Шрифт:
Отличен приложенный к книге портрет поэта работы Анненкова».
Петербургские зимы (1928)
Заглавие «Петербургские зимы» впервые появилось 1 января 1926 г. в парижских «Днях», последний раз оно было использовано уже после выхода книги — 24 августа 1928 г. в рижском «Слове».
К 1928 г. из всех этих «литературных фельетонов» легко можно было составить отдельную книгу, что и было сделано. Она вышла в 1928 г. в парижском издательстве «Родник». При очевидном интересе к книге главный вопрос, который оказался поставленным критикой, относился к трактовке ее жанра: что это - документ, прихотливые мемуары, беллетристика?
Один из первых рецензентов Е. А. Зноско-Боровский в парижской «Иллюстрированной России» (1928, № 47, 17 ноября, с. 18) рассудил о книге так:
«…Все приемы в ней от беллетристики, от литературы „чистой", художественной. При том, литературы не объективно-описательной, не строго реалистической, но импрессионистской, рассчитанной прежде всего на создание определенного впечатления и настроения». Книга, завершает рецензию Зноско-Боровский, «является одним из немногих сочинений эмиграции, которому обеспечено долголетие».
В содержательном плане самый подробный отчет о «Петербургских зимах» дан Петром Пильским в рижской газете «Сегодня». Уже по заглавию рецензии — «Петербург перед кончиной» — понятно, на чем останавливает внимание автор:
«Георгий Иванов выпустил страшную книгу. Она напоминает о том, что хотелось бы забыть, — хотелось бы, но нельзя. Пока эти главы появлялись отдельно, их видения
проходили, пощипывая читательское сердце. Теперь они собраны, и разрозненные призраки сбежались, чтобы явить картину ужаса.
Неврастеники, помешанные, эпилептики, изломавшиеся модники, вылизанные худосочные эстеты, спивающиеся с круга таланты, непризнанные гении, доморощенные уайльды, стилизованные проходимцы, истерики, снобы, опустошенные женщины, надрыв и безделье, ночные бреды, а надо всем этим сумасшедшим домом, в этих больных метаниях, в этой пресыщенной игре, во всех душах – какое-то тяжелое предчувствие, безысходная тоска и приговоренность. <…>
Иных из своей галереи Г. Иванов скрыл под инициалами. Для петербуржцев это не загадка: знакомые лица, знакомые места.
Пусть некоторые из этих фигур охарактеризованы колюче – все же зловещая панорама правдива. Клеветы нет, нет даже увлечения карикатурой, и престарелый врач К. (Кульбин) не выдумка.
Вопреки модному преклонению перед „Велемиром" Хлебниковым, я всегда утверждал, что это — сумасшедший, — еще недавно об этом писал, – тоже подтверждает и Георгий Иванов.<…>
Петербург сначала потерял свое лицо, потом потерял себя, потом российский глава и распорядитель судьбами страны потерял и Россию.
Но юродивые и ломаки спаслись.
Сергея Городецкого горячо отрекомендовала большевикам жеманная Лариса Рейснер-Раскольникова, поэт Мандельштам ухватился за кончик сов. подола, Рюрик Ивнев поступил на службу, Велемир Хлебников просиял кумиром для большевицких одописцев, Вл. Нарбут очень быстро оценил все выгоды новой власти.
Петербург тихо кончался, на его месте осунувшейся тенью вставал опустошенный Ленинград» (1928, №213,9 авт.).
Марк Алданов в «Современных записках» (1928, кн. XXXVII., с.526-527) писал «о несомненно очень блестящем» дебюте Георгия Иванова-прозаика:
«Это не беллетристика, это и не «очерки». Жанр книги трудный и владеет им автор превосходно.
Приходилось слышать упреки: «Это не весь Петербург, а какие-то уголки…» Разумеется, не весь, разумеется, уголки. Но Г.В.Иванов и не задавался целью показать Петербург в целом. Показывает он две эпохи. Люди бесятся с жиру, – люди мрут с голоду. Время Бродячей собаки, — время Смольного Института. Удивительнее всего, как две эпохи, по модному выражению, «перекликаются» в книге. „Пупсик" сливается с „Интернационалом" <…>.
Сам по себе Петербургский Монмартр в эстетическом отношении, да и в других, стоил недорого. Петербург дореволюционного времени был, вероятно, самым страшным, самым фантастическим городом в мире, напоминая, пожалуй, Венецию 18-го века. Автор „Петербургских зим", опять-таки согласно со своим замыслом, взял не самое страшное; да и над фантастическим в его книге собственно преобладает смешное <…>. Но то что выбрал Г. В. Иванов, показано с редким искусством, с подлинным художественным талантом».