Справились. Отвязали лошадей и кое-как увели их с полянки, а как животные успокоились, мы вскочили им на спины и потрусили охлюпкой. Отъехали недалеко, шагов на триста, нашли там проплешину и стали ждать. Так и так надо было возвращаться за оружием, снаряжением и той пищей, что в жестянках. Доступную-то еду черви сгрызут дочиста, им это только дай.

Взглянул я своей Заразе в глаза – и не выдержал, отвернулся. Потому что в глазах у животного одно: «Больно мне! За что вы меня так, люди?» А мерин Джафара и вовсе не глядит ни на меня, ни на него – уставился в землю и дышит тяжело так. Эх, искупать бы их, да накормить сочной травой, да напоить вволю! Ничего, потерпите еще, недолго терпеть осталось, гряда близко, а там мы воду точно найдем…

– Как это ты червей проморгал? – спросил я Джафара. – Заснул, что ли?

– Ага, заснул! – взбеленился он. – Ты бы поменьше ям копал! Они из ямы полезли.

– Так в чем дело? Сунул бы в яму огонь – и все дела. Лучше уж честно скажи, что спал.

– Кто спал? Я спал?! Не спал я ни одной минуты!

– Значит, крестиком вышивал?

– Молился я! Понял? Молился.

Он врал, тут у меня сомнений не было, но я решил не настаивать. Со всяким бывает. Ну, задремал… Впредь будет дураку наука.

Кстати, мне тоже будет наука: слабоват Джафар, нельзя на него полагаться, как на самого себя.

Как говорил Фигаро, к свиньям такую клиентуру! Н-да… Ему легко было говорить, а мне-то что делать? Прогнать Джафара, что ли? Ну, нет. Вместе заварили кашу, вместе и будем расхлебывать. Да и в Дикие земли поодиночке лучше не соваться – совершенно незачем улучшать собой рацион тамошних плотоядных.

Решив так, я исследовал свои ноги и обнаружил четыре укуса. Места вокруг них уже начали опухать. Было больно, и я знал, что будет еще больнее. Джафару пришлось хуже, чем мне, один червь умудрился тяпнуть его аж в шею, из-за чего шея справа раздулась и начала раздуваться щека. С другой стороны, если Джафар не врал насчет того, что черви полезли из ямы (а зачем ему в этом-то вопросе врать?), то, значит, это норные бурые черви, не самый ядовитый вид из их мерзкого семейства. Часа два-три придется потерпеть, а потом боль пойдет на убыль и начнут спадать опухоли. Можно считать, дешево отделались. Жаль еды, той, что не в банках, ну да ладно. Все равно ее оставалось немного. Охотиться будем. Наши ружья и патроны червям без надобности.

Аптечка первой помощи осталась на месте ночевки, а искать ягоды желтого арбузника, что помогают при укусах, было бессмысленно – не сезон. Приходилось ждать, когда походная колонна червей вновь исчезнет в земляных норах и соизволит вернуть нам наше имущество. Не знаю, как Джафара, а меня сильнее боли мучило сознание беспомощности. При нас оставались только ножи в кожаных ножнах на поясах, а ножом, даже двумя ножами дикого кота не завалишь. Нож годен только против разной хищной мелочи, да и то, когда она не нападает голодной стаей. Ха! Говорят, будто в Новом Пекине власти приняли указ, чтобы школьники ходили в школу без ножей. Прямо как на Земле, ей-ей. Совсем спятили. Уж лучше нагишом ходить и задом отсвечивать, чем выйти из дому без ножа!

Ждать, терпя жгучую боль, не самое приятное занятие. Не знаю, как бы я повел себя в одиночку – может, начал бы стонать, шипеть сквозь зубы, а то и кататься по земле, подвывая и причитая от жалости к себе, любимому. В компании приходилось держать марку – пусть Джафар проделывает все эти штуки, ему ведь сильнее досталось, а уж я, так и быть, никому не расскажу, как он терял лицо. Но Джафар держался как надо, лишь иногда отворачиваясь, чтобы сморгнуть слезу, ну а мне и подавно не следовало скулить. Ничего, продержимся, перетерпим!

И мы перетерпели. Когда боль уже порядком ослабела, мы вернулись на место стоянки. Червей и след простыл, а с ними исчезла часть нашего имущества. От той провизии, что находилась вне консервных банок, осталось только воспоминание. Челюсти червей серьезно попортили кожаную упряжь, и если мы, помучившись как следует, все-таки сумели кое-как привести в порядок седла и седельные сумы, то стремена и подпруги пришлось заменить на веревочные. Лишь к полудню нам удалось продолжить путь.

Однажды я поспорил с мамой и хорошо запомнил тот спор. Она спросила меня, только-только вернувшегося из одиночной вылазки в буш, грязного, с гноящейся раной на ноге, но довольного и даже с охотничьим трофеем в виде шкуры небольшого котенка:

– По-твоему, это важно – проникнуть туда, куда еще никто не проникал?

На этот счет у меня не было никаких сомнений.

– И я так думаю, – мягко сказала мама. – Но остаться в живых, пожалуй, чуть-чуть важнее, ты не находишь?

Только теперь я понял, как она была права.

На гряде мы сделали дневку. Она была нужна и нам, и лошадям. Впереди лежали Дикие земли, и соваться туда уставшими и потерявшими от усталости бдительность означало бы чересчур полагаться на удачу. Она этого не любит, а Дикие земли, напротив, любят опрометчивых и нахрапистых. Хищный зверь или хищное растение получит свой обед, что пойдет на пользу экосистеме в целом. Школьные уроки твердеведения, вечный круговорот живой и мертвой плоти. Чтобы кто-то жил, кому-то надо умереть – это мы хорошо усвоили. Вторгшийся в Дикие земли человек уже не царь природы, а всего-навсего рядовой представитель фауны. Никто не запретит ему охотиться, но и сам он вполне питателен.

А Дикие земли могут играть с ним, до поры до времени прикидываясь безопасными. Нельзя им верить – этому у нас на Тверди учат всех, да не все умеют учиться.

Несть числа тем, кто сгинул, расслабившись всего на секунду-другую. Никто толком не считал, сколько людей погибло за время освоения Тверди от собственных (читай: земных) представлений о дикой природе. И теперь еще гибнут, но большей частью дураки и новые поселенцы. Старожил почти всегда знает, как поступить, чтобы добиться своего и уцелеть.