Я осматриваю просторную пустую кухню, небольшую комнату с голыми стенами, столовую, где нет ни стола, ни стульев, и ванную, в которой имеется только маленький кусочек мыла и одно-единственное черное полотенце. Райли была права — дом как будто нежилой, прямо жуть берет. Ни личных вещей, ни фотографий, ни книг. Только темный паркет, почти белые стены, пустые полки, холодильник, забитый бутылками со странной ярко-красной жидкостью — и ничего больше.

В следующей комнате стоит телевизор с плоским экраном, о котором говорила Райли, удобное кресло, о котором она не рассказывала, и высится стопка DVD-дисков с фильмами на иностранных языках — я даже названия не могу перевести. Останавливаюсь у лестницы. Пожалуй, нужно уходить, я уже видела достаточно, — и все-таки нечто трудноопределимое гонит меня дальше.

Иду вверх по лестнице, держась рукой за перила и вздрагивая каждый раз, как под ногой скрипят ступеньки — их жалобы кажутся пугающе громкими в пустом доме. Добравшись до площадки, натыкаюсь на ту самую дверь, которая остановила Райли — только в этот раз дверь не заперта, а наоборот, чуть-чуть приоткрыта.

Я осторожно приближаюсь к двери, призывая на помощь голосок в голове. Мне сейчас до зарезу нужен хороший совет. Но я ничего не слышу, кроме стука собственного сердца. Толкаю дверь ладонью — и замираю на пороге. Передо мной комната, обставленная так пышно и роскошно, словно она попала сюда прямо из Версаля.

Сколько здесь всего, даже трудно сразу рассмотреть! Великолепные гобелены, старинные ковры, тяжелые шелковые портьеры, бархатная кушетка, мраморный стол и груды фолиантов на нем. По стенам, между деревянными панелями и лепными украшениями под потолком, развешаны картины — и на всех изображен Деймен в костюмах разных эпох. На одном полотне он верхом на белом жеребце, с серебряной шпагой на боку и в том самом камзоле, в котором явился к нам на Хэллоуин.

Я подхожу ближе, ищу глазами дыру на плече — ту, о которой он сказал в шутку, что она осталась после артиллерийского залпа. Невероятно — вот она, дырка, прямо на картине. Я провожу по ней пальцем, словно зачарованная. Что это, розыгрыш? Мои пальцы соскальзывают ниже, к медной табличке с надписью:

«Деймен Августо Эспозито, май 1775».

Подхожу к соседней картине и с замирающим сердцем смотрю на портрет неулыбчивого Деймена, укутанного в строгий темный плащ, на синем фоне. На табличке под картиной значится:

«Деймен Августо, портрет работы Пабло Пикассо, 1902».

На следующей вихрятся густо нанесенные красочные мазки, и подпись:

«Деймен Эспозито. Винсент Ван Гог».

И так далее, все четыре стены — сплошь изображения Деймена кисти великих мастеров.

Я без сил оседаю на обтянутую бархатом кушетку. Ноги меня не держат, в глазах все расплывается, в голове крутится тысяча безумных предположений. Хватаю со стола первую попавшуюся книгу, раскрываю на титульном листе и читаю:

«Деймену Августо Эспозито».И подпись — Вильям Шекспир.

Я роняю книгу на пол и тянусь за следующей. « Грозовой перевал, Деймену Августо»,подпись — Эмили Бронте.

На всех книгах дарственные надписи — «Деймену Августо Эспозито»,или «Деймену Августо»,или просто «Деймену».И все подписаны авторами, умершими больше ста лет назад.

Я закрываю глаза и стараюсь справиться с дыханием. Сердце несется вскачь, руки дрожат, я повторяю про себя, что все это какая-то шутка, что у Деймена просто пунктик на почве истории, он коллекционирует антиквариат или подделывает картины. А может, это фамильные реликвии — остались от длинной-длинной линии дедушек, прадедушек, пра-пра-дедушек и прочих предков, потому у них одинаковое имя, и все они необыкновенно похожи друг на друга.

Но стоит мне еще раз осмотреться вокруг, и по спине проходит холодок. От правды не спрячешься: это не просто антиквариат и никакие не предки. Это личные вещи Деймена, дорогие сердцу, которые он собрал за долгие годы.

С трудом встаю на ноги и, шатаясь, выхожу в коридор. Хочется бежать прочь от этой ужасной комнаты, от этого мерзкого, вычурного, перегруженного вещами мавзолея, прочь из этого дома, похожего на склеп! Оказаться от него как можно дальше и никогда, ни за что не приходить сюда больше.

Уже спустившись по лестнице, я вдруг слышу пронзительный крик, а вслед за ним — глухой протяжный стон. Даже не задумавшись, бросаюсь на звук, распахиваю дверь в конце коридора и вижу Деймена — на полу, в разорванной одежде, на лице кровь, а под ним бьется и стонет Хейвен.

— Эвер!

Он вскакивает и оттаскивает меня назад, а я рвусь к подруге, отбиваюсь изо всех сил.

— Что ты с ней сделал?! — кричу я.

Хейвен побледнела, глаза у нее закатились, и я понимаю, что нельзя терять ни минуты.

— Эвер, прекрати, пожалуйста.

Его голос звучит слишком ровно, слишком размеренно.

— Что ты с ней сделал?! — ору я, бью кулаками куда попало, кусаюсь, царапаюсь, но где мне с ним справиться.

Деймен стоит, как скала, и держит меня одной рукой. От моих ударов он даже не морщится.