«Как только я представляю, что мой муж, вполне здоровый и нормальный человек, вдруг заболевает тяжелым психическим недугом, настолько серьезным, что кончает жизнь самоубийством, я прихожу в полное отчаяние. К моей глубокой скорби присоединяются угрызения совести. Я начинаю упрекать себя в том, что в течение нашей одиннадцатилетней супружеской жизни я, его жена, была по отношению к нему слишком сурова, часто ругала и кричала на него, выходила из себя из-за пустяков. Я твердо убеждена, что, будь на моем месте другая женщина, сдержанная, уравновешенная, она смогла бы уберечь его от болезни или по крайней мере предотвратить ее начало.

К боли утраты добавляется и сожаление о том, что мой муж умер в таком молодом возрасте, и я должна признаться, что у меня часто появлялось желание покончить жизнь самоубийством. Только сознание ответственности по отношению к моей старой матери удерживало меня до сих пор от этого шага».

В начале курса лечения пациентка по многу раз повторяла: «Могло ли так быть, что я своим поведением довела мужа до того, что он заболел и лишил себя жизни?» В любое время дня она звонила мне по телефону только для того, чтобы задать все тот же вопрос. Как мне стало известно, она постоянно донимала этим же вопросом своего домашнего врача, соседей и близких знакомых. Следствием такой навязчивости было то, что друзья постепенно отошли от нее и она со всеми своими неразрешенными проблемами осталась в одиночестве. Казалось, что невозможно вести с ней сколько-нибудь разумную беседу. Пациентка все знала лучше других и, постоянно испытывая чувство вины, была не в состоянии понимать доводы собеседника. На этой стадии прогноз психотерапевтического лечения казался неблагоприятным.

Постепенно нам удалось ослабить навязчивость повторений. Вместо того чтобы постоянно заниматься навязчиво-депрессивной концепцией пациентки, я попытался с ее помощью составить себе более конкретное и полное представление о ее муже. Это оказалось довольно трудно. Она могла только идеализировать положительные черты мужа, но как только речь заходила о каких-либо его недостатках, тут же замыкалась в себе. Чтобы не допустить критики по отношению к умершему, она объясняла его недостатки своими неудачными поступками и вновь обвиняла себя во всем. «Я давала ему слишком мало денег, упрекая в том, что получаю больше, чем он. Некоторое время я отказывала ему в сексуальной близости, не считалась с его желаниями и потребностями» и т.д. Чтобы как-то смягчить эти признания, она каждый раз добавляла: «Но я не хотела его обидеть; я сразу же просила у него прощения. Умоляла не сердиться на меня». После этого я дал прочитать ей следующую историю.

Про ворону и павлина

В парке дворца на ветку апельсинового дерева села черная ворона. По ухоженному газону гордо расхаживал павлин. Ворона прокаркала: «Кто мог позволить такой нелепой птице появляться в нашем парке? С каким самомнением она выступает, будто это султан собственной персоной. Взгляните только, какие у нее безобразные ноги. А ее оперение – что за отвратительный синий цвет. Такой цвет я бы никогда не носила. Свой хвост она тащит за собой, будто лисица». Ворона замолкла, выжидая. Павлин помолчал какое-то время, а потом ответил, грустно улыбаясь: «Думаю, что в твоих словах нет правды. То плохое, что ты обо мне говоришь, объясняется недоразумением. Ты говоришь, что я гордячка потому, что хожу с высоко поднятой головой, так что перья у меня на плечах поднимаются дыбом, а двойной подбородок портит мне шею. На самом же деле я – все что угодно, только не гордячка. Я прекрасно знаю все, что уродливо во мне, знаю, что мои ноги кожистые и в морщинах. Как раз это больше всего и огорчает меня, поэтому-то я и поднимаю так высоко голову, чтобы не видеть своих безобразных ног. Ты видишь только то, что у меня некрасиво, и закрываешь глаза на мои достоинства и мою красоту. Разве тебе это не пришло в голову? То, что ты называешь безобразным, как раз больше всего и нравится во мне людям».

(По П.Этессами)

Эта история стала для пациентки тем примером, по которому она начала осторожно ориентироваться. Она поняла: подобно тому, как ворона не замечала положительных качеств павлина, она не видела ошибок, отрицательных качеств своего мужа, вызывавших ее невротические реакции.

В письме, которое я получил от нее на этой стадии лечения, она писала: «Действительно, я видела только свои отрицательные качества и не замечала положительных. Это какой-то рок, что я так хорошо помню все, что было в прошлом. Однако мне все еще очень трудно видеть теневые стороны характера мужа. Но все же я была не такая уже плохая».

Эти размышления стали отправной точкой, исходя из которой удалось разомкнуть заколдованный круг, в котором находилась пациентка. От навязчивых повторений давно происходивших конфликтов и признаний ею своей вины мы подошли к новой стадии лечения.Пациентка стала рассказывать о своем прошлом, об отношении к родителям и о том, чего она ожидала от своего мужа. Затем разговор зашел об ее взаимоотношениях с матерью, об общности их интересов. Оказалось, что пациентка, уже будучи взрослой, самостоятельной, достигнув успехов в карьере, вела себя по отношению к матери, как малое беспомощное дитя. Роль мужа была точно определена союзом дочери и матери, единых в своих интересах. Он вторгся в их клан, был чужим среди них, и обе требовали от него подчинения их представлениям о бережливости, порядке, сексуальности, общительности. Дело, правда, редко доходило до открытых столкновений. Часто пациентка выступала в роли обвинителя. Ее муж, которого она считала, по всей видимости, очень упрямым, отличался, скорее всего, мягким и уступчивым характером. Ссоры кончались тем, что он брал всю вину на себя, и этот стиль отношений вполне импонировал пациентке, соответствовал ее механизмам переработки конфликтов.

После того как мы тщательно, в соответствии с пятиступенчатым процессом лечения в позитивной психотерапии, проработали вторую стадию – стадию инвентаризации, когда уже было преодолено самоотречение и одностороннее обвинение, а чувство вины и его причины стали более понятными для пациентки, она смогла сформулировать свои собственные потребности, интересы и расширить диапазон своих целей. Несмотря на эти очевидные успехи, которые в начале лечения казались почти недостижимыми, пациентка время от времени впадала в ностальгическую идеализацию своего умершего мужа. Расстаться с предметами, которые он любил и которые были ему дороги, означало для нее чуть ли не заново пережить его смерть, то есть снова испытать чувства, сопровождающиеся сознанием вины, состояниями тревоги и внутренней борьбой против каких-либо перемен в жизни.

На одном из приемов пациентка стала рассказывать об этих трудностях. Ее преследовала мысль о том, может ли она отдать мебель своего мужа, которую раньше так ненавидела. Пациентка призналась, что не в силах будет это сделать. Тогда я ей рассказал историю про стеклянный саркофаг. Она произвела на нее сильное впечатление, особенно описание разлагающегося тела. История напомнила пациентке о мучавших ее переживаниях, в которых она до сих пор не решалась сама себе признаться, переживаниях таких же, какие испытывал восточный властелин при виде тления и тогда, когда он решился на разлуку с любимой, предав ее тело земле. Если раньше пациентка из своего жизненного опыта и под влиянием матери считала, что ничего нельзя менять после смерти любимого человека, то теперь под непосредственным впечатлением истории о стеклянном саркофаге она поняла, что перемена очень благотворна, поскольку помогает достигнуть чего-то нового.