Шрифт:
В этом огромном, устремленном ввысь доме, да нет, не доме – дворце! – он бывал несколько раз, в основном еще в студенческие годы. И всякий раз имперский стиль и размах, с которым было выстроено здание, приводили Глеба в восторг. Лепнина, мрамор, бронза и мореный дуб, огромные залы, широкие коридоры – и все это заполнено массой народа, по большей части молодежи, веселой, шумной, неформально одетой. Когнитивный диссонанс налицо, но, как ни странно, новое и старое, объединившись, порождали в МГУ какую-то совершенно особую, параллельную реальность – или, наоборот, вот именно так и должен был выглядеть в замыслах отцов СССР день сегодняшний, не случись в стране всего того, что произошло за последние два десятка лет?
Глеб с трудом отворяет тяжелую высокую дверь и входит в холл здания. Пустота. Тишина. Ни звука, ни движения, лишь часы на мраморной стене отсчитывают остановившееся время.
Надо подняться наверх. Можно идти по бесконечным лестницам, а можно воспользоваться скоростным лифтом. Можно – если он исправен.
Лифта не оказывается вовсе. Вместо разъезжающихся дверей – гладкая стена.
«Создатели игры не рассчитывали, что герой появится здесь, – и не стали прописывать лифт, – понимает Глеб. – Что ж, пойдем пешком».
До музея почвоведения, расположенного в башне, он добирается почти через полчаса. Здесь так же пустынно и тихо, как и внизу. В полумраке угадываются кожаные кресла и диваны, таинственно поблескивают стекла витрин, по дверцам шкафов гуляют желтые блики, падающие из неплотно прикрытой двери.
Автоматным стволом Глеб толкает ее. Он видит комнату, вероятно, что-то вроде лаборантской – столы, полки с папками и книгами, какие-то ящики.
У окна горит старинная настольная лампа. Стеклянный абажур снят, а позади нее укреплено вогнутое зеркало, собирающее свет и бросающее его в пустоту. Между лампой и оконным стеклом находится огромная линза, зажатая в лапках двух штативов. Глеб медленно подходит к этому непонятному сооружению, смотрит в окно.
Москва перед ним – как на ладони. Тихий, мертвый, невозможный город. Желтый луч лампы рассекает пространство над домами, над чашей стадиона в Лужниках, над Москвой-рекой, чтобы в конце концов упереться в большое окно на втором этаже старинного здания на Гоголевском бульваре.
«Я же проходил совсем недалеко от этого места! Обидно – сколько времени потрачено зря…»
Глеб заглядывает в линзу и видит в выпуклом стекле немного искаженную картинку: комната, портьеры, большая кровать антикварного вида под бархатным балдахином, вся в резьбе и позолоте. На кровати, разметавшись, лежит обнаженный Акунд. Край черной шелковой простыни прикрывает его чресла, могучая грудь мерно поднимается в такт дыханию. Сатра спит.
Рядом с ним, сложив ноги по-турецки, спиной к Глебу, сидит нагая женщина с пышными рыжими волосами. Она перебирает что-то, разложенное на простыне рядом со спящим.
Лилит!
Глеб всматривается в линзу. Да, сомнений быть не может – это она. Посланница властелина ада, хозяйка и госпожа демонов, что опустошили Москву. Но при чем тут Акунд? Как он попал в гейм? Что вообще происходит?
Лилит поворачивает точеную шею, встряхивает кудрями. Глеб видит ее профиль.
Лилит или…
Глава убийц, гонявшихся за ним, Глебом?!
Точно, она! И дело не только в чертах лица. Сатрессу выдают изящные полированные копытца, не замеченные Глебом поначалу. Она потягивается, демонстрируя высокую грудь волнующей формы, снова возвращается к своему занятию.
Изображение в линзе внезапно увеличивается. Теперь Глеб смотрит как будто через очень мощную подзорную трубу. Он видит, как сатресса берет в руки кулон на цепочке, внимательно рассматривает, затем откладывает в сторону. Она перебирает украшения, золотые побрякушки, словно самая обычная женщина.
Переведя взгляд на Акунда, Глеб скрипит зубами – его плененный товарищ улыбается во сне.
«Он, по идее, должен сейчас находиться в каком-нибудь мрачном подвале, в камере, под охраной! Что происходит?»
Мысли Глеба прерывает пробуждение сатра. Акунд открывает глаза. Сатресса замечает это, наклоняется и целует его в губы. До Глеба долетают слова, звучащие гулко, словно из колодца:
– Отдохнул, милый?
– Да-а…
– Есть хочешь?
– Конечно, Скулария. – Акунд садится на кровати. – Быка бы съел!
Сатресса смеется, трижды хлопает в ладоши. Из-за портьеры появляется стройная девушка с подносом в руках. На подносе – бутылка вина, высокие стаканы, блюдо с украшенным зеленью мясом, горка лепешек и фрукты.
Молча опустив блюдо на простыню, девушка удаляется. Акунд и Скулария, касаясь друг друга голыми плечами, начинают есть, перешучиваясь, как старые друзья.
– Предатель, – шепчет Глеб. Гнев и обида душат его, возникает острое желание что-нибудь разбить, сломать, разрушить, дав волю накопившейся ярости.