план переворота, натворить чудес. При тогдашнем правительстве, тогдашнем настроении общества и офицеров, да еще при такой полиции, – положительно возможно бы было организовать дворцовый переворот. Но, на счастье России, наши революционеры были все-таки мальчишки и невежды. Они болтали о революции в народе, боялись „буржуазии“, боялись „конституции“ и вовсе не желали сознательно низвергнуть правительство и тем менее захватить власть в свои руки. Они шли „в террор“ просто по бунтовскому темпераменту, по досаде, из мщения за своих собратьев и, – в самом сознательном случае, – из надежды „дезорганизовать“ правительство... Как будто можно было желать более дезорганизованного правительства, чем было тогда!» [507] – в этих ностальгических строках, написанных много позже того, как Тихомиров изменил делу революции, бывший великий революционер покривил душой, пытаясь создать впечатление о бесцельности и бессмысленности собственных прежних усилий; немного ниже мы приведем несколько иную его собственную трактовку прошедшей борьбы. Заметим, что все эти оценки не разделялись его прежними соратниками.

Фигнер писала: «„Народная Воля“ ставила своей первой неотложной задачей свержение самодержавия, и жестокую борьбу с правительством решила вести наличными силами партии. Это было неслыханное новшество: вся рутина прошлого революционного движения говорила против нас. Заявлять о необходимости завоевания политической свободы считалось до тех пор ересью, опасной для осуществления социальной революции с ее экономическим переворотом. Еще большим отступлением от прежних традиций было – не ждать восстания народа, а самим начать битву» [508] ;

«политическая борьба, перенесение центра тяжести революционной деятельности из деревни в город, подготовление не восстания в народе, а заговора против верховной власти, с целью захвата ее в свои руки и передачи народу, строжайшая централизация революционных сил, как необходимое условие успеха в борьбе с централизованным врагом, – все это вносило настоящий переворот в революционный мир того времени. /.../ чтобы сломить оппозицию и дать новым взглядам окончательное преобладание в революционной среде, потребовалось 1-1 1/2 года неутомимой пропаганды и целый ряд ослепительных фактов: общий ропот неудовольствия поднялся при выходе номера «Народной Воли» /.../ и единодушный взрыв рукоплесканий приветствовал 1 марта 1881 г.» [509] .

По существу имел место заговор с целью государственного переворота (как бы ни иронизировал об этом сам Тихомиров много позже). Разумеется, замыслы и сюжеты такого заговора должны были быть весьма секретны. Скрывался даже сам факт такого заговора, что привело к одной курьезнейшей ситуации.

Первым идеологом захвата революционерами государственной власти в России был П.Г.Заичневский – революционер с 1861 года, автор кровожадной прокламации «Молодая Россия», потрясшей Петербург в мае 1862 года: «Выход из /.../ гнетущего, страшного положения, губящего современного человека /.../, – один: революция, революция кровавая и неумолимая /.../.

Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови, погибнут, может быть, и невинные жертвы /.../; мы готовы жертвовать лично своими головами, только пришла бы скорее она, давно желанная. /.../

Мы будем последовательнее великих террористов 1792 г. Мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка придется пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 1790-х годах. /.../ Помни, что кто тогда будет не с нами, тот будет против; кто против – наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами.

Да здравствует социальная и демократическая республика русская!» [510]

Свои дальнейшие теории Заичневский развивал в Орле, где он находился с 1873 года под надзором полиции и собрал вокруг себя кружок местной молодежи – в основном из гимназисток.

Невозможно отрицать влияние идей Заичневского сначала на Тихомирова, а затем и на юного Володю Ульянова, в свою очередь просвещавшихся бывшими «орлятами» Заичневского. Воспитанницами последнего были две женщины, наиболее близкие к Тихомирову в «Исполкоме»: Е.Д.Сергеева (ставшая женой Тихомирова) и М.Н.Ошанина-Оловенникова.