— Я этого не знаю, — ответил я, радуясь возможности узнать побольше о ее жизни.

Именно этот момент выбрал наглый котяра, чтобы войти и с негодующим видом встать перед хозяйкой.

— Ты проголодался, мой Бисквитик! Сейчас, сейчас я дам тебе поесть.

— Это не может подождать?

— Нет. Когда Бисквит голоден, если его не покормить немедленно, он начинает прыгать по столам, сшибая все подряд. Я со счета сбилась, сколько ваз он переколотил в доме.

— Неглупо. Если вы застанете меня за подобным занятием, учтите, что и мне требуется пища.

Она рассмеялась. Я пошел следом за ней в кухню. Бисквит с жадностью набросился на свои дорогущие консервы.

— Я принесу вам бутылку шампанского?

У нас уже завелись привычки.

Пока она ходила в погреб, я отвел душу, ругая кота:

— Идиот! Она готова была наконец посвятить меня в свой распорядок дня, и надо же было тебе пожаловать за своим мяу!

Бисквит не удостоил меня внимания. Перевес был явно на его стороне.

Вернулась Сигрид с бутылкой «Вдовы Клико» в ведерке со льдом.

— Давайте через день будем пить «Вдову», — предложила она.

Похоже, предполагалось, что я задержусь здесь надолго. Меня это устраивало.

— Может, мы вернемся в гостиную? Шампанское под Мурлыкин запах как-то…

— И правда, — согласилась она.

Мне к тому же не хотелось делить Сигрид с Бисквитом.

Она наполнила заиндевевшие фужеры и спросила:

— За что мы выпьем сегодня?

— За Сигрид. За вашу новую личность, которую дал вам я.

— За Сигрид, — повторила она и с наслаждением, словно утоляя жажду, осушила фужер.

Я выпил свой залпом, чтобы хватило храбрости напомнить ей о прерванном разговоре.

— Кот нас перебил, вы рассказывали мне, как проходят ваши дни.

— Вряд ли рассказ получился бы длинный, — улыбнулась она.

— Вы не успели даже начать.

— Вы же видели сегодня, как я вернулась. Разве это не ответ на ваш вопрос?

Мне показалось, что этот разговор ей неприятен. Я налил себе еще фужер, ломая голову, о чем же можно с ней говорить. Какую выбрать тему, чтобы не попасть на зыбкую или скользкую почву?

У моей собеседницы закружилась голова. Извинившись, она прилегла.

— Это от шампанского натощак, — заметил я. — Вы ведь не ели сегодня.

— Ничего страшного. Я люблю, когда голова кружится.

По ее смеху я догадался, что она немного пьяна. Момент был подходящий.

— Расскажите мне о себе, Сигрид.

— Рассказывать почти нечего. У меня нет даже имени. Я принимаю людей, что бывают проездом в этом доме, и храню их тайну.

— У вас есть своя тайна, и она куда загадочнее.

— Вы же знаете, что нет, Олаф. Я поведала вам то немногое, что можно сказать обо мне.

— Возможно, тайна человека состоит не в том, что можно о нем сказать.

— Налейте мне шампанского, пожалуйста, только не говорите, что это неблагоразумно.

Я повиновался. Она села, чтобы выпить. Пригубила и сказала тихонько:

— Мне нравится, что моя жизнь, как и я сама, не имеет ни смысла, ни веса.

— Насчет веса — ладно, согласен. Но насчет смысла — отнюдь. Вы смысл жизни Олафа.

Она звонко рассмеялась:

— Ничего подобного.

— Он ведь женился на вас.

— Для вас ведь не будет новостью, что это ради подземного хода.

О нет, это было для меня новостью. И я даже не мог спросить ее почему.

— Это не мешает чувствам, — сымпровизировал я.

— Да. Он меня очень любит.

— Он вам многим обязан.

— Это я обязана ему всем.

— Вы замечательно принимаете гостей. Уж я-то теперь это знаю.

— Это нетрудно.

— Не скажите. Мне впервые оказывают такой прием.

— Вы меня удивляете. Мне говорили, что в Тегеране гостей принимают как нигде.

Тегеран? Так я работал в Тегеране? Как прикажете выпутываться после такой информации?

— Все очень просто: я почти ничего не помню о Тегеране, — заверил я.

— Наверно, это хороший знак. Мы запоминаем то, что уязвляет нас и коробит.

— Или пленяет.

— Хорошо, что мы пьем шампанское, выслушивать такие вещи на трезвую голову я бы не смогла!

Она рассмеялась. Я решил, что, пожалуй, хватил через край.