— Или Сашин, — упрямо повторила она.

Она сидела в кресле, и я опустился перед ней на колени, чтобы лучше видеть ее глаза.

— А тебе самой как удобнее считать? — спросил я. — Чей он?

Марина покачала головой и ответила мне печальной улыбкой.

— Это будет мой ребенок, — сказал я. — И мы с тобой никогда не будем пытаться определить, как все обстоит в действительности. Я хотел любить тебя, хотел, чтобы ты родила мне ребенка, — так чего же мне еще желать, если это уже случилось?

Из ее глаз снова потекли слезы, и она уткнулась лицом в мою грудь.

— Наверное, жизнь действительно бьет ослушников, — признал я. — Так давай делать из этого выводы и не совершать новых ошибок. Мы можем сейчас расстаться, но не будем ли мы потом жалеть об этом всю жизнь?

Кажется, я убедил Марину. Она безропотно собрала вещи, и мы вышли из квартиры так, как уходят навсегда.

На вокзале я купил два билета до Вологды. Марина была печальна и тиха. Я старался ни на миг не оставлять ее одну. Отлучился только однажды, чтобы позвонить Светлане. Она была дома.

— Это Женя, — сказал я. — Уезжаю. Вот прямо сейчас.

— Прощай. Мне будет тебя не хватать.

— Меня тебя тоже. Прощай.

Я прощался не только с ней, но и со всеми, кто здесь оставался. И с собой, прежним, — тоже. Навсегда. Я вспоминал первый день своего появления в кабинете у Самсонова. Там был другой я и другая жизнь. Как все изменилось за этот короткий срок!

В вагоне было малолюдно. Мы устроились у окна, и лучшего нам и желать было нельзя.

— Пообедаем? — предложил я.

Марина молча кивнула. Я не очень-то проголодался, но мне хотелось ее хоть чем-то отвлечь, потому что за окном проплывала Москва. Марина уезжала из города, в котором прожила всю свою пока не длинную жизнь, и наверное это было для нее немалым потрясением. Она слишком многое пережила за последнее время, и мне хотелось оградить ее от новых неприятных впечатлений.

— Там, в сумке, есть консервы, — сказал я. — Достань, пожалуйста. А я справлюсь насчет чая.

И снова Марина молча кивнула. Я отправился к проводнице. Она сидела в своем купе одна и старательно перебирала старые замусоленные билеты.

— Чаечку бы! — сказал я.

Проводница недружелюбно посмотрела на меня.

— Чаечку! Кофеечку! — передразнила она с досадой. — Не успели от Москвы отъехать — уже их жажда мучает!

— И все-таки! — проявил я настойчивость.

— Через час!

Я, наверное, виделся ей врагом. Вражеским лазутчиком, специально засланным в стан МПС с тем, чтобы своими наглыми претензиями и выходками дезорганизовать работу столь славного министерства.

— Вы поосторожнее, — огрызнулся я. — На линии работает контроль.

Эта абракадабра почему-то совершенно лишила ее спокойствия. Она заметно вздрогнула и воззрилась на меня, словно признав во мне авангард того самого контроля, который работает на линии. Я развернулся и отправился к Марине. Она сидела над распахнутой сумкой, зажав в руке фотографию. Она вскинула голову и, как мне показалось, даже смутилась.

— Дай, — мягко попросил я.

Она безропотно подчинилась. Это оказался тот самый снимок, где была она, был Саша и на стене за их спиной висели часы с кукушкой. Старые часы, интересные. Я всегда хотел иметь такие в квартире. Их не надо заводить, достаточно лишь потянуть за цепь, на конце которой висит металлический цилиндр, выполняющий роль грузила.

— Он так ревновал меня к тебе, — вдруг сказала Марина.

Я недоверчиво посмотрел на свою спутницу. Сначала подумал, что не понял, но потом догадался, что не ошибся.

— Саша? Ревновал тебя ко мне?

Она кивнула в ответ и печально улыбнулась.

— Он знал о моем существований?

Она кивнула.

— Знал, — подтвердила. — И устраивал мне жуткие сцены ревности.

— Почему же ты ничего мне не говорила?

— А зачем? Чтобы ты, узнавши о пощечинах, которыми он меня одаривал, помчался с ним разбираться? И чтобы вы из-за меня передрались?

У меня даже сжались кулаки. Марина заметила это и невесело засмеялась.

— Вот видишь! — вздохнула она. — Так это еще время прошло. А что было бы, пожалуйся я тебе по горячим следам? Не говорила я тебе ничего — и правильно делала.

— Только я не пойму, — признался я. — Если он знал обо мне, почему не пришел ко мне разбираться?

— Лично о тебе он не знал. Думал, что твой шеф так горячо меня любит. А я его и не разубеждала.

— Шеф? — вскинулся я. — Самсонов?!