Повеял слабый ветер, взъерошил волосы, по плечам пробежал озноб.

Дверь бухнула снова, скрипнула половица на крыльце.

Сел рядом — близко.

— Ты все-таки пришла.

— Да.

— И ты заходила в дом.

— Да.

— И заглядывала в мою папку.

— Да.

— И съела половину моего пирога.

— Прости.

Смешок.

— Ире, что я должен тебе простить?

— Пирог… и папку. И то, что я вошла…

— А то, что ты здесь?

Сердце сжалось, стало трудно дышать.

— За это я не буду извиняться.

После паузы, глухо:

— Ты помнишь, о чем я тебя просил?

Ирена вздохнула и наконец посмотрела на него:

— Я запуталась. Я не знаю, что ты мне говорил, а что мне приснилось. Повтори, Ланеге.

Сидит, ссутулив плечи, смотрит вниз, туда, где угадываются ступени крыльца.

— Я просил тебя никогда не приходить ко мне наяву.

Пальцы разжались, ленточка выскользнула, канула вниз, в темноту.

— Ты помнишь, что я тебе ответила?

— Помню.

Поднять руку, коснуться плеча. Горячо сквозь рубашку. Повернулся, смотрит, а выражения не видно — свет из окна у него за спиной, слепит. Податься навстречу, чтобы свет не мешал. И ничего не разглядеть, потому что — встречное движение, и лицо к лицу, губами по щеке, наощупь. Обхватить за шею, прижаться. Неудобно сидим, коленки сталкиваются, и лестница эта…

И тогда он — прямо в губы, тихо, задыхаясь:

— Пойдем, Ачаи.

А за перегородкой просто комната, и что там в ней, кроме кровати, совершенно неважно… вот только от присутствия волчьей маски было неловко и жутковато. Шаманская амуниция, сложенная на сундуке у стены, присматривалась острыми глазками кедровых крыс, принюхивалась призрачным волчьим носом, перешептывалась всеми амулетами, любопытствовала, жаждала оценить Иренкины стати — и она отступила на шаг, вывернулась из мужских рук, дрожа, косясь в сторону сундука.

— Я их боюсь, Ланеге.

Проследил ее взгляд, кивнул. Сдернул с постели покрывало, бросил поверх глаз и носов.

— Так лучше?

— Да.

— Иди сюда.

Помотала головой.

— Теперь ты боишься меня?

— Н-наверно.

Протянул руку ладонью вверх.

— Хватайся и ничего не бойся.

— Ланеге, я… я не тебя боюсь. Я просто — боюсь… я никогда раньше.

— Я знаю.

Переступила с ноги на ногу, вздохнула. Зажмурилась.

Шагнула.

Прижалась.

…Оказалось — не страшно.

Лежали, обнявшись.

Там, снаружи, вставало солнце, деревья еще заслоняли окно от прямых лучей, но в комнате уже посветлело, а птицы ликовали навстречу утру так громогласно, что было слышно и через бревенчатые стены.

— Я не хочу уходить, — сказала она.

— И не надо, еще рано, — ответил он.

— Мне работать.

— К двенадцати. А сейчас пятый час.

— Еще доплыть. У меня же не мотор — весло.

— Я отвезу.

Ирена представила, как это будет. Без малого полдень, все смотрят, и они — вдвоем, на самом виду…

— Будут говорить…

— Это деревня, Ире. Здесь всегда говорят. Чем гадать, пусть знают: мы — вместе.

Мы — вместе.

— А моя лодка?

— Она маленькая, положим поперек на носу.

— Я бы отлично догребла сама.

— Не сомневаюсь. Только лучше бы тебе больше в эту лодку не садиться.

— Почему? — удивилась Ирена.

— Потому что ты моя. — А ладонь скользит вдоль тела, и губы касаются виска. — Поцелуй меня.

Ты — моя — я — твоя — сплошные местоимения… что только не мелькнет в голове, прежде чем она окончательно перестанет думать. Надо же, местоиме… ох.

Да, милый.

Гудит мотор, поселок все ближе. Долбленка лежит на носу, перехваченная поперек толстой веревкой. Ирена сидит в середине лодки, Ланеге — на корме, возле мотора. Джинсы, выцветшая — бывшая черная — майка, волосы стянуты в хвост, но одна прядь уже выбилась, и ее треплет встречный ветер.

На берегу люди — несколько мужчин у лодок, две женщины с бельем на мостках, старик придирчиво осматривает вывешенную для просушки сеть.

Моторка подходит к галечной отмели, и люди бросают свои дела, руки опускаются, спины распрямляются, головы поворачиваются. Глаза сверлят — внимательные, изучающие. Осуждающие.

Причалили. Ирена поднялась с банки, хотела вышагнуть за борт — Ланеге не позволил, обнял, подхватил, переставил на сухое.

Глаза вокруг расширились, потом прищурились, чтобы лучше видеть.

Отвязал долбленку, поднял одной рукой, другой крепко сжал Иренину ладонь.

Молча прошли сквозь взгляды.