Тем временем открылся Съезд народных депутатов СССР. Начались выступления известных деятелей культуры и искусства, и ранее безвестных людей, одним выступлением превратившихся в знаменитости. Народ слушал, затаив дыхание, узнавая о самом себе страшную и горькую правду.

На Азербайджан все это мало влияло. Наша делегация на Съезде была одной из самых консервативных. Выступление академика Пюста ханум Азизбековой, посвященное дружбе двух бакинских комиссаров — Степана Шаумяна и Мешади Азизбекова — была признана московской прессой самой безликой. Везиров с его командой застойных карьеристов интеллектуально не мог произвести что-либо, выходящее за рамки официальных шаблонов советского агитпропа. А в это время на трибуне срывали аплодисменты армянские депутаты Генрих Игитян, Людмила Арутюнян, Галина Старовойтова и др. Среди азербайджанских депутатов духу времени соответствовали лишь выступления физика Тофика Исмайлова и композитора Арифа Меликова.

В адрес ВИЦ НФА пришло приглашение из Эстонии принять участие в работе Антибольшевистского Фронта. В Кордсовете решили командировать Лейлу Юнусову и меня. 30-го апреля мы прилетели в Таллин и связались по телефону с нужным человеком. Встретились. Координатор оказался татарином, жутким эстонским националистом, но терпимым к нашим перестроечно-реформистским воззрениям. Ночь мы провели в Таллине, а утром на стареньком «Жигули» отправились в Вильянди. Здесь мы поменяли машину, и нас отвезли дальше, в лес, в хутор Лооди. Собралось человек 80: украинец Лукьяненько, узник с лагерным стажем двадцать четыре года, Март Никлус, эстонский диссидент со стажем 16 лет лагерей, два армянских диссидента — Мгер и Вардан — каждый со стажем по 8 лет лагерей.

31 апреля-1 мая прошла конференция. Обсуждали одно — как избавить народ от тирании КПСС и КГБ. Представители каждой республики и организации рассказывали о своих проблемах и методах деятельности. Мы рассказали о том, как идет организационное становление НФА. Мне задали вопрос о Карабахе: чей он? Я ответил, что Карабах должен принадлежать людям, которые там живут, землю надо раздать крестьянам, обеспечить им экономическую свободу, тогда политические вопросы отойдут на второй план. Затем слово предоставили двум молодым людям из Грузии. Они сказали, что привезли с собой кассету с видеосъемкой кровавого побоища в Тбилиси 9-го апреля 1989-го года. Хозяева нашли телевизор и видеоплеер, все уселись и один из грузин начал комментировать происходящее на экране.

Был виден ночной проспект Руставели, запруженный толпой. В полутьме — трибуна перед зданием парламента. Горячо выступает оратор, на грузинском. В Вильянди молодой холеный грузин лениво переводит: «Ну, он говорит, что мы не уйдем, пока наши требования не будут приняты». Затем еще один оратор, что-то выкрикивает, толпа в ответ что-то отвечает хором. Грузин переводит: «Ну, они клянутся, что готовы умереть, но отсюда не уйдут». Еще оратор, еще выкрики, еще клятвы. «Стоять насмерть и не уходить»!

Потом показался священнослужитель. Наш грузин оживился: «Это Католикос Илия II, очень авторитетный, сейчас он будет говорить, что надо расходиться, но его не послушаются». Да, католикос что-то сказал, поднял руку, еще что-то сказал, отошел в темень. К микрофону подошел еще один оратор, начал выкрикивать и потрясать кулаками, толпа в ответ закричала. Грузин с гордостью сказал: «Ну вот, видите, народ клянется, что не разойдется…» Тут опять к микрофону подошел католикос. Грузин начал переводить более точно: «Дети мои, раз вы приняли решение остаться здесь и не приняли моего совета, то знайте, что через десять минут произойдет нечто страшное. Я это знаю из очень достоверных источников. Молитесь Господу, готовьтесь к встрече с ним, думайте о Нем…»

Затем камера начала показывать в абсолютной тишине толпу склонивших голову людей. Минута, вторая, третья. Грузин продолжал гордо комментировать в тишине: «И так мы стояли десять минут молча…»

И в Хуторе люди восемьдесят человек просидели десять минут, глядя на полутемную улицу Руставели в далеком Тбилиси, двадцать два дня тому назад. Мы уже знали результат, на Съезде уже выступали депутаты, офицеры и генералы. Вдруг послышался рокот дизелей бронетранспортеров, камера в руке оператора начала прыгать, толпа побежала, оператор то ли упал, то ли выронил камеру, но неподвижная камера начала показывать бегущие ноги в темноте.

Потом — яркий солнечный день, свежая зеленая трава, на траве — ряд трупов. Грузин продолжил свои комментарии: «Убили восемнадцать человек. Травили газом. Экспертная комиссия подтверждает, что этот газ советские войска использовали в Афганистане. Били и рубили саперными лопатами…»

Я был подавлен. Я не понимал гордости и торжествующей, почти левитановской, интонации молодого комментатора. Я вспоминал Мейдан в Баку и понимал, что эти клятвы не уходить с площади не только клич свободы, но и попытка кого-то сместить с поста, чему-то помешать, куда-то направить русло событий, добиться большей дестабилизации…

Когда мы вернулись в Баку, материалы конференции Антибольшевистского Фронта были уже на столе у Везирова. Меня вызвал к себе президент АН Азербайджана Эльдар Салаев и посоветовал быть осторожней:

— На собрании городского партактива Везиров метал громы и молнии в твой адрес, называл тебя полковником ЦРУ.

Что ж, звание полковника ЦРУ совпадало с моим возрастом, я вполне мог бы быть полковником. Через несколько месяцев азербайджанские национал-радикалы начнут распространять про меня слух, что я — полковник КГБ.