– Да он спятил, наверно! Нельзя их с улицы сосчитать, что ли, этажи эти - что их шесть?

Сима отпил пива, наклонился вперед и, понизив голос, таинственно зашептал:

– Фома, у нашего института есть седьмой этаж. Он на самом верху, над офисами «Ятагана»… И самое интересное, что его видно и с улицы, но только с одного особого места - тут, недалеко. С любого другого места видно только шесть этажей, а оттуда - семь… Хочешь - я прямо сейчас тебя туда свожу.

– И ты рехнулся, - без колебаний поставил диагноз Фома.
– Спятил и теперь только расклеиваешь тупоумные записки по дверям коллег. Или, в лучшем случае, внутренние часы у тебя остановились на первом апреля…

– Спорим!
– крикнул Сима.
– На мой старый процессор.

– Идиот! Ставлю свой старый диск против твоего процессора. Того, что ты говоришь, просто быть не может: законы физики ж ведь есть, в конце концов…

– Ладно, - потер руки Сима.
– Сейчас пойдешь со мной и своими глазами посмотришь законы физики, только сперва я пиво свое допью.

Фома не возражал, к тому же у него и самого пиво было выпито лишь наполовину. И пока он ломал себе голову, что за фокус затеял Сима, его коллега снова подхватил старый разговор о том, как в нынешнее время все, кому не лень, бросились требовать трансферные суммы - вроде мало им других поблажек дают.

– Ну и иди - ищи себе спонсора, раз умная такая!
– негодовал он по адресу Румяны.
– Она себе думает, спонсоров для того придумали, чтоб карманы им набивать. Спонсоры-набиватели…

Фома слушал эту болтовню в пол-уха. Наконец, пиво было допито, и они сквозь слои никотинового дыма пробрались к выходу из «подполья».

Выйдя из института, Сима повел Фому к постройкам, в которых размещались различные мастерские; двигаясь вдоль них, они вышли к задней стене здания, потом обошли с десяток бетонных гаражных клетушек с заржавевшими дверями, пересекли заброшенную гравийную площадку перед ними и направились к низкой постройке с плоской бетонной крышей, на которой была установлена какая-то железная арматура с антеннами наверху. Всю дорогу Фома то и дело оборачивался и поглядывал на грязно-белое здание института, но окон все время оставалось шесть рядов, и он уже думал, что ничего из этого не выйдет, когда Сима протиснулся по узкой тропинке сквозь разросшиеся вокруг бетонной постройки высокие кусты, и они оба вышли к ее задней стене, откуда на крышу вела железная лесенка. Сима взобрался по лесенке, а потом и по металлической арматуре на крыше, и ухватился за антенны на самом верху; Фома последовал за ним и тоже оказался на самом верху арматуры.

– Посмотри теперь на институт, - сказал Сима.

Фома обернулся и стал считать ряды окон: раз, два, три, четыре, пять, шесть… СЕМЬ! Пересчитал еще раз и еще, и еще - то же самое. Этажей было семь: первые три ряда окон были грязные, местами выбитые и замененные картоном, вторые три - вымытые, с металлическими шторами за ними, а окна последнего, только что появившегося ряда были все с темными стеклами, как у лимузинов завсегдатаев ресторанов.

– Ну как?
– торжествующим голосом спросил Сима.

– Как это получается?
– спросил, не веря глазам, Фома.
– Откуда взялся последний?

– Не спрашивай - не знаю. Не поднимался на него ни разу - и понятия не имею, что это такое. Просто знаю, что отсюда видно семь этажей. Антенны-то эти - нашего отдела, мы их обслуживаем…

– А его только отсюда видно, седьмой этаж?

– Слезь вниз - проверь.

Фома стал слезать по конструкции, но так как лестница была с задней стороны дома, то при спуске здание потерялось из виду. А выскочив из-за кустов перед постройкой, он увидел, что этажей снова шесть, как и раньше: последний, с темными стеклами, исчез. Фома побродил вокруг да около, бросая на институт взгляды с разных мест поблизости - никакого эффекта. Но стоило ему вновь взобраться по лестнице, так что голова его показалась над крышей постройки, как перед его взглядом опять оказалось семь этажей.

– Чертовщина, - проговорил он.
– И чего это они его так законспирировали?

– Да разве так можно, Марков!
– голос у профессора Дамгова был сегодня суров и неумолим, словно у ротного старшины, который поймал одного из своих подопечных, когда тот в пьяном виде перепрыгивал через забор казармы.
– Что это еще за разговорчики у тебя вчера были с Геннадием Симеоновым? Кто вообще дал тебе право подрабатывать в других отделах? Да скажи ты мне, что где-то еще поработать хочешь, я бы устроил все как-нибудь! Но связываться с этими нечистыми математиками…

– А что тут такого?
– Фома никак не мог понять, отчего шеф кипятится, будто у него мороженое отобрали.

– Марков, больше всего не люблю, когда передо мной дурачком прикидываются. Можно подумать, ты не знаешь, кто финансирует нечистую математику.

– Я правда не знаю, - совершенно искренне ответил Фома.
– То есть, вообще-то, деньги им из фонда Димитра Общего выделяют, а это - наша фирма, то есть, ваша, то есть, ихняя - «Ятагана», - дружеская…

– Легко говорить - дружеская! Под шапкой Димитра Общего сейчас сидят кланы и группировки одна хлеще другой. Коли тебе не ясно, кто нам кто, так хоть спроси, прежде чем связываться.

– Так ведь я ж не знал, что так получится! Я и понятия не имел, что меня в список Геннадия Симеонова воткнули.

– А что ж ты тогда с ним да с профессором Згуревым о трансферах за границу разглагольствовал? Я кто - начальник тебе или капустная кочерыжка?

– Так ведь у меня же еще не подписан профессиональный договор, - тактично напомнил своему шефу Фома. Или хотя бы подумал, что тактично.

Профессор на другом конце провода на мгновение замолчал, словно пытаясь что-то припомнить, потом уже намного спокойнее проговорил: