Мы вылетели из Москвы в Киев шестого июня на рейсовом пассажирском самолете… Эта обычная в наше время фраза звучит необыкновенно буднично. Ну, примерно так же, как если бы я сейчас сказал: мы сели в троллейбус на улице Горького и поехали в Химки. Но в 1944 году такая фраза еще удивляла и по-настоящему волновала. В памяти у каждого еще были свежи воспоминания о совсем недавних днях, когда вот здесь, у ворот Центрального аэродрома, стояли на боевой позиции противотанковые орудия, нацеленные вдоль Ленинградского шоссе, и боевые расчеты дежурили в позиции боевой тревоги № 1, а Киев находился в далеком тылу врага.

И вот Центральный аэродром снова отдан в распоряжение гражданской авиации, а Аэрофлот налаживает свои регулярные рейсы. В кассе продают билеты, носильщики в белых передниках переносят багаж, и диспетчер сообщает по радио об отправлении и прибытии самолетов…

Раннее нежно-голубое утро. Аэропорт встречает нас ворчанием моторов, шелестом шин, сутолокой вокзала. Летное поле забито неуклюжими, но выносливыми, похожими на больших зеленых жуков с толстыми короткими крыльями, самолетами ЛИ-2. Одни еще дремлют, другие просыпаются, урчат, переползают с места на место, готовясь взлететь. Все здесь совсем как в мирное время: у дверей — швейцар с золотыми галунами; у кассы таблички ближайших рейсов — самолеты летят в Свердловск, Алма-Ату, Хабаровск, Тбилиси. И здесь же, рядом: в Ленинград, Киев, Одессу! Весовщик деловито и тщательно взвешивает чемоданы: «Тут такие элементы летают — тащит восемьдесят кило и норовит без оплаты»… Он устал: за минувшую ночь только в Симферополь отправили сто пассажиров… И всем надо срочно… Всем срочно… «Что ж, это правильно, дела теперь у всех много», — заключает весовщик, определив вес моего вещевого мешка с точностью до одного грамма.

Дежурная по аэропорту хлопотливо собирает пассажиров стайками по семнадцать человек и уводит их на поле. Из репродуктора доносится: «Производится посадка на самолет, улетающий по маршруту…» Да, все, как в мирное время!..

Пассажиры самые разные. Вот буйная толпа запорожцев — они только что отвоевали внерейсовый самолет, который доставит их к руинам Днепрогэса, начнут восстанавливать взорванную немцами плотину. Довольные и счастливые, запорожцы с готовностью отсчитывают пачки червонцев для коллективной уплаты за самолет. Рейс обойдется им дороже обычного, но какое это имеет сейчас значение? Руки чешутся быстрее начать работы! В Киев со мною летят какой-то генерал, Герой Советского Союза, пять полковников, профессор-архитектор, который должен планировать восстановление Крещатика, инженеры и еще какой-то гражданский чин в роговых очках с угодливым помощником, шестью чемоданами и огромным свертком, предательски обрисовывающим контур бутылок.

У всех приподнятое настроение: в воздухе разлито ожидание больших событий. Наши войска идут вперед. Начались переговоры о выходе Финляндии из войны. Трещат марионеточные режимы в других странах — сателлитах Германии. И даже на Западе заметны перемены: видимо, союзники отдают себе отчет в том, что Советская Армия и без их помощи может освободить Европу, и начинают шевелиться. Вчера ночью они заняли Рим. Американские «летающие крепости» начали челночные операции, они с запада летают в район Полтавы и обратно, разгружаясь от бомб над гитлеровскими опорными пунктами. Снова прошел слух об открытии второго фронта во Франции.

ЛИ-2, вздымая пыль, выруливает с зеленой лужайки на бетонную дорожку. Рев моторов… Взлет… Моторы утихают, и в кабине уже можно разговаривать. Но беседа как-то не вяжется, каждый поглощен своими думами — сколько воспоминаний пробуждает тот печальный пейзаж, который расстилается под нами. Там лежит бескрайняя равнинная Русь — поля, луга, леса, и всюду жестокие шрамы войны: желтые воронки от бомб посреди зеленых лугов, бесконечные зигзаги окопов, сожженные деревни, взорванные мосты, вырубленные под корень сады, опаленные войной знаменитые Брянские леса, в которых еще совсем недавно шла жестокая партизанская война. Долго-долго летит над этим бесконечным полем боя самолет… Так начинаешь реально ощущать всю весомость недавно вошедшего в широкое употребление термина массовое изгнание гитлеровцев.

Прошла под крылом плавная извилистая Десна, словно уснувшая среди болот. Сколько крови было пролито на ее берегах… И наконец, мы видим Днепр под крутым и зеленым откосом, Днепр, о котором мы так долго вспоминали с тоской, о котором пели песни и которому клялись вернуться. И вернулись наконец! Мы — над знаменитым Остерским междуречьем, где кипели такие жаркие бои. Сейчас и здесь безмятежная тишь и гладь. Пароход тащит баржи. По разбитым дорогам пылят грузовики. И вот уже впереди на холмах виден Киев с высокой колокольней древней Софии. Взорванный мост, по которому столько раз доводилось пересекать Днепр до войны. Чуть подальше новые, совсем недавно поставленные саперами, видать, прочные, хотя и временные мосты.

Выключен газ, ЛИ-2 идет на посадку. Видны скелеты сожженных ангаров, самолеты, разбросанные по зеленому полю, среди них трофейные «юнкерсы-52» с ярко-красными звездами, накрашенными на крыльях. Наскоро восстановленное здание аэровокзала. Это пригородный аэродром Соломенка… Мы много читали и слышали о том, как жестоко пострадал Киев. И все же надо быть в эти дни здесь, надо самому долго ходить по пустынным каменным каньонам, в которые превратились улицы города, надо самому видеть это, чтобы в полной мере представить себе, какой мы получили столицу Украины, выбив отсюда гитлеровцев, и какую титаническую работу предстоит проделать, чтобы вернуть ей вид обжитого города. Сердцем, душой веришь, что придет такое время, когда на этих обожженных холмах снова встанет большой и красивый город и, быть может, не так легко будет находить следы разрушений. Но пока что в центре Киева трудно найти хотя бы один целый дом. Вот только здание большого универсального магазина каким-то чудом более или менее сохранилось на Крещатике.

Вначале, когда въезжаешь в город с аэродрома, этого не видишь. Тянутся зеленые улицы, украшенные отцветающими бело-розовыми свечками каштанов. Начинают цвести акации и маслины, и волны их аромата плывут над городом, создавая у людей праздничное настроение. Стоят на своем месте древние Золотые ворота. Скачущий на коне Богдан Хмельницкий машет своей булавой среди разбитых фонарей. По тротуарам течет веселая оживленная толпа. На перекрестках регулируют движение милиционеры, одетые пока что в трофейные коричневые френчи. Но вот ты спускаешься к Крещатику, и у тебя сжимается сердце: перед тобой страшная панорама, остро напоминающая фантастические пейзажи французского художника XVIII века Гюбера Робера, посвятившего свою жизнь красочному воспроизведению руин.