Миша пришел домой веселый и уже на пороге широко раздвинул руки для объятья.

— Ура! — крикнул он жене. — Сегодня составляли график отпусков, и мне достался август.

— Ой! — взвизгнула Таня, бросаясь ему на шею. — И у меня то же самое.

Поужинав, супруги кинули посуду в бункер автоматической мойки и сушки и, предвкушая приятное путешествие, уселись за стол.

— В Антарктиду поедем, — сказал Миша мечтательно. — Позагораем, в море покупаемся.

— Что ты! — махнула Таня рукой. — С тех пор как зажгли это искусственное солнце и прибрежная полоса круглый год очищена ото льдов, туда все стали ездить. Устроиться, говорят, совершенно невозможно. До чего дошло: дрессированные пингвины стали жилища свои сдавать. Сами-то они на сезон к полюсу уходят: там вроде похолодней. А что в Северном порту делается! Каждый день пять лишних теплоходов с двигателями на антивеществе подают — все равно не хватает. Нет, в. Антарктиду не поедем. Вот на Марс если…

— Что на Марс? — поморщился Миша. — Прошлый год ездил туда Протон Галактиков из отдела межвидовых превращений. Они там сейчас путем переработки генетической информации преобразуют вредных насекомых в полезных сельскохозяйственных животных. Протон как раз скоро кандидатскую защищает по теме «Превращение мухи в слона». «Ну как, Протоша, — говорю, — весело было?» — «Да что ты, — отвечает, — скучища страшная. Главное, пыль красная все время в глаза летит. Я ведь зачем, — говорит, — ехал — но каналам хотел на лодочке покататься. Так у них каналы на лето пересыхают, они их крышками закрывают, превращают в шоссейные дороги. То-то ученые спорили, бывало, есть ли там каналы, нет ли. Приходят, правда, на танцы марсианки из ближнего поселка, но уж больно застенчивы. Пригласишь, а они от смущения из голубых — это у них естественный цвет кожи — фиолетовыми делаются. Угасающая цивилизация!» Не советовал он ни в какую. Давай на Венеру махнем, а?

— Ни в коем случае! — закричала Таня. — У нас Плазма Горелкина из бюро эксплуатации земного Ядра ездила туда. Глушь, говорит, страшная. Ну день смотришь на гигантские папоротники, ну два, но ведь и фруктов поесть хочется. А где их взять — ни яблок, ни груш, ни вишен. С питанием там вообще плохо… Венера ведь перешла на самообеспечение — вот и кормили их целый месяц котлетами из птеродактиля.

— Куда же ехать-то? — сказал Миша.

Супруги задумались.

— Да вот, — Миша хлопнул себя по лбу, — у нас там две путевки какие-то странные обнаружились: на Клязьму. Кого ни спрашивал, никто не знает где.

— Это что-то новое, — Таня наморщила лоб. — А сколько световых лет от Земли?

— Вот я и говорю — никто не знает. Давай поедем. По крайней мере хоть собственными впечатлениями будем делиться.

Инженер Контргайкин давно просил своего друга архитектора Пилястрова показать ему новый жилой дом, о котором столько писали в газетах. Пилястров, наконец, согласился. Друзья влезли в АМТ (аппарат моментальной транспортировки) восемьдесят четвертого маршрута и через мгновение были уже за четыреста километров от центра города, в новом жилом квартале. Пятнадцатиэтажный дом стоял на опушке леса. От углов его тянулись к земле громадные стальные канаты.

— Экспериментальный, — объяснил Пилястров. — Под дом подложена антигравитационная плита. Ни фундамента тебе не нужно, ни, стало быть, землеройных работ. Больше того: захотел перенести дом в другое место — пожалуйста. Подцепил атомным дирижаблем — и волоки куда хочешь. Любой архитектурный ансамбль можно создавать. А канаты держат лишь, чтоб не прыгал сам. Машина какая-нибудь старинная проедет мимо, почва дрожит — дом и ускакать может…

— А как бы внутрь? Отделочку посмотреть…

— Заходи, — Пилястров сделал приглашающий жест, но сам почему-то не пошел.

Контргайкин открыл входную дверь, шагнул на ступеньку и, взлетев вверх, больно ударился головой о потолочное перекрытие.

«Ах да, я же ничего здесь не вешу», — сообразил он. Цепляясь за прутья перил, Контргайкин вернулся к исходному пункту.

— А как вверх подняться? — крикнул он.

— На лифте, — послышался голос с улицы.

Крепко держась за перила, Контргайкин добрался до двери лифта. Но странно: кнопок возле нее не было, не слышно было и скрипа, и не свисали, покачиваясь, тросы.

— Эй, — разозлился Контргайкин, — где же кабина?

— Нету, — отозвался Пилястров. — Заходи прямо в шахту, отталкивайся посильней — и взлетишь на любой этаж.

Любопытство пересилило в Контргайкине страх. Он стремительно полетел вверх, как вдруг, оцарапав ему нос, вниз пронеслись ботинки, а за ними и вся фигура человека. «Как же это он избавляется от антигравитации?» — подумал Контргайкин, но решить этот вопрос не успел: голова его стукнулась об ограничитель. К ограничителю, правда, была приделана подушка, но все равно в ушах зазвенело. Контргайкин открыл дверь лифта и вылез на площадку. Он вспомнил правила поведения человека, очутившегося на тонком льду, улегся на живот и стал медленно глядеть то направо, то налево. Лестницы не было. «Ну да, — сообразил Контргайкин, — она и не нужна тому, у кого есть в ботинках прибор для уничтожения антигравитации. Но мне-то как быть?» Кое-как он прополз через десять комнат и очутился на балконе. Земля была далеко внизу, зато рядом Контргайкин увидел конец троса, удерживающего дом. «Другого пути нет», — решил он, вцепился в трос и пополз вина. Пока трос находился в зоне антигравитационной плиты, все было неплохо, но вскоре он оказался над свободным пространством, и Контргайкин стремглав полетел вниз.

Очнулся он оттого, что кто-то энергично его тормошил.

В голове гудело, все тело разламывалось, и руки, оцарапанные о трос, горели. Возле себя он увидел Пилястрова.

— Великолепно, не правда ли! — кричал архитектор. — Оригинально, современно, уютно. Вставай, я тебе еще один экспериментальный дом покажу — из новых строительных материалов. Стены из ваты пополам с бумагой, обожженные в сталеплавильной печи, а крыша — из бронированных плит, для защиты от метеоритов.