— Добраго утра, дитя мое, — сказала она ей по-нмецки и указала глазами на ближній стулъ: — садись. Я, какъ видишь, не совсмъ еще одта; но мы будемъ видться съ тобой теперь запросто всякій день, а потому стсняться мн передъ тобой было бы глупо.

— Еще бы не глупо, — согласилась двочка, присаживаясь на кончикъ стула; но, замтивъ, что улыбка исчезла вдругъ съ лица фрейлины, она поспшила извиниться: — Простите! Врно я не такъ выразилась?

— Да, моя милая, при Двор каждое свое слова надо сперва обдумать.

— Но увряю васъ, мн и въ голову не приходило, что вы глупы…

— Вотъ опять! Если кто и выражается о себ рзко, то не для того, чтобы другіе повторяли.

— Сглупила, значить, я? Ну, не сердитесь! Вдь я же не нарочно…

Въ своемъ наивномъ раскаяніи двочка такъ умильно сложила на колняхъ свои большія красныя руки, — что строгія черты Юліаны опять смягчились.

— Твое имя вдь, кажется, Елизавета?

— Да; но дома меня звали всегда Лилли.

— Такъ и я буду пока называть тебя этимъ именемъ. Ты лицомъ мн напоминаешь покойную Дези; но она была, конечно, красиве тебя. Ты ничуть не заботишься о своей кожъ; только начало лта, а ты вонъ какая — совсмъ цыганка! Врно, въ деревн ходила безъ зонтика?

Лилли разсмялась.

— Potztausend! Да покажись я къ коровамъ съ зонтикомъ, онъ мн въ лицо бы фыркнули!

— Такія выраженія, какъ "potztfusend!" и «фыркать» ты навсегда должна оставить. Здсь ты, благодаря Бога, не въ коровник. Да ты сама, чего добраго, и коровъ доила?

Лилли вспыхнула и не безъ гордости вскинула свою хорошенькую головку.

— Доить я умю, умю бить и масло, потому что какъ же не знать того дла, которое теб поручено? Я вела въ деревн y моихъ родственниковъ все молочное хозяйство. Стыдиться этого, кажется, нечего.

— Стыдиться нечего, но и хвалиться нечмъ: баронесс такая работа, во всякомъ случа, не пристала.

— Да какая я баронесса! Чтобы поддержать свое баронство надо быть богатымъ. Есть и богатые Врангели; но мы изъ бдной линіи; отецъ мой управлялъ только чужимъ имніемъ.

— Чьимъ это?

— А Шуваловыхъ въ Тамбовской губерніи. Когда отецъ умеръ, насъ съ Дези взяли къ себ родные въ Лифляндію.

— Тоже Врангели?

— Да, но изъ богатыхъ. Смотрли y нихъ за молочнымъ хозяйствомъ мы сперва вмст съ Дези… Ахъ, бдная, бдная Дези!

При воспоминаніи о покойной сестр глаза Лилли увлажнились.

— Да, жаль ее, жаль, — сочла нужнымъ выказать свое сочувствіе Юліана. — Говорила я ей, чтобы не ходила она къ больному ребенку тафель-деккера, что не наше это вовсе дло. Нтъ, не послушалась, заразилась сама оспой, и уже на утро четвертаго или пятаго дня ее нашли мертвой въ постели.

— Значить, ночью при ней никого даже не было! — воскликнула двочка, и углы рта y нея задергало.

— Лечилъ ее придворный докторъ, онъ же давалъ вс предписанія, и намъ съ тобой критиковать его заднимъ числомъ не приходится.

— Да я говорю не о доктор, а o другихъ…

Фрейлина насупилась и сама тоже покраснла.

— О какихъ другихъ? Если ты говоришь обо мн…

— Ахъ, нтъ! Простите еще разъ! Но я такъ любила Дези, и здсь, въ Петербурга, y меня нтъ теперь больше никого, никого!

— А я, по твоему, никто? По вол принцессы, теб отведена комната тутъ рядомъ съ моею, чтобы я могла подготовить тебя для Высочайшаго Двора. Въ душ грустить теб не возбраняется, но догадываться о твоей грусти никто не долженъ; понимаешь?

— Понимаю…

— Ты, можетъ быть, не слышала также, что государыня въ послднее время много хвораетъ? Сказать между нами, она страшно боится смерти. Поэтому она не можетъ видть ни печальныхъ лицъ, ни траурныхъ платьевъ. У тебя, надюсь, есть и нарядныя свтлыя?

— Есть одно блое кисейное, которое мн сдлали на конфирмацію.

— Стало быть, недавно?

— На Вербной недл.

— И длинне, надюсь, этого?

— О, да. Кром того, въ немъ оставлена еще и складка, чтобъ можно было выпустить.

— Прекрасно; посмотримъ. А перчатки y тебя есть?

— Только дорожныя вязанныя; но пальцы въ нихъ прорваны…

Губы Юліаны скосились досадливой усмшкой.

— Я, пожалуй, одолжу теб пару свжихъ лайковыхъ.

— Да на что въ комнатахъ перчатки?

— А что же, ты съ такими гусиными лапами и пойдешь представляться принцесс?

Лилли смущенно взглянула на свои "гусиныя лапы" и спрятала ихъ за спину, а незабудковые глазки ея расширились отъ испуга.

— Ахъ, Богъ ты мой! И какъ я стану говорить съ принцессой?