Шрифт:
— Ну да. — Это сообщение еще меньше обрадовало Маврикса, чем тирада Фердулфа. — Но и в этом случае…
Фердулф подбежал к нему и схватил за руку.
— Отец! — вновь воскликнул он.
Маврикс направил на него пристальный, изучающий взгляд. Если ситонийский бог что-либо и почувствовал, то очень умело скрыл это.
— Да, я твой отец, — сказал он. — Ты вызвал меня, поэтому я явился. И чего же ты хочешь?
Он говорил так, как иногда Джерин разговаривал с людьми, давая понять, что не может уделить им много времени. Бог вина заставлял Фердулфа сразу перейти к сути, чтобы сам он мог поскорее вернуться к своим занятиям, каковы бы они там ни были. Фердулф тоже ощутил это.
— Вот перед тобой твой сын, то дитя, каким ты наделил мою мать, — воскликнул он. — Неужели ты не скажешь мне доброго слова? Неужели не напутствуешь мудрым советом?
Последнее, что Джерин стал бы просить у Маврикса, так это совета, тем более мудрого. А если бы ситонийский бог, паче чаяния, решил дать ему подобный совет, то он посчитал бы величайшей мудростью не прислушиваться к нему. В данной же ситуации этот вопрос отпал сам собой, поскольку Маврикс лишь волнообразно передернул плечами.
— Может, я и твой отец, — сказал бог, — но я тебе не нянька.
Фердулф отшатнулся, будто его ударили. Как бы бессердечно ни звучали слова бога вина, в них-то и содержалось, по мнению Джерина, нечто в действительности полезное. По крайней мере, Фердулф теперь точно знал, что не может положиться на Маврикса ни в чем, тот породил его — вот и вся радость.
Как бы там ни было, эта отповедь привела маленького полубога в ярость.
— Ты не можешь мной пренебрегать! — вскричал он.
Потом подпрыгнул, взмыл в воздух и понесся к Мавриксу, словно разгневанная стрела.
В правой руке ситонийский бог держал прут, обвитый плющом и виноградными листьями, с сосновой шишечкой на конце. Этот тирс казался безобидной игрушкой. Однако в руках Маврикса он являлся более страшным оружием, чем любое самое длинное, острое и тяжелое копье в руках воина-человека.
Маврикс огрел Фердулфа прутом. Тот завыл и упал на землю.
— Ребенок, досаждающий своему отцу, получает, как и положено, трепку, — сказал бог полубогу.
Фердулф, привыкший превосходить в возможностях всех окружающих, вновь взлетел в воздух и бросился на отца:
— Ты не можешь так со мной обходиться!
— О, еще как могу, — ответил Маврикс и снова хлестнул сына прутом.
И вновь Фердулф шлепнулся оземь, и в этот раз сильнее, чем в предыдущий.
— Ты должен понять: несмотря на то, что я пришел на твой зов, ты не имеешь права показывать мне свой норов… ни сейчас, ни когда бы то ни было.
Фердулф скулил, совершенно подавленный. Настороженно, как длиннозуб, Маврикс наблюдал за своим отпрыском. Слабый, но отвратительный запах винного перегара, мешающийся с миазмами перманентного блуда, исходил от него. Джерин дернул носом.
Медленно, постанывая, Фердулф сел.
— Зачем ты явился на мой зов? — спросил он полным отчаяния голосом. — Я надеялся, что ты увидишь меня и ощутишь хоть какую-то гордость. Я надеялся…
Он помотал головой, словно бы прочищая мозги.
— До чего же наивное маленькое создание, — сказал Маврикс, отчего Фердулф опять заплакал.
Ситонийский бог повернулся к Джерину:
— Я думал, он наберется ума, живя рядом с тобой. Для смертного ты достаточно благоразумен.
— Хотя он и полубог, ему всего лишь четыре года, — заметил Джерин, скрывая собственное удивление.
Похоже, Маврикс адресовал ему нечто, отдаленно напоминающее похвалу.
Фердулф тоже это сообразил, что ему не понравилось.
— Как ты смеешь разговаривать с этим… с этим человечишкой приветливей, чем со мной?
— Смею, потому что я бог. Смею, потому что я твой отец, — спокойно отозвался Маврикс.
Судя по всему, Фердулф раздражал его много больше, чем Джерин. Черные глаза-пропасти буравили малыша.
— А как смеешь ты докучать мне расспросами?
— Я плоть от плоти твоей, — ответил Фердулф. — Если я не имею на это права, то кто же?
— Никто, — изрек Маврикс. — А теперь помолчи.
Фердулф попытался заговорить, но лишь бессвязно запищал и захрюкал. Однако на Джерина даже это произвело впечатление. Ибо, приказывая молчать простым смертным, Маврикс добивался абсолютнейшей тишины. Видя, что бог вина относительно расположен к нему, Лис спросил: