Судмедэксперт положил на ноги мертвой женщины два листа бумаги формата А-4. Машинописные заметки. Эверт Гренс видел на столе у Эрфорса этот допотопный агрегат, похоже его собственный.

— Двенадцать из них смертельны, каждая в отдельности. Пробиты сердце, легкие, печень. — Людвиг Эрфорс оставил протокол вскрытия, склонился над телом. — Удары нанесены длинным колющим лезвием. Глубина ран различна. Преступник менял силу удара. Но и жертва сопротивлялась.

Четырнадцать ран на обоих плечах. Она защищалась, сначала стоя, потом лежа.

Глубина ран различна.

— Продолжай.

— Ты хочешь, чтобы я строил догадки?

— Да.

Эрфорс вздохнул. Он был педантом и не любил говорить о том, в чем сомневался.

— Учитывая вероятную схему действий преступника, я полагаю, Эверт, что сначала он наносил поверхностные удары, а под конец — глубокие. Поэтому я полагаю, что он находился в состоянии аффекта. Бил снова и снова. Все ожесточеннее.

Судмедэксперт откинул простыню, которая закрывала живот и грудь трупа. Гренс напрасно искал нетронутый участок. Женщина была сплошь искромсана.

— Сила, Эверт, в предположительно заключительных атаках… она просто нечеловеческая.

Эверт Гренс всматривался… удар, еще удар и еще. В общей сложности сорок три раза.

— Колющее лезвие, говоришь?

— Длинный узкий нож. С зазубренным острием. Предположительно обыкновенный кухонный нож.

Большинство преступников, использующих нож, страдают психическими нарушениями. Гренс это знал. Кое-кто стремился оценивать такие случаи статистически, составляя длинные колонки таблиц. Он в этом не нуждался. Всю жизнь ловил психов и знал, что ножи и психическая слабость по какой-то причине связаны между собой.

— Ты же видишь, как она выглядит.

Эверт Гренс отступил назад и собрался уйти, но Эрфорс вовсе не думал заканчивать разговор. Стоял рядом с трупом, медленно провел над ним рукой, от ног к голове:

— Видишь?

— Да.

— Живого места нет.

— Верно.

Судмедэксперт секунду подождал, потом снова прикрыл искромсанное тело простыней.

— Мне доводилось вскрывать детей, подростков, женщин, мужчин. И я давно перестал испытывать эмоции… — Он повернулся к Гренсу: — Но редко когда видел такое… исступление. Такую злобу. Ищи психически больного, Эверт. Или… ненавидящего.

Марианна Херманссон удостоверилась, что мигалка включена, бросила взгляд в зеркало заднего вида и свернула с шоссе Е-18. От Крунуберга до Арланды она доехала за девятнадцать минут.

— Все хорошо? — Она сбавила скорость и обернулась: — Правда?

Девочка, которой Марианна отдала свою единственную зимнюю куртку, сидела на заднем сиденье. С шестимесячным ребенком на коленях.

— Да.

Через три часа после того, как объявили общенациональный розыск, патруль из Арланды обнаружил автобус, в точности соответствующий описанию, на одной из автостоянок аэропорта. Херманссон покинула инспектора, толковавшего о разделении группы, и прошла к бассейну. Сначала Надя разговаривать не желала, но потом через силу выслушала и поняла, что от нее требуется и куда Марианна Херманссон ее повезет, если она хочет, с сыном. Они вместе прошли в кабинет Херманссон, подобрали одежду, защищающую от январского мороза, потом сходили на склад и по заявке, подписанной Эвертом Гренсом, получили детскую коляску. Расследование продолжилось на автостоянке крупнейшего аэропорта Швеции. Херманссон нужны были глаза девочки, ее описания, свидетельства.

— Тебе помочь?

Марианна Херманссон кивнула на сложенную детскую коляску в багажнике. С виду совсем новая, колеса почти не стерты. Бирка с инвентарным номером на резинке вокруг ручки.

— Да.

Она никогда не пользовалась коляской.

Ее сыну было шесть месяцев, а она понятия не имела, что отнюдь не обязательно все время таскать его на руках.

Полиция аэропорта поджидала у ограды автостоянки, двое полицейских поздоровались и провели их на несколько сотен метров в глубь огороженной площадки.

Автобус выглядел точь-в-точь как те, на которых она ездила в детстве, за несколько крон они возили людей, не имевших автомобилей, из Русенгорда в центр Мальме, туда и обратно, с раннего утра до позднего вечера. Цвет его, когда-то красный, изменился, стал не то розовым, не то оранжевым. Крыша, окна, борта — все облезлое, изношенное. Выпущен лет тридцать назад.

— Это он?

Надя вытащила мальчика из коляски, поцеловала в лоб, крепко прижала к себе. Кивнула:

— Да.

— Уверена?

— Да.

На стоянке гулял ледяной ветер. Марианна Херманссон медленно обошла вокруг автобуса. Сорок три ребенка. Четверо суток по Европе. Она нагнулась, открыла маленький люк слева от переднего колеса, повернула ручку — дверь скользнула вбок. Автобус тот самый. Даже заходить внутрь незачем. В нос ударил запах растворителя, образуя прозрачную ядовитую стену. Херманссон обошла автобус еще раз, в противоположном направлении, остановилась возле хвоста.

№ 864. PRINCIPAUTE DE MONACO

Регистрационный номер на вид настоящий.