Георгию пришла в голову мысль, что делу объединения монотеистов невольно поспособствовало национальное и конфессиональное смешение. Да, Великое Переселение могло явиться толчком к объединению, но подлинной причиной послужило совсем не оно, в этом дядя Влад прав.

Когда перед лицом общего врага, в канун «генетического Апокалипсиса», лидеры церквей осознали безотлагательную необходимость совместных действий, в Берлине собрался Первый Вселенский собор монотеистов — христиан, мусульман, иудаистов. Пять тысяч уполномоченных религиозных авторитетов со всех концов света — отцы-предстоятели всех христианских конфессий, ученые улемы, популярные муфтии, верховные имамы и аятоллы мусульман, виднейшие иудейские раввины — съехались в Берлин, собравшись в древних стенах рейхстага. По истечении двух с лишним лет, в результате горячих дебатов и ряда бесчисленных согласований, им удалось-таки разработать и утвердить план спасения. Так называемый «Путь Гонгрения», по имени автора идеи — архиепископа Истринского.

Для начала, согласно «Пути Гонгрения», следовало добиться мирного сосуществования всех монотеистов. С грехом пополам, со скрипом, этот пункт Соборного Решения исполнили в четыре года — если не мир, то перемирие было достигнуто. А вот с реализацией второго пункта никак не выходило. Вторым параграфом стояло — в качестве промежуточной меры к последующему всеобщему объединению — добиться воссоединения бесчисленных церквей и сект внутри двух религий — христианства и ислама. Однако, как священство ни старалось объединить католиков с православными, а тех и других — с протестантами, ничего не выходило. Что там! Протестантские церкви не желали сливаться даже друг с дружкой, не то что с традиционалистами. У мусульман дела обстояли и того хуже — слишком много взаимно пролитой крови разъединяло тех же шиитов и суннитов.

Тогда в Астане, в Храме Всех Конфессий, был созван Второй Вселенский собор. На нем иерархи постановили не стремиться к полному доктринальному слиянию, признав таковое недостижимым, а решили добиться хотя бы известного административного объединения трех упомянутых религий — христианства, ислама и иудаизма. Но для этого все одно требовалось минимальное согласование доктрин. По крайней мере — до уровня снятия основных, вопиющих противоречий между конфессиями.

И этого, как ни странно, удалось-таки добиться. На трех последующих Вселенских соборах христиане признали Магомета пророком, иудеи — Христа Мессией. Правда, мусульмане поначалу ни в какую не хотели считать Иисуса сыном Аллаха. Но и они в конце концов, основываясь на темном толковании последнего аята шестьдесят шестой суры Корана, пришли к соглашению, что пророк Иса бен Мариам находится в некотором родстве с Аллахом. Дальше дело не пошло. Впрочем, и этого оказалось достаточно.

Наконец, Шестой Вселенский собор монотеистов, вошедший в историю как Римский, ибо проходил на недавно возникшем Папском острове, торжественно объявил об административном объединении всех монистов. Делегаты договорились выбирать себе единого пожизненного главу — Архипастыря. Резиденцией Архипастыря был определен тот же Папский остров. Одновременно они сформировали постоянный орган новой квазицеркви — Вселенский Совет Монотеистических Церквей — ВСМЦ.

Таким образом, хотя настоящего слияния монотеистических церквей и религий не получилось, известное единение достигнуто было. Монотеисты — христиане, иудеи, мусульмане — продолжали, как и прежде, молиться каждый на свой манер. Но теперь они хотя бы признавали друг друга, и это стало огромным шагом на пути создания Вселенской церкви. Такие меры позволили, помимо прочего, вернуть духовенству роль значительной и позитивной политической силы. Затем были предприняты и другие шаги. В частности, религию вернули в школы и дошкольные учреждения, атеизм, а следом за ним и дарвинизм признали вредными лжеучениями, заменив устаревшую теорию эволюции прогрессивным научным креационизмом; наконец, ввели уголовную ответственность за безбожие. А впоследствии, когда отделение церкви от государства окончательно и повсеместно признали опасным либеральным заблуждением, последовало уже революционное оздоровление общества; наступила новая эпоха — эпоха религиозно-духовного возрождения, вошедшая в учебники истории под наименованием Теократический ренессанс, и Церковь вновь, как в добрые Средние века, стала играть первую скрипку и на международной политической арене, и во внутренней жизни государств.

На сегодняшний день, по прошествии десятилетий, весьма условное некогда объединение приобрело зримые очертания и формы. Во многих странах были открыты храмы так называемой Вселенской Церкви, где культовые потребности могли отправлять последователи любого из направлений монотеизма. Народились даже общемонистские праздники, совместные ритуалы и молитвы. Речь уже шла о литургическом единстве. А простым мирянам все сложнее стало ориентироваться в нюансах догматических расхождений. Куда проще ходить на молитву во Вселенский храм и не париться о том, кому кладешь поклоны, — раз Храм один, так и Бог един.

Тем временем облака за иллюминаторами истаяли вовсе, оставив после себя лишь легкую туманную дымку, сквозь которую где-то внизу провиднелись нарезка полей, пятна растительности и причудливые речные извивы.

Лайнер шел на снижение.

Неожиданно суша закончилась, и под ними простерлись голубые просторы Северного моря.

— Подлетаем к аэродрому Харлем, — прогудел стюард. — Посадка, господин аль-Рашид.

Георгий занял свое место и с любопытством стал вглядываться в морскую гладь. Ага, вон он, Харлем. Бетонная платформа аэродрома отсюда, с высоты, казалась устрашающе крошечным серым квадратиком. И как только на таком разместится двухпалубная махина лайнера? Но по мере снижения иллюзия рассеивалась: Харлем оказался тем, чем он и был на самом деле, — гигантской плавучей платформой пятидесяти миль в длину и двадцати в ширину, возведенной над местом, где когда-то существовал одноименный, ушедший на дно город.

Аль-Рашиду никогда еще не приходилось бывать ни в одном из подводных городов, поэтому он с интересом ожидал посадки. Веками трудолюбивые голландские крестьяне и бюргеры упорно, клочок за клочком, по сантиметру отвоевывали у моря свои польдеры: осушали болота, окружали дамбами, дренажными каналами. И даже когда пришли времена Потопа и, казалось, уж теперь-то их извечный соперник — Северное море — возьмет долгожданный реванш, они, единственные в Европе, не пожелали смириться со стихией. И, накрыв родной город прозрачным куполом, предпочли вместе с ним погрузиться в соленые морские пучины.

Такое упрямство, безусловно, заслуживало уважения. Вон у беспечных итальянцев Венеция ушла на дно вместе со всеми своими великолепными палаццо и знаменитыми каналами. Амстердам же устоял.

На аэродроме Георгий вместе с обоими провожатыми, которые, ссылаясь на приказ шефа, категорически отказались отпустить Георгия одного, пересел на катер — летная платформа служила одновременно пристанью — и они помчались к торчащим над морским горизонтом цилиндрическим вышкам из стекла и стали, что сверкали в лучах заходящего солнца подобно гигантским алмазным градусникам.