— Документы ты тоже сдала на хранение Добронравову?

— Не считай меня дурой, Саня. Адвокат дал мне за марки расписку и никаких денежных обязательств. Он не разбирается в марках и не решится рисковать, а я просто запаниковала. Все документы остались у меня, а ему я выписала доверенность на хранение.

— Во сколько оценят марки без документов?

— В половину их стоимости. И покупателя будет найти непросто. Надо иметь большие связи за границей. Я не думаю, что Добронравов, рискуя потерять свою репутацию, войдет с кем-нибудь в сговор. Ты ведь к этому клонишь?

— Тебя с ним познакомил Шестопал?

— Да. Саул неплохой парень. Он помог мне прокрутить деньги, и я стала в два раза богаче. А сейчас мне идут проценты. Конечно, он старался не задаром, а рассчитывал, что я стану его тещей. Но Юля его предложение отвергла. У нее уже появился Вячеслав. После налета на усадьбу я сама обратилась к Шестопалу и попросила абонировать мне сейф в его банке. Он только спросил, что я хочу там хранить. Деньги, золото, камни?…

Я ответила, что хочу спрятать ценную вещь. Произведение искусства. Тогда он посоветовал мне обратиться к адвокату Добронравову, сказал, что у него хранить произведения искусства надежней, так как банк не делает оценки при составлении договора на аренду банковской ячейки и ответственности нести не будет. На следующей неделе, где-то в июле, он привез Добронравова сюда, а я успела навести о нем справки. Мне он понравился. Так мы и договорились.

— Ты его предупреждала, что вскоре хочешь их забрать?

— Нет. Зачем мне посвящать его в свои планы?

— Ты меня окончательно запутала, Анна. Тебя послушать, так о марках никто не знал и украли их у адвоката по чистой случайности. Но для этого не нужно было вскрывать столько сейфов и квартир. И майский налет на твою библиотеку — чистая случайность.

— Не морочь мне голову, Саня. Из нас двоих следователь ты, а не я. Вот и думай. Что ты еще от меня хочешь?

— Ты права. Извини. Ладно, я поеду, меня уже ждут. Ни разу еще не встречался с такой мешаниной. Кажется, все ясно, но с мертвой точки сдвинуться не могу.

— Езжай. Ты меня утомил. Я еще очень слаба. Недолго, видать, мне осталось. С каждым днем сил все меньше и меньше…

Участковый Терехов обходил все поселки, расположенные поблизости от шоссе. Ему дали задание, и он честно его выполнял. В своей вотчине майор каждую собаку знал. Но теперь от него требовалось посмотреть на дело под другим углом. Появилось подозрение, будто бандиты — Сошкин и Коптилин — свернули у развилки на шоссе не случайно, а ехали по конкретному адресу. Иначе знающий район Коптилин никогда не повернул бы в ту сторону, где можно угодить в капкан. Терехов и раньше придерживался такой версии, но после того, как выяснилось, что в километре вниз по течению угнали лодку и украли весла, эта версия окрепла. Им там, в управлении, виднее, а он, знай, выполняй приказы.

В поселке Красное он бывал часто. Поначалу здесь жили зажиточные ленинградцы. Огромные лесные участки и двухэтажные деревянные дачи. Потом многие стали продавать свои участки, а на месте старых дач вырастали четырехэтажные кирпичные виллы. И если раньше обитатели дач считались буржуями, то теперь их хоромы выглядели жалкими сараями по сравнению с новыми застройками.

Возле одного из домов, представлявшего собой что-то среднее между лачугой и дворцом, сидел на бревнышке парень и играл с овчаркой — крупной псиной с ошейником, увешанным медалями.

— Привет, Бориска,— остановился возле парня участковый.— Ты все еще не съехал с дачи?

— Привет, дядя Гриша. Заказ заканчиваю. Недельки через две съеду.

— Слыхал, что твои картины на выставке были?

— Четыре вещи только отобрали. Правда, их продали, в отличие от некоторых.

— Не густо. На строительство нового дома не хватит. Ишь, какие дворцы вокруг понастроили. А ты талантливый парень и в халупе живешь.

— Мне и двух этажей хватает. Я за роскошью не гонюсь. Меня творчество интересует. За границей жить надо, там меня оценят. А здесь только жуликов уважают. На зарплату таких дворцов не построишь.

— А что за границей, лучше?

— Мои картины только иностранцы и покупают. А наши только критикуют. Так что, дядя Гриш, строить дом я буду где-нибудь в Швейцарии.

— Мечтать невредно… Тебе ведь только двадцать?

— Угу. Двадцать два.

— Быстро время бежит. Помню, как твоя покойная мать тебя в коляске возила. А теперь уже художник, в газетах про тебя пишут. Ну ты не торопись уезжать-то в Швейцарию. Отца дождись. Сколько ему осталось?

— Пол срока еще. Целых четыре года.

— Тоже ведь талантливый мужик был. Черт его попутал…

— Почему был? И есть. Он там из колонии музей сделал. В большом почете ходит. А то что сел по глупости, так то из-за обиды. Тоже ведь не признавали. Завидовали сволочи. В критики идут одни неудачники. Вот они и изливают желчь на всех, кто выделяется талантом. Уж больно отец переживал эти нападки, а мне плевать. Я знаю, чего стою. Ты еще, дядя Гриш, услышишь о Борисе Медведеве!

— Не сомневаюсь. Ты парень целеустремленный, трудолюбивый, с водкой не дружишь, а значит, своего добьешься.