Ольга Александровна поставила на стол звонко завывающий и поблескивающий всеми своими гранями самовар.

— Гудит, хоть бы тебе что, — повторил Иван Васильевич, — как этот самовар…

Командир от чая отказался. Он вытер платком губы, поблагодарил Ольгу Александровну за гостеприимство и вышел из-за стола. Пройдясь по комнате, посмотрел на часы.

— Спасибо хозяевам! Мне, к сожалению, пора. В семнадцать ноль-ноль должен быть у своего закадычного друга. Когда-то летали вместе, теперь он работает испытателем на ЛИСе.

— Успеешь ты к своему корешу! — попробовал отговорить командира Иван Васильевич.

— Пора! Давайте лучше решим о ночлеге. Комнату приезжих найдете?

— Да нам, где ни ночевать, лишь бы крыша над головой, — ответил Иван Васильевич. — Ежели Алексей Андреич пригласит, и здесь заночуем.

И Алексей, и Ольга Александровна с готовностью предложили остаться всем троим, оговорившись, однако, что удобства у них не ахти какие.

— Нам не привыкать, — ответил Иван Васильевич. — Одну полу шинели под себя, другую на себя. Остаемся, командир, в домашнем уюте и тепле!

— В таком случае, завтра в восемь ноль-ноль — на заводе. Лады?

— Лады! — в голос ответили Иван Васильевич и Виктор.

После того как ушел командир, а Ольга Александровна вернулась на кухню, Иван Васильевич, озорно подмигнув, спросил:

— А не позволить ли нам по маленькой за отбытие командира?

Виктор ответил вопросом:

— Почему бы и не позволить?

— Мы аккуратненько, по половиночке, — приговаривал Иван Васильевич, наливая в стопки спирт. — От так, от так… Культурненько и — рраз!

Иван Васильевич выпил единым духом и чмокнул воздух.

— На закусочку, на закусочку, ребятки! Вот та-ак. Теперь и к чайку перейти в самый раз. — Придвигая чашку к самовару, Иван Васильевич запел вполголоса: «У самовара я и моя Маша, вприкуску чай пить будем до утра…» — Он налил кипятку и, оглядывая стол, со вздохом проговорил: — Эх, где теперь наши Маши, Лены, Вали?.. А главное — где заварка? — Шагнув в прихожую, он позвал Ольгу Александровну: — Мамаша, просим к чаю! — А когда она появилась, спросил: — А вот чаю-то у вас, наверное, нет?

— Всюду переискала — ни щепоточки. Сбегаю к соседке, у нее, кажется, был…

— Не надо ни к какой соседке, — разведя руки и загораживая дорогу Ольге Александровне, запротестовал Иван Васильевич. — Нет заварки — будем пить шоколад! Витюша, добудь из моего саквояжа пару плиточек. Давай, давай! — Он взял из рук Виктора шоколад и своими толстыми, неуклюжими пальцами, не развертывая плиток, разломал их на несколько частей. — Это вам, мамаша, — сказал он, кладя возле пустой чашки Ольги Александровны добрую половину плитки. — Прошу, хозяюшка! Кладите в чашку и заваривайте кипяточком. Всю жизнь будем вспоминать, — подняв палец, произнес Иван Васильевич, — как в суровую военную годину пили не что-нибудь, а шоколад!

— Это настоящее расточительство, — сказала Ольга Александровна. — А какой шоколад!.. — Она откусила маленький кусочек. — 'Горький и твердый. Я и не припомню, чтобы когда-то ела такой.

— А может быть, и вообще не ели. Шоколад-то — английский. А они, покуда самим туго не пришлось, нас не баловали. Вообще чудес теперь всяких наглядишься. У нас в Мурманске вроде бы и фронт рядом, и домов сгорело — счета нет, а жизнь не останавливается. Самолет ли, подлодка ли — все на свою базу возвращаются, как в дом родной. И харчи в этом доме найдешь, и тепло. А все потому, что с Большой землей связаны. С ленинградцами не сравнишь. С воздуха смотреть и то жуть берет, что там творится. Только это не у них одних. Есть народу нечего, вот в чем беда. Представить себе невозможно, что люди терпят. Холодец из столярного клея варят, суп из ремня. Вообразить такое страшно…

— И правда! — подхватила Ольга Александровна. — Когда только все это кончится? Не дожить, видно.

— Что вы, мамаша! Еще как доживем! Трудновато, но жилка у нас расейская, крепкая. Не на тех напали. Мой вот один корешок на Берлин летал. — Заметив, с каким вниманием уставились на него Ольга Александровна и Алексей, Иван Васильевич откинулся на спинку стула и повторил: — На Берлин! Было это месяца два назад. Фашисты на Москву прут, бомбами ее закидать хотят, а у них над головой — бомбардировочная авиация Балтийского флота. Каково?! И вот, представляете, идут они ночью со стороны Балтики, курс на Берлин держат, уже цель близка, а под ними большущий аэродромище. Наземные службы приняли наши самолеты за свои. Посадочные огни зажгли. Приглашают: пожалуйста, мол, заходите на посадку. Ну как тут не ударить по действующему аэродрому? А нельзя. Задание-то: бомбить не что-нибудь, а само фашистское логово. Идут дальше, и вот за бортом, среди черной ночи — миллионы электрических огней. Берлин! Улицы видать, всякие там Вильгельм-штрассы. Как будто и войны нет никакой, до чего обнаглели гады! Ну и разошлись наши по объектам, и ударили по заводам, по станции. Отбомбились и домой, только их и видели. Все может наш народ, — уверенно, с улыбкой сказал Иван Васильевич. — Что захочет, то и сможет. И фашистов о-бя-зательно сокрушит! Так что не волнуйтесь, мамаша! Вот и Андреич у нас моторчики гоношит, мы летаем, пехота бьется. Одолеем, мамаша. Всех врагов перебьем и заживем пуще прежнего! Сразу после войны первым делом обженюсь, пока шевелюра не сошла…

Ближе к вечеру Ольга Александровна стала собираться к соседке.

— Схожу к Марии Митрофановне. Думаю, мне бы лучше переночевать у нее. У нас ведь, если разобраться, и лечь негде. Вы сидите чаевничайте, а я пойду.

Ольга Александровна позвала Алексея в прихожую, достала из сундука старое одеяло, демисезонное пальто отчима и еще ворох тряпья, набитого в мешок.

— Вот и все, что у нас есть. Может быть, пригодится.

Вернувшись в комнату, Алексей застал Ивана Васильевича и Виктора у карты, которая висела над этажеркой с книгами. На этой довольно подробной карте европейской части страны пестрели многочисленные карандашные пометки, сделанные Алексеем и часто приходившим в дом дядей Эдиком.