На консульских выборах (на 63 г.) соревновались между собой семь претендентов. Однако наибольшие шансы были у Катилины и Антония. Более или менее серьезным претендентом был еще Марк Туллий Цицерон, но как человек незнатного происхождения, даже не уроженец Рима, т. е., другими словами, «выскочка» (homo novus), он не пользовался кредитом у сенатской партии да и вообще у многих «коренных римлян».

Однако неожиданное событие радикально изменило общую ситуацию в его пользу. Один из участников заговора, промотавшийся аристократ Квинт Курий, желая произвести впечатление на свою любовницу, посвятил ее в подробности намечавшегося заговора, а от нее слух о намерениях Катилины быстро распространился по всему городу. Это и было, как считает Саллюстий, главной причиной, изменившей отношение знати и всех «благонамеренных» к Цицерону. В результате Катилина оказался забаллотированным; консулами же на 63 г. были избраны Марк Туллий Цицерон и Гай Антоний.

Собственно говоря, только после этой новой неудачи начинается широкая и энергичная подготовка заговора как такового. Но Катилина и в этом случае еще не хочет пренебречь легальным, «конституционным» путем. Он ориентируется на консульские выборы на 62 г. Правда, параллельно с этим он вербует новых участников заговора, заготовляет оружие, снабжает деньгами Манлия, который должен был собрать войско в Этрурии. Однако ни к каким открытым действиям он пока еще не приступает, что заставляет противную сторону, т. е. Цицерона, поневоле занимать тоже выжидательную позицию.

Чем ближе подходил срок новых выборов, тем напряженнее становилось положение в Риме. На сей раз речь шла о соревновании четырех претендентов: Катилины, юриста Сульпиция Руфа, видного военачальника Л. Лициния Мурены и Децима Юния Силана. В ходе предвыборной кампании Сульпиций Руф неожиданно заявил о том, что он снимает свою кандидатуру в связи с решением возбудить дело против Мурены по обвинению его в подкупе избирателей.

Это непредвиденное событие значительно повысило шансы Катилины на успех. Он развивает энергичную деятельность. Вместе с тем по городу снова распространяются будоражащие общество слухи: говорят о том, что Катилина намерен вызвать на предстоящие выборы сулланских ветеранов из Этрурии, что он подготавливает убийство Цицерона, что он снова проводит тайные совещания заговорщиков. Но все это тоже не выходило еще из области слухов и разговоров, пока на заседании сената Катон вдруг не заявил о своем намерении привлечь Катилину к суду, а тот в свою очередь не ответил, что если попытаются разжечь пожар, который будет угрожать его благополучию, то он потушит пламя не водой, а развалинами.

Это уже прозвучало, как открытый выпад. Во всяком случае, это был вполне приемлемый и вполне достаточный предлог для Цицерона, дабы перейти к решительным действиям. 20 октября 63 г. он на заседании сената ставит вопрос об опасности, угрожающей государству, и о необходимости в этой связи отложить избирательные комиции. На следующий день сенат заслушивает специальный доклад Цицерона о создавшемся положении, в заключение которого консул требует Катилину к ответу. Однако последний, к удивлению и возмущению сенаторов, даже не пытается оправдываться или отрицать возводимые против него обвинения. Напротив, он гордо заявляет, что в государстве есть два тела: одно — слабое и со слабой головой, другое же — крепкое, но без головы; это последнее может найти свою голову в нем, пока он еще жив. После этого заявления Катилина демонстративно покидает заседание. Тогда сенат принимает решение о чрезвычайном положении и вручает консулам неограниченные полномочия по руководству государством.

Через несколько дней в этой сложной обстановке были созваны избирательные комиции. Цицерон постарался сделать все, чтобы оправдать декрет сената о чрезвычайном положении. Марсово поле, где происходило собрание, было занято вооруженной стражей, сам консул, вопреки обычаю и желая подчеркнуть грозившую лично ему смертельную опасность, явился на выборы в панцире и латах. Катилина снова был забаллотирован; консулами на 62 г. избраны Децим Юний Силан и Луций Лициний Мурена. Таким образом, уже четвертая по счету попытка Катилины добиться консульства легальным путем окончилась крахом.

Только после этой новой неудачи он переходит к более решительным действиям. На срочно созванном совещаний заговорщиков Катилина сообщает о своем намерении лично возглавить войска, собранные одним из его наиболее ярых приверженцев — Манлием — в Этрурии, а два других видных заговорщика (сенатор Луций Варгунтей и всадник Гай Корнелий) заявляют о своей готовности завтра же покончить с Цицероном. Однако покушение не удается: Цицерон, информированный осведомителями (т. е. Курием и Фульвией), окружил свой дом стражей, а явившимся к нему заговорщикам было отказано в приеме.

8 ноября консул снова собрал экстренное заседание сената, в котором он и выступил со знаменитой речью (так называемая первая речь) против Катилины. Речь, построенная по всем правилам ораторского искусства, имела большой успех. Цицерон, в частности, настаивал на том, чтобы Катилина покинул город, потому что между ним, желающим опереться на силу оружия, и консулом (т. е. самим Цицероном), опирающимся лишь на силу слова, должна находиться стена. Видя, что огромное большинство сената настроено по отношению к нему крайне враждебно, Катилина почел за благо внять совету и в тот же вечер покинул Рим, направившись в Этрурию. Вскоре стало известно, что, прибыв в лагерь Манлия, он присвоил себе знаки консульской власти. Сенат объявил его и Манлия врагами отечества и одновременно поручил консулам произвести набор войск.

Все эти события, завершающие как бы первый этап движения, дают основания Саллюстию с горечью отметить, что не только те, кто непосредственно принимал участие в заговоре, но и «весь плебс в целом, стремясь к государственному перевороту, сочувственно относился к начинаниям Катилины». Причем Саллюстий подробно объясняет, что он имеет в виду и городское население, и сельскую молодежь, и всех тех, чьи родители пострадали во время проскрипций Суллы, и, наконец, даже тех, кто просто не принадлежит «к сенатской партии». Кстати сказать, не лишен своеобразного интереса тот небольшой экскурс, небольшое отступление, которое специально делает Саллюстий, дабы изложить свойственную ему точку зрения на роль и характер «партийной борьбы» того времени. Речь идет о таких политических силах: плебс, руководимый народными трибунами (главным образом молодыми!), и нобилитет. Именно между этими двумя общественными группировками (и их вождями) развертывается борьба. Она, как всегда, прикрывается «самыми благовидными предлогами». Каков же ее истинный характер? Здесь Саллюстий дает следующую мудрую и скептическую формулу: одни уверяли, что защищают права народа, другие — что стремятся поднять авторитет сената, все вместе — что они отстаивают общественное благо; на самом же деле каждый боролся только за собственное могущество.