Часто по утрам мне давали горсть монет и посылали на другой конец села в лавку за зеленью или за мясом, так что скоро я хорошо изучила Кромельчики. Это было большое и, как я поняла, богатое село. Люди жили в просторных домах, держали скот и птицу, одевались чисто и ярко. У многих селян во дворах действительно жили огромные керато, грозно рычавшие при появлении чужака. Виса, для которой Рейдан купил поводок и ошейник, украшенный поддельными цветными камешками, тоже была привязана у дома, но я, если выпадало свободное время, отпускала ее и играла с ней во дворе, покрытом утоптанным грязным снегом, начинающим уже подтаивать. Хищница быстро подросла и, пожалуй, теперь никто не рискнул бы пнуть ее ногой. По крайней мере, плотник Нози, частенько захаживавший сюда после работы, старательно обходил Вису стороной, да и на меня старался не смотреть. Меня это забавляло, я чувствовала себя в безопасности, поскольку Рейдана здесь знали и не хотели с ним ссориться.

Рейдана, однако, я видела все реже и реже. Умывшись и поужинав, он надевал свежую рубаху и куда-то уходил. Иногда он трепал меня по голове, как ручного зверька, и спрашивал:

— Ну, как ты, привыкаешь?

Разумеется, я бормотала, что у меня все хорошо. Но глядя ему вслед, я мечтала снова очутиться посреди леса с ним вдвоем. Разумеется, я никогда бы ему этого не сказала. Я и хотела, чтобы он узнал мои мысли, и отчаянно боялась этого.

Как-то раз я набралась смелости и заглянула в его комнату, где он валялся на кровати в одежде, отдыхая после ужина. Сильно смущаясь, чувствуя неловкость — я отвыкла от него — я сказала, что только он может ответить мне на один вопрос.

Этот вопрос действительно давно волновал меня. Вспоминая карты мира, которые мне удавалось увидеть в храме, я никак не могла сообразить, где я нахожусь. Спрашивать же у кого-нибудь, кроме Рейдана, было неосторожно. Охотник, сонно зевнув, объяснил мне, что местность, по которой мы странствуем, называется Лесовией, а Кромельчики расположены в самом ее сердце.

Это мне о многом говорило. На старых картах, почти полностью покрытых белыми пятнами неизвестных вод и земель, Лесовия находилась посреди изученной части мира. Она располагалась на севере, выше простиралась только страна Морох, выходящая к Ледяному морю. Название свое страна получила из-за обилия лесов и состояла из немногих разрозненных сел, деревень и постоялых дворов. Тем не менее, именно язык Лесовии был самым распространенным в мире, и это меня обрадовало, так как я уже свободно говорила на этом языке. Старые ученые объясняли популярность языка Лесовии «важной ролью этих земель в древности, сведения о которой утрачены».

Вспоминая свои собранные по книгам сведения о мире, я конечно удивлялась, почему они так обрывочны, почему из истории утрачено так много. А глядя на окружающих меня людей, я вообще не представляла себе, кто мог бы писать книги и хранить знания. Все обитатели Лесовии были невежественны, их интересовал только хлеб насущный. Они молились каким-то неведомым святым и боялись таких же неведомых бесов, не особенно почитая ни тех, ни других. Правда, я читала также, что где-то были города, где жили ученые, художники и поэты, и мне хотелось там побывать.

Однако против собственной воли я стала замечать вокруг не только плохое. Мне нравились Наина и ее улыбчивая дочка Лави. Я часто помогала Лави в рукоделии: подбирала нитки, держала пяльцы, гладила огромным тяжелым утюгом готовые изделия. Глядя на иглу, мелькавшую в искусных руках, расцвечивающую узоры по холщовому полотну, я вспоминала, как сама я вышивала золотом по тонкой полупрозрачной ткани. Мне было приятно, что Лави тоже не чужда прекрасного, хотя ее вышивка была гораздо проще и грубее, чем те, к которым я привыкла в храме Келлион. Иногда я с трудом сдерживала себя, чтобы не похвастаться и не показать свое умение, но понимала, что это вызовет ненужные расспросы.

Рядом с Лави мне было нетрудно хранить нашу тайну: она почти ни о чем меня не расспрашивала, а все больше болтала сама. Она рассказала мне о своем детстве, о женихе Тиммионе. Она не таясь делилась своими мечтами о большой многодетной семье, в которой она будет хозяйкой. В ее речах звучало убеждение, что это единственный и лучший жребий из тех, которые могут выпасть на долю женщины. Более того, она была уверена, что я мечтаю о том же, и снова в шутку заговаривала о моем замужестве.

Слушать ее мне было странно и интересно. Нас в храме готовили совсем к другому. Нам предстояло всю заложенную в нас природой любовь отдать своей звездной сестре. Никто из нас и не помышлял о любви к мужчине или о детях. Конечно, мы читали о том, что люди живут семьями и рожают детей, но, относясь к ним как к низшим существам, видели в этом проявление неразвитости. Но обо всем этом я забывала, глядя, как румянец заливает щеки Лави, говорящей о своем женихе — самом сильном мужчине в Осинках. Она была счастлива — и мне порой хотелось оказаться на ее месте.

Тогда я задумалась о Рейдане: он говорил, что ему скоро сорок, он не молод. Почему у него нет семьи? Я стеснялась спрашивать об этом Лави, но однажды она сама завела разговор об охотнике.

— Ты, наверное, хорошо знаешь Рейдана? Ведь твои родители с ним дружны.

Я ответила, что они дружили в молодости, до моего рождения, а я встречалась с ним в доме родителей всего лишь два или три раза.

— У нас он останавливается каждый год — с незапамятных времен. Мне было года три, когда я впервые его увидела. Знаешь, Шайса, он был самый красивый мужчина из всех, кого я видела, и так я считала очень долго. Маленькую он сажал меня на колени и рассказывал сказки или были о том, где он побывал.

— Откуда он родом? — спросила я.

— О, этого никто не знает, да, пожалуй, и он сам. Он сирота — его воспитали родители Атти, хозяйки трактира на Главном Перепутье. Но он никогда не называл ее сестрой — в этой семье он был приемышем, дармовым работником. Рейдан убежал от них, когда ему было двенадцать лет, и стал жить один в лесу. Поэтому охотника, равного ему, в наших краях нет.

— Скажи, Лави, Рейдан — хороший человек? — неожиданно для самой себя спросила я.

Лави покачала головой.