Шрифт:
Каюсь, я не заметил «предвкушеньем», приняв его за «предвкушеньям» — дат. пад.
числа. Тут, пожалуй, Маковский прав, и Ваша ссылка (в письме), что если можно быть обрадованным чем-либо, то можно и радоваться чем-либо, меня не убедила. Обрадован — пассивная, страдательная форма, где подразумевается то, что вызвало радость (лицо, поступок, известие и. д.), откуда творительный падеж, чем, кем это сделано? Рад — форма иная, где радость есть мое, мной достигнутое или найденное состояние, без указания, что кто-то или что-то меня в него ввергли. Впрочем, je, n'insiste pas, и хотя грамматика против Вас, но грамматика — особенно русская— требует форточки, откуда шел бы свежий воздух. Во всяком случае, я Маковскому о предвкушенье не упоминал. Все дело в том, что есть поэты, которые считает, что их дело — слова (votre cas), и другие, считающие, что их дело — чувства, мысли, описания (он). Я лично хотел бы сесть посреди этих двух стульев, но Ваша позиция — законна, и в иных видах подтверждается людьми вроде Пастернака. A propos, к какому типу относятся обещанные «Берега»? Не капризничайте, что без означенного «Сонета» сборник Вам не нужен и не желателен. Вы правы упорствовать, он не прав — и не квалифицирован — возражать, но, если бы действительно надо было обойтись без сонета, все же сборник стоит такой жертвы. Вы украшение нашей поэзии, и Ваш сборник будет ее торжеством и праздником. Не стоит из-за пустяков упускать случая его выпустить, как граф Шамбор с флагом. Не слушаетесь насчет солнца, внемлите хоть в этом. Сонет очень мил, но не такой уж бессмертный шедевр, чтобы из-за него умирать.
Г. А.
13.
3/Х-53, Manchester
Дорогая Анна Семеновна!
Должен был Вам позвонить накануне отъезда, но в хлопотах, да и в трудах по сочинению разных бумаг для m-me Frauin не успел. Простите. Надеюсь, Вы не усомнитесь, что желание было, а исполнить его сил или времени не хватило.
Прибыл в Манчестер — и готовлюсь к долгой, темной зиме. Скучно. Но на скуку жаловаться грешно, когда бывают в жизни вещи худшие. Буду очень рад, если напишете. До свидания. Шлю самый дружеский и сердечный привет.
Г. А.
А дальнейшее относится к стихам дорогого «Сашуни».
«Тибетская песня» восхитительно-гингеровски своеобразна. Но мне не нравится рифма: «нетенистой — каменистой». При всяческой изощренности Вашего жанра c'est un peu facile, т. е., собственно, дело в «нетенистой», которая как-то выпирается (а вот та же facilite «жившим и положившим» ничего, вполне приемлема, по-моему). Затем, почему «песня» в названии? Или это надо именно наоборот понимать? Тут скорей заклинания, гимн, на крайность «дума», но ничего песенного.
«Газелла» — тоже очень хороша. Но (простите за еще «но»), по-моему, предпоследняя строфа сильнее последней, и было бы неплохо на ней кончить. (Впрочем, Маллармэ считал, что именно предпоследняя строка (правда, строка, а не строфа) должна быть самой сильной и как бы отбрасывать тень на последнюю, что я знаю со слов Гумилева, но никогда не мог найти у Маллармэ ничего об этом. М. б., это в чьих-нибудь рассказах о его mardis de la rue de Rome?). Мне очень нравятся полуповторения: не понимает ничего и дальше – не вспоминает ничего. И форма газеллы очень тут подходит, будто писал эти стихи какой-то бессмертный Саади или Гафиз в раздумии о бессмыслице жизни, что-то очень персидское и хризантемное. А не лучше вместо «ах!» сказать просто «но» – в особенности если этим и кончить? «Ах» очень уж стилизовано, вроде Кузмина, а «но» — как приговор, точка и конец.
Простите за критику и предложения. По инерции и привычке. В общем — дай Бог всем нашим поэтическим друзьям сообща, сложив все свои таланты, сочинить два таких стишка.
Г. А.
Кажется, в газелле полагается именно 7 строф? Не помню. Но есть же и сонеты в 13 строк.
14.
2/II-54, Manchester
Cher ami Александр Самсонович!
Простите, что отвечаю не сразу, хотя записка Ваша была весьма непочтительна по форме и тону, из чего видно, что я уже не председатель, а всего только «экс».
Не могу послать Вам своего шедевра — по той причине, что я высоко уважаю Анну Семеновну не только как поэта, но и как даму. Вы же, конечно, оставили бы мое произведение валяться «ауф тиш унд бэнкс», как говорил Фельзен, и ей могло бы оно попасться на глаза. После этого мне оставался бы лишь один выход: револьвер. Так что простите, передам Вам его при встрече, в особом секретном конвертике.
Что нового? Из Парижа мне сообщают вещи до смешного различные: одни — расцвет, вечера, споры, вообще сплошные Афины, другие — застой, скука и скорей сплошная Сахара. Кто прав? Кажется, каждый по-своему — т. к. сообщают мне даже о докладе Станюковича, на который, надеюсь, Вы не пошли (ибо это он писал в «Пар. Вестнике»: «теперь нет больше лопоухого Адамовича и дорога молодым талантам открыта» — textuellement).
Видели ли антологию Иваска? Там есть среди ди-пи люди далеко не бездарные. Но есть что-то капризное и жеманное в самом Иваске, хотя и с тонкостью несомненной.
До свидания. Как покер, как дела на Мюрате? Кланяйтесь, пожалуйста, сердечно и почтительно Вашей супруге.
Ваш Г. А.
15.
29/V-54, Manchester
Дорогая Анна Семеновна!
Очень рад был получить Ваше письмо с книжкой бедной Веры Булич (бедной п. что она ведь, кажется, умирает?). Я ее знал «в те баснословные года», она состояла при Гумилеве, насколько помню. Вы желаете знать, что я думаю о ее стихах. Я только просмотрел книжку, а стихи надо читать и десять раз перечитать, чтобы в них разобраться. Оттого критики и пишут о стихах всегда чепуху, что они этого не делают (и я в их числе). Ну, все-таки мнение: лучше других — первое стихотворение, кстати, не без Сашуни, а затем в конце много хороших и «трогательных» строчек, довольно личных не только по чувству, но и по словам. Мне нравится «Иссохшим деревом…», (стр. 36), м. б., потому, что похоже на одно из предсмертных стихотворений Некрасова, всегда меня потрясавших. Странно у нее, что только к концу книги она ожила, а ведь по годам должно бы это случиться раньше! Хотя есть вообще верные интонации: «Нет у меня детей…» — очень верно по звуку. Конечно, в целом — неплохая книжка, даже с прелестью, как о голубой мгле, коя была «задумана иначе». Это Анненский, пропущенный сквозь Одоевцеву.
Постараюсь исполнить Ваше желание — и высказаться печатно. Но у меня масса всяких срочных дел, и будет это к концу июля, едва ли раньше.
Как Вы живете? Надеюсь, впрочем, получить ответ устный, т. к. недели через две или 2 Ѕ надеюсь оказаться в Париже и быть приглашенным на утку или курицу, по традиции.
До свидания. Кланяйтесь, пожалуйста, Вашему супругу и попросите его поберечь себя для друзей, для русской литературы, для будущего.
Ваш Г. Адамович
P. S. Вы подписываетесь «сердечно к Вам расположенная». Николай II писал «неизменно к Вам благосклонный».