— Роволетто был реалистом. — Петунка тоже улыбнулась, хоть в ее глазах таилось еще больше скрытой печали. — Он рисовал с натуры. Над ее лицом, — она указала на картину, — он страшно мучился именно потому, что оно вымышленное. Но лилия — настоящая. В ней столько фантазии, потому что ветер с неудачной стороны дул на девушку.

— Э-э-э, — скептически протянул Збрхл. — Не преувеличивай. Голый зад рисуют без всяких листковых прикрытий. Мы не в ранневековье живем, понимаете ли. Что неуместного в голом заде? Ну, может, что-то и есть, — согласился он. — Но, прошу прощения, гораздо неприятнее было бы увидеть лист лопуха, прилепленный к заднице. Это могло бы вызвать совершенно неромантичные ассоциации.

— Я имела в виду, что такие рыжеватые цветы, — спокойно пояснила Петунка, — растут в Пойме. А это на другой стороне картины, на подветренной. Если б какую-нибудь лилию ветер вырвал, то она б точно княжне в попку попала.

— Здесь есть болото? — заинтересовался Дебрен.

— Это все из-за моста, — объяснил Йежин. — Когда его поставили, то ручеек неизвестно почему стал медленнее течь. И залил участок местности. Дополнительная неприятность тем, кто по старой дороге ездит. Несколько человек даже утопло. Говорят, вроде бы бобры построили запруду. Да только никаких бобров здесь не было и нет. Просто вода медленнее течет.

— Медленнее? — нахмурился Дебрен.

— Временами течение ослабевает, — ответила за мужа Петунка. — Это хорошо видно по тому, как Пойма расширяется. Бывает, что вода без видимой причины разливается.

— Без причины? — с нажимом переспросил магун.

— Ты догадался. — Тень улыбки задрожала в уголках губ. — Так, наверное, и об остальном тоже.

— Можно узнать, о чем вы говорите? — напомнил о себе Збрхл.

Дебрен вопросительно поднял бровь. Петунка кивнула.

— Проблема, — объяснил Дебрен без особого энтузиазма, — состоит в том, что дело тут не в грифоне. Грифон — инструмент. Правда, удобный. Возможно, даже необходимый, чтобы поддерживать проклятие. Возможно, достаточно его убрать, и остальное пойдет легко. А может, и нет. Поэтому грифон на картине не изображен.

— Ага, — кивнул Збрхл. А потом заявил с подкупающей искренностью: — Нет, черт побери, не понимаю!

— Роволетто… — тихо проговорила Петунка, — ну, я ему все рассказала подробно. — Она мягко, по-матерински улыбнулась, адресуя свою улыбку Йежину. — Мы проболтали много вечеров, потому что художнику требовалась масса сведений, чтобы создать произведение.

Йежин серьезно кивнул в ответ. Дебрен глянул, не мелькнули ли ехидные огоньки в глазах Ленды. Но нет. Она выжидательно смотрела на золотоволосую, слегка нахмурившись, и молчала. Далекая от того, чтобы делать оценки и, во всяком случае, выдавать их.

— Так что он знал столько же, сколько и я, — сказала Петунка. — Мы подружились, отсюда и моя болтливость. Ну а поскольку откровенность была взаимной, он однажды признался мне, что часто видит сны. Он был художником, а художники впечатлительны, наверняка лучше воспринимают различные магические сигналы… Во всяком случае, когда я обратила его внимание на отсутствие грифона, он сказал, что так и должно быть. Что грифон в снах ему не является. И не дал себя переубедить. Мы даже слегка повздорили. Я была молодая, не очень умная. Как и Ленда, попрекнула его трусостью. Потому что и лилия, и отсутствие Доморца… Я сказала, что художник должен говорить правду в глаза, невзирая на цензоров или на реакцию чудовищ. Такая вот чепуха. В отношении цензуры он быстро доказал мне, что я не права. — Она слегка покраснела. — Но относительно грифона не отступил. Уперся, что ничего не изменит, потому что, как он сказал, искусство призвано направлять людей на верный путь, а не к пропасти. В конце концов я поверила, что интуиция его не подводит. Потому что вторая картина получилась у него как бы… — Она осеклась. Несколько мгновений, смутившись, ждала вопросов. Не дождавшись, глубоко вздохнула и докончила: — Йежин, становится холодно. Не принесешь тот зеленый платок?

Трактирщик встал и вышел из комнаты. Выглядел он абсолютно так, как должен выглядеть муж, которого озябшая жена послала за платком.

— Я приведу собственный пример, — теперь Петунка говорила несколько тише, — потому что бабки уже не могут ничего объяснить. А я не хочу, чтобы их запомнили глупыми, трусливыми или распущенными. Человека нельзя судить только по его действиям. Необходимо знать обстоятельства, выслушать объяснения… Впрочем, нет нужды оглядываться на столетия назад. Полагаю, я — прекрасный пример.

— Хочешь рассказать о себе? — уточнил Дебрен.

— Не хочу, в этом нет ничего приятного. Но должна. Если Збрхл прав в отношении шлема, а ты в отношении дома… За себя я не боюсь. С детства знаю, что проклятие меня убьет. Но Йежин, мальчики… Возможно, это единственный шанс их спасти. Или убить. Понятия не имею, на что решиться, о чем вас просить. Поэтому для начала прошу совета. — Она глубоко вздохнула и указала на картину: — Это… я. Голову он придумал, но остальное мое. Мы не только беседовали по вечерам. А Роволик, как некоторые догадались, его…

Из четырех слушающих трое удержались и не взглянули на полотно. Збрхл не удержался. Хотя и ограничился коротким взглядом, заплатив за это очень неуверенной миной и чем-то таким, что Дебрен принял бы за румянец, если бы допустил мысль, что такой человек способен краснеть, но взглянуть должен был. Дебрена это не удивляло. Когда ротмистр перевел взгляд с юной копии на более взрослый оригинал, в его глазах эмоции кипели, как каша на таганке. Пожалуй, все, какие только возможно.

— Лилия здесь, конечно, неуместна, — отметила Петунка, плотно прикрывшись щитом реальности и забот о действительно важных делах. — Вы знаете, я уже была матерью. И говорю о модели не для того, чтобы похвалиться фигурой. Просто это не единственная картина. Роволетто был плодовит не только как мужчина. Он успел здесь написать три картины, и на каждой была я. На двух других — уже с моим собственным лицом, но не покажу я их вам не поэтому. На первой изображены мы вдвоем, я и Роволетто. Она из тех, за которые незамедлительно выкалывают глаза, хотя там изображена любовь, а не вульгарные… Во всяком случае, я прячу ее как можно дальше. Не потому, что она так уж аморальна. Роволик — практически точная копия отца. Увидев его, сын мог бы…