— Пора! — решил Фабриций, и землю сотрясла мерная поступь выходящих из лагеря манипул.

Враги к тому времени тоже оставили свой стан и выстраивались в боевой порядок, спеша занять удобную для сражения позицию.

Но то был день римлян. Эпироты проиграли сражение, еще не вступив в него. Линия римских когорт оттеснила противника с равнины в заболоченные приречные луга. Слоны и несшие закованных в броню всадников кони вязли в жидком месиве, лишая Пирра возможности использовать свою главную силу.

Сражались лишь пешие воины. Поначалу латинянам пришлось туго — нелегко совладать с ощетинившейся сариссами фалангой. Сотни гастатов и принцепсов пали в илистую грязь, окрасив ее в багровый цвет. Но частые перемещения сломали строй эпиротов. В образовавшиеся бреши ворвались отряды седовласых ветеранов-триариев, произведших страшное опустошение. Тарентийцы и самниты с трудом сдерживали натиск резервных когорт. Войску Пирра пришлось в полной мере испить кровавую чашу. Две с половиной тысячи отборных воинов пали в этой бессмысленной для эпиротов сече. Лишь тьма спасла эпирскую армию от полного разгрома. Консулы были довольны.

— Сегодня он имел дело не с Левином, — заметил Эмилий и посмотрел на товарища, словно ожидая его ободрения. Но Гай Фабриций промолчал. С недавних пор он стал более осторожен в словах. Все же Левин не был простофилей в военном деле, каким его ныне пытались изобразить некоторые, а Пирр еще не был разбит. Их ждало завтра.

Наутро выяснилось, что полученный урок не прошел для царя эпиротов даром. За ночь Пирр переместил свою армию на равнину, где мог в полной мере использовать своих великолепных всадников и слонов. Дабы обеспечить элефантов от нападения римских велитов, царь выставил перед основными силами не только жидкую цепочку пращников и лучников, как делал прежде, но и небольшие отряды легковооруженных тарентийцев. В проходах между слонами встали отряды копейщиков, а сзади расположилась ощетиненная сариссами фаланга.

«Мы проиграем», — обреченно понял Фабриций, давая сигнал к атаке.

Войска сблизились. Велиты, вооруженные пращами, луками и дротиками, оттеснили передовую цепь эпиротов, но прорваться к слонам не смогли — большую часть велитов истребили тарентийцы, а уцелевшие спрятались за спинами мерно набегающих гастатов.

Не дойдя до вражеского строя шагов тридцать-сорок, легионеры начали кидать пилумы. В ответ ударил дождь стрел и дротиков. Кидая короткое, застроенное с обоих концов копье, легионер невольно раскрывал себя и тут же получал стрелу в грудь или живот. Тела гастатов испятнали землю, а пилумы их не причинили элефантам вреда.

— Не останавливаться!

Центурионы вели в атаку вторую волну — принцепсов. И только теперь заревели боевые трубы эпиротов. Слоны грузно двинулись вперед. Подбадриваемые криками и ударами погонщиков, элефанты атаковали манипулы. По приказу консулов легионеры попытались пропустить слонов сквозь свой строй, но послушные руке погонщика слоны налетали на квадратики манипул и вдребезги разносили их. С деревянным треском разлетались обитые кожей щиты, дико кричали попавшие под ноги слонов воины. Но римляне продолжали сражаться, стремясь поразить слонов копьями и мечами. Словно булавочные уколы! Слоны пришли в неистовство от этих почти безвредных, но столь болезненных ран. То там, то здесь мелькали ноги вырванного из строя слоновьим хоботом легионера. Воин взвивался в воздух, а затем с огромной высоты падал на головы своих же товарищей.

Не теряли времени даром и сидевшие на слонах лучники. Они били на выбор — преторов, центурионов, триариев — и в голову.

Элефанты разбросали манипулы принцепсов, оставив за собой кровавое месиво из растоптанных тел.

— Держаться!

Фабриций выхватил меч и лично повел в атаку триариев. Слонам требовался отдых, и Пирр отвел их в тыл, выставив против римлян фалангу.

С налитыми яростью глазами триарии рубили древки сарисс и падали, окровавленные, на землю. Но вот центурион нырнул под направленные на него копья и заколол мечом эпирского воина. Затем еще одного и еще. В образовавшуюся брешь устремились другие легионеры, заставляя врагов бросать копья и выхватывать мечи. Эпирский меч длиннее и уже римского. Им удобно рубить. Но не так-то легко зарубить защищенного огромным щитом-скуттумом легионера. Обитый кожей и медными пластинами щит великолепно держит рубящий удар, а не знающий пощады меч колет, колет, колет…

Фаланга дрогнула и попятилась. Тогда Пирр вновь бросил в атаку слонов. И римляне побежали, не в силах устоять против элефантов, «ибо против них воинская доблесть была бессильна». [83] Разгром довершила сильно поредевшая фессалийская конница.

Пирр, еще не остывший от боя, стоял на холме. Эпироты бросали к его ногам трофеи — мечи и копья. Иззубренные боем, без вычурных украшений и позолоты. Оружие воинов, но не царедворцев. Сзади неслышно подошел тарентиец Метон, льстиво воскликнувший:

— Великий воин-царь одержал великую победу!

— Еще одна такая победа, и мы все погибнем! — не оборачиваясь, бросил Пирр.

Ему уже было известно, что потери эпиротов превышают четыре тысячи человек. Погибли почти все гвардейцы, множество копейщиков и всадников. Были сильно изранены семь слонов, двум из них уже не суждено оправиться от полученных ран. Латиняне потеряли вдвое больше, но за их спиной был Рим, подобный бессмертной гидре, у которой вместо одной отрубленной головы вырастают две. За их спиной был Рим, а Эпир был далеко за синим морем, и ресурсы его уже были исчерпаны. Завтра Пирру придется биться с десятью легионами, и он проиграет битву. Проиграет лишь потому, что врагов много больше.