— Черт знает что...

Перхуша приглядывался, отирая с бровей налипающий снег:

— Чаво ж это?

— Пирамида, — наморщил нос доктор. — Твердая, как сталь.

— На нее напоролися? — чмокал Перхуша.

— Стало быть, на нее. — Доктор вертел пирамиду. — Какого черта она здесь?

— Нешто с воза упало?

— А зачем она?

— А, барин... — в сердцах Перхуша махнул руковицей, отходя к самокату. — Нонче столько штук разных понаделано непонятно для чего...

Он ухватился за сломанный носок полоза, покачал осторожно:

— Вроде не совсем отлупился.

Доктор со вздохом возвращающегося к нему раздражения швырнул пирамиду прочь, и она исчезла в снегу.

— Барин, надо б полоз перевязать чем-то. Да и назад поворотить. — Петруша высморкался в рукавицу.

— Как назад? Ты что?

— А то, что всего-то версты четыре проехали. А там, чай, в лощине снегу поболе, там с перетянутым полозом-то сядем. И тово.

— Погоди, как назад? — развел руками доктор. — Там люди гибнут, там санитары ждут, там эпи-де-мия! Какой — назад?!

— У нас тоже — эпидемия, — рассмеялся Перхуша. — Вон, глянь, как треснуто.

Доктор присел на корточки, разглядывая треснувший полоз.

— С таким двенадцать верст не проедем. Вон мятель-то как заворачивает. — Перхуша оглянулся.

Метель и вправду усилилась, снег несло и крутило.

— Щас лесом проедем, а там в лощине-то как сядим — и тово. И раки про нас речныя перешепчутся.

— А если его стянуть чем-нибудь? — разглядывал полоз доктор, смахивая с него падающий снег.

— Чем? Рубахою разве что. Стянуть-то стянем, а надолго не хватит. Сдерет. Поверну я, барин, от греха.

— Погоди, погоди... — задумался доктор. — Чертова пирамида... Слушай, а что, если... У меня же бинт эластичный есть. Он крепкий. Бинтом стянем накрепко да и поедем.

— Как бинтом? — не понял Перхуша. — Он же слабже рубахи, его ж сорвет вмиг.

— Эластичный бинт крепок, — со значением произнес доктор, распрямляясь.

Он произнес это так уверенно, что Перхуша замолчал, съежившись. Ему вдруг стало зябко.

Доктор решительно подошел к своим пристегнутым сзади саквояжам, отстегнул один, раскрыл, быстро нашел упаковку эластичного бинта, взял, увидел склянки и пузырьки в саквояже и радостно прищелкнул языком:

— Идея! Идея... — Он вытащил одну из склянок, заспешил к полозу.

Перхуша встал рядом с ним на колени, стал разгребать рукавицами снег. И нащупал еще одну пирамиду.

— Во как, еще одна, — показал он доктору.

— К черту! — Доктор пнул пирамиду сапогом, она отлетела прочь.

И тут же хлопнул Перхушу по спине:

— Мы с тобой, Козьма, сейчас все исправим! Если б у тебя был моментальный клей, ты б склеил эту лыжу?

— Знамо дело.

— Так вот, мы сейчас намажем ее этой мазью, она чрезвычайно густа и липка, а потом еще обмотаем бинтом. Мазь на морозце-то еще и подзастынет и стянет твою лыжину. На такой лыжине ты и в Долгое доедешь, и домой пять раз воротишься.

Перхуша недоверчиво глядел на склянку с мазью, на которой было написано:

Мазь Вишневского + PROTOGEN 17W

Доктор откупорил крышку, протянул Перхуше:

— Она, видать, еще подзастыть не успела... Макай сюда пальцем да обмазывай лыжину.

Перхуша скинул рукавицы, бережно принял склянку в свои большие руки, но тут же вернул доктору:

— Погодь... тогда под полоз уж подложить чего...

Он проворно вытащил из-под сиденья топор и пошел с дороги в лес, выбрал молодую березку и принялся рубить.

Доктор, поставив склянку на самокат, сунул бинт в карман, достал портсигар и закурил.

«Повалило... — подумал он, щурясь на кружащейся снег. — Слава Богу, мороз не сильный. Совсем не холодно...»

Заслыша стук топора, лошадки под рогожей стали фыркать, бойкий рыже-чалый тоненько заржал. С ним перекликнулись несколько других лошадок.

Не успел доктор докурить своей папиросы, как Перхуша свалил березку, вырубил комель и стал заострять его на стволе березки:

— Вот так...

Закончив дело, часто дыша, Перхуша вернулся к самокату и ловко загнал березовый клин под середину правого полоза. Нос его слегка поднялся. Перхуша разгреб под ним снег: