Храня молчание, мы шли вниз по ночной улице.

Я прозевал момент, когда мог отступить!

Энслин встречает женщину, утверждающую, что она его знает, а возможно, и знающую его на самом деле, но он не узнает ее или, того хуже, и вовсе с нею не знаком. Что может быть тому причиной?

Вариант первый: хроническая забывчивость Энслина?

Нет, не годится это! Речь идет о моей забывчивости, Энслин тут ни при чем. Он и без того достаточно страдал. Не хватало еще мне напялить на него свою маску. Если Энслин должен стать главным героем, действительно заслуживающим этой роли, я обязан снабдить его качествами, несвойственными мне самому.

Стало быть, второй вариант: Энслин путешествует инкогнито, под чужим именем. Он выдает себя за другого.

А этот другой, по стечению обстоятельств, является кем-то, кого женщина действительно знала много лет назад. И что теперь?

Мы шли в сторону рыночной площади.

Вначале Энслину так или иначе придется плыть по течению, ожидая удобного случая, чтобы смыться.

Перед витриной «City-Optik» я увидел супружескую пару. Они тоже присутствовали на моем чтении. Я хорошо запомнил их идиотские, абсолютно одинаковые цветные очки. Завидев нас, эта парочка ночных бегунов целеустремленно переметнулась на нашу сторону улицы, так что теперь нам неизбежно предстояло поравняться с ними.

— Доброго вам вечера, фрау Буггенхаген, — приветливо пожелала змеюка в очках, а ее муж ухмыльнулся мне с непозволительно заговорщицким видом.

Счастливая случайность! Энслин выяснил имя женщины. Зацепка? Да, но это имя ни о чем ему не говорит, и теперь он смекает, что знакомство, вероятно, было просто шапочным. Шаг вперед, шаг назад.

Женщина, которую я вел под руку — фрау Буггенхаген, как оказалось, — еще крепче прижалась ко мне.

— В «Подземелье башни»? — предложила она, когда мы вновь остались одни. — Теперь называется «Интермеццо».

— Да, с удовольствием, — промямлил я с отсутствующим видом. — Конечно.

Скорее всего какая-нибудь пиццерия или что-то в этом роде.

Энслин следит, чтобы роль проводницы оставалась за женщиной: сам он этих мест не знает. Шагая рядом, он вглядывается в ее профиль — ничего больше во время этой вечерней прогулки не разглядишь. Но профиль почти ни о чем не говорит. Кроме того, по понятным причинам Энслин позволяет себе лишь украдкой бросать взоры на свою даму!

Разумеется, это неоспоримый факт физиогномики: неясный силуэт приковывает к себе особое внимание — именно он больше, чем что бы то ни было, выдает основные особенности личности, позволяя, в каком-то смысле, сделать своего рода эскиз характера. Выражает он мало, но то немногое, что выражает, если верить Лафатеру, — чистая правда.

Но как ни пытается Энслин приложить к делу свои физиогномические познания, объединить отдельные элементы в цельную картину ему не удается.

Область лба, полуприкрытого темной завесой волос, как следует разглядеть мудрено. Нос? На первый взгляд он принадлежит к разряду тех, которые принято называть вздернутыми. Ну а на второй взгляд? Тут уже возникают сомнения. Возможно, из-за изящной горбинки, в которую, неуловимо изгибаясь, переходит линия носа: она, словно предвосхищая вздернутость как таковую, лишает нос самой его сути — вызывающе хвастливого эффекта. Жаль, думает Энслин. Какой шанс упущен!

Верхняя губа являет собой не что иное, как обычный переход ко рту — увы, ничего примечательного.

«Вот досада…»

Зато подбородок весьма красноречив!

Четко очерченный. Свидетельствуете недюжинной энергии своей обладательницы. Однако в соотношении с другими чертами лица он явно маловат. А потому выглядит впалым, из чего можно сделать вывод о скованности и нервозности.

Основной же вопрос, ради которого Энслин, все же будучи дилетантом, вчитывается в это чуждое ему лицо, остается без ответа: является ли его спутница человеком, которому он, ничем не рискуя, может ясно, откровенно сказать: «Ладно, положение довольно глупое, но я считаю, что должен вам кое-что объяснить…»

Он этого не делает.

Никогда ведь не знаешь, чего ожидать от женщин, если они почувствуют себя обманутыми. В любом случае у Энслина нет желания из-за этой дамы раскрывать свое инкогнито.

Какой псевдоним он выбрал себе для путешествия?

Весь мир в восемнадцатом столетии путешествует инкогнито. Гёте, например, разъезжает по Италии, именуя себя господином Мюллером или Меллером. А Энслин? Нелепый вопрос: Лафатер, разумеется.

Ах, вот оно что, новый аспект: выходит, он повстречал здесь давно забытую любовь Лафатера. Любопытно! Теперь ему ни при каких обстоятельствах нельзя выдать себя. Положение становится захватывающим!

Я молча шагал в ногу с фрау Буггенхаген и ждал подходящего случая, чтобы сказать ей: «Слушай, извини, я ужасно устал. Думаю, мне скоро пора в отель…»

— Как хорошо вот так просто идти с тобой по городу.

— Да, — ответил я.

— Как тогда.

Все, что женщина впоследствии рассказывает ему, вращается вокруг этого самого «тогда». Последовательность событий в большинстве своем ему неизвестных, очевидно, такова: вначале имело место загадочное «тогда», в котором он, то бишь Лафатер, должно быть, очень много значил для этой дамы. К счастью, с тех пор, судя по всему, уже много воды утекло. Энслин полагает, что речь идет о мимолетной интрижке, тем паче что в Е. находится отделение Библиотеки Великого Герцогства, — сей факт вполне мог служить объяснением одной или несколькими остановкам Лафатера в этом неприметном городке центральной Германии.