Профессия юриста была наследственной в семье Вернов. Со дня рождения мальчика для Пьера Верна не было ни малейшего сомнения в том, что его сын станет адвокатом. Он окончит школу в Нанте, пройдет практику в конторе отца и поедет в Париж, чтобы закончить свое образование. Как только мальчик научился ходить, отец взял его в свою контору на Кэ Жан Бар. И всю жизнь во всех своих письмах — а эта переписка сохранилась — он давал сыну мелочные советы, пространные пояснения, и никогда у него не возникало ни малейшего сомнения ни в своей правоте, ни в своем превосходстве.

…Софи Анриетта, урожденная Аллот де ля Фюйе.

Она сидит лицом к зрителю на самом краешке мягкого кресла, обитого цветным шелком. Черное бархатное платье с белым кружевным воротничком, черная бархотка вокруг шеи, строгая прическа с ровным пробором; маленькие руки сложены на груди… Ее окружает ограниченный мир женщины XIX века: раскрытый клавесин с развернутыми нотами, тусклое зеркало на стене, коврик под ногами. Тяжелая портьера скрывает дверь и словно отделяет Софи Анриетту от внешнего мира, как бы замыкая ее в круге домашних дел. Но для того, кто знает ее биографию, в ее спокойной позе чувствуется принужденность: кажется, что она сейчас соскочит с кресла, чтобы через минуту оказаться на свежем ветру острова Фейдо. Настойчивость, упрямство, живость, остроумие — вот наследство, переданное ею своим сыновьям от бретонских и нормандских предков: моряков, кораблестроителей, негоциантов, представителей морского народа, для которого равно близки и знакомы все океаны и материки.

Остров Фейдо был тем миром, где мальчик рос до двенадцати лет. Одетый в гранит, удлиненный, этот остров походил на огромный каменный корабль, плывущий вниз по Луаре, между набережными, носящими имена адмиралов, мореплавателей, корсаров и полководцев. В «носовой» части этого пловучего острова зеленел крохотный садик, называвшийся «Маленькой Голландией», где росли все тропические растения, которые могли выдержать влажный и ветреный климат нижней Луары. На «корме» разместился небольшой рыбный рынок. С углового балкона, выходившего на главную улицу острова — рю Кервеган — можно было видеть весь «корабль»: четыре горбатых моста, соединяющих его с материком, городские кварталы на севере и зеленые луга заречья. Из слухового окна на чердаке вид был еще более широким и мир казался безграничным.

Для мальчика, уроженца большого портового города, улица рю Кервеган, идущая вдоль всего «пловучего острова», казалась капитанским мостиком, а позиция у слухового окна — «вороньим гнездом» на вершине мачты. Со сладким шуршаньем протекали вдоль каменных бортов «корабля» воды Луары, медленно проплывали рыбацкие лодки с квадратными парусами, вдали виднелись океанские корабли, уставшие от плаваний в дальних морях, свернувшие свои паруса и ошвартовавшиеся прямо у гранитных набережных.

В большом восьмиугольном зале со сводчатыми входами мальчик видел два больших портрета, висящих по бокам камина: Франсуа Гильоше де Лапейрер, нормандский навигатор, и Александр Аллот де ля Фюйе, арматор из Нанта, — его предки. И снова они напоминали ребенку о широком мире, о безбрежном океане, не разделяющем, а соединяющем далекие материки.

Софи любила гулять с сыном по набережной де ля Фосс, усаженной магнолиями, где разгружались океанские парусники, совершающие рейсы в Вест-Индию и на гвинейский берег. В те годы целый флот в две с половиной тысячи судов был приписан к Нантскому порту. На пристани грудами возвышались бочонки с ромом, мешки с кофе и какао, связки сахарного тростника. Бородатые матросы продавали любопытным горожанам ананасы и кокосовые орехи, торговали канарейками, попугаями, обезьянами. Маленький Жюль читал названия кораблей: «Сирена», «Милая роза», «Павлиньи перья», «Морская раковина», «Чудесные яблоки»… Снова — в который раз! — его обступал романтический мир безграничного океана.

Жюль не был единственным ребенком в семье. Брат Поль, всего лишь на шестнадцать месяцев моложе, был его лучшим другом, товарищем детских игр, поверенным несложных тайн. Затем шли сестры: Матильда, Анна и Мари, по прозвищу Ле Шу, что можно перевести и «капуста», и «пирожное с кремом», и «пышный бант».

Затем следовали кузины Тронсон — Каролина и Мари, ровесницы Жюля и Поля, постоянные участницы их детских игр. И, наконец, наиболее близкие из чуждого и насмешливого мира взрослых: дядя Прюдан Аллот — брат матери, Шатобур — муж старшей сестры Софи Анриетты и мадам Самбен.

Мадам Самбен, жена капитана дальнего плавания, пропавшего без вести, была первой учительницей маленького Жюля. Она показывала братьям Верн буквы, исправляла палочки и кружочки в их детских тетрадях и читала им вслух удивительные истории о путешественнике Синдбаде и несчастном Робинзоне Крузо. Она рассказывала им о своем исчезнувшем муже, в гибель которого она не верила, и мечтала когда-нибудь накопить достаточно денег, чтобы отправиться на его поиски.

Шатобур — любитель-художник, ученик прославленного в те годы живописца Изабе, двоюродный брат знаменитого писателя Шатобриана — любил рассказывать трогательные и романтические истории из жизни благородных краснокожих индейцев и об экспедициях, одна за другой отправлявшихся на поиски Северо-западного прохода.

В одной из таких экспедиций участвовал и его знаменитый родственник. Правда, путешествие это носило скорее увеселительный характер. Шатобриан, мечтавший о прелестях первобытной жизни, добрался лишь до центральных частей штата Нью-Йорк, описанных позже в романе Купера «Зверобой», охотился с дикими ирокезами на бизонов и, опьяненный величием девственной природы, вернулся на родину, мечтая об огромной эпопее из жизни первобытных племен…

Дядя Прюдан был антиподом де Шатобура: коммерсант, путешественник, он объехал полсвета, «бывал даже в Бразилии», говорили дети, но его рассказы всегда носили несколько шутливый, иронический характер. Любитель фарсов, поклонник Рабле, мастер галльских шуток, ценитель хорошего стола и доброго погреба, он раскрывал мальчику еще одну Францию — и немаловажную, если вспомнить о предках Жюля с материнской стороны.