Шрифт:
Он прислонился к окну, висок коснулся холодного стекла.
Все эти долгие годы, а в итоге речь идет об одном-двух паршивых мгновениях.
Можно все делать правильно. Это не имеет значения. Жизнь пролетает за несколько считаных секунд.
И если ошибиться в эти окаянные секунды, все остальное как бы и не существовало.
— Ты же знаешь, обследование необходимо, Эверт.
— Я не понимаю.
— Ты знаешь.
— О чем ты?
— Я не могу повторять по сто раз.
— Можешь, пока я не пойму.
— Это единственный способ, Эверт. Когда нужно поставить диагноз пациенту, живущему растительной жизнью.
Больше он ничего не помнил из разговора. В первый раз молчал. Потом доктор позвонил снова, и они разговаривали целых десять минут, но Эверт ничего не смог бы повторить.
Только это. Единственную формулировку.
Пациент, живущий растительной жизнью.
И все-таки она жива! Анни жила в санатории после нескольких лет, заполненных операциями. Он сам носил ее вверх по лестнице, и она в первый же вечер ждала его в инвалидном кресле и ворковала, он воспринимал эти звуки как смех. У нее было много красивых платьев, и она всегда была аккуратно причесана, и каждый раз они молча сидели рядом у окна и следили за кораблями, скользящими по воде. Черт побери, она жива!
Он покинул темноту крунубергского гаража, увяз в сугробе, ненароком выросшем между тротуаром и проезжей частью, выбрался из заноса и постарался побыстрее выехать на обледенелый асфальт.
Движение было не слишком оживленное, мороз вынудил многих оставить машины в гараже, воспользоваться автобусами или просто сидеть дома.
Он ехал по Шелегатан мимо здания суда, через мост Барнхусбру, мимо поездов под заиндевелыми электрическими проводами, по Далагатан, Уденгатан, Вальхаллавеген. Две машины с открытым капотом, многие остановились, чтобы счистить снег с лобовых стекол. Люди брели по тротуарам, уставившись в землю.
Короткий разговор с Нильсом Крантцем. Пока что ничего интересного среди обнаруженного собакой хлама не нашлось. Ничего, что имело бы отношение к убитой женщине. Потом короткий разговор с Херманссон. Пока что никаких сведений о грязно-красном автобусе, оставившем на улице сорок три ребенка, ничего, несмотря на объявленный общенациональный розыск.
Огромная парковка возле санатория Софиахеммет забита машинами. Гренс сделал два круга и в конце концов, махнув рукой, вопреки всем правилам припарковался на узкой дорожке у самого входа. Прошел в обветшавшее здание, мимо стойки приемной и сразу поднялся на второй этаж.
Больницы всегда пахнут одинаково. Что широкие коридоры в Святом Георгии нынче утром, что эти, значительно меньшие и куда более старые.
Смерть.
Вот чем пахнут больницы. Здесь каждый день кто-то умирает.
Пора бы привыкнуть. Но примириться с этим было невозможно.
Это ведь не работа. Это — Анни.
Единственное, что у него есть.
Она казалась такой маленькой.
Спала, свернувшись под одеялом, закрыв глаза. Больше ничего толком не разглядишь. Маска, помогавшая ей дышать, закрывала нос, и рот, и даже худые щеки, волосы спутались на подушке.
Он слушал ее дыхание, невольно дышал в такт. Странные аппараты словно бы склонялись над ее кроватью и занимали все свободное пространство, пищали, вычерчивали кривые — диковинные электронные существа.
Он подошел к ней, взял за руку, поцеловал в лоб.
— Пациентку кормили. Всего за несколько часов до наркоза. Хотя процедура проводится на голодный желудок.
— Пациентку?
— Да?
— Анни. У нее есть имя.
Он сердито посмотрел на главврача, который был в тех же годах, что и он сам. Злость подменяет страх, он знал, Свен постоянно твердил об этом. Каждый выбирает свое. Гренс предпочитал злость.
— Пациентка находилась под наркозом двадцать пять минут. Для обследования этого достаточно. Перед тем как…
— У нее есть имя.
— Перед тем как разбудить ее, мы прежде всего удалили интубационную трубку, вставленную в горло. И она поперхнулась.
Эверт Гренс презирал пожилого доктора по той же причине, что и молодых прокуроров. Они прятались за словами, за манерами, потому что от неуверенности старались при помощи книжной науки держать других на расстоянии.
— По-шведски.
Главврач водил рукой по воздуху, медленно, вверх-вниз, взгляд его то скользил по комнате, то устремлялся в коридор. Гренс говорил слишком громко.
— Ее затошнило. А если пациент дышит неровно, существует опасность, что содержимое желудка попадет в легкие. В таком случае, во-первых, возможна химическая реакция с содержимым желудка. А во-вторых, реакция бактериальная. Учитывая, что у нее вообще снижена легочная функция, все это может оказаться очень серьезно.
Они только-только успели начать.