Шрифт:
Более или менее глубокие корни в народных массах антисемитизм имел в старой России лишь в некоторых частях так называемой черты оседлости, главным образом на Украине, где еще со времени польского господства, в силу особых условий, на которых здесь не приходится останавливаться, настроения антисемитизма имели очень широкое распространение в крестьянстве. Но и здесь до революции антисемитизм, за исключением редких и коротких моментов, не принимал напряженного характера, а погромы 80-х годов прошлого столетия и начала двадцатого века были городским явлением, сознательно вызывавшимся органами правительства и привлекавшим в основном лишь сравнительно немногочисленные, главным образом городские подонки. Да и по размаху своему эти погромы, потрясшие в свое время совесть мира, сейчас, в свете опыта позднейших лет, в частности по сравнению с волной погромов, прокатившейся по стране в 1918–1920 годах (не говоря уже о гитлеровской политике прямого истребления евреев), кажутся относительно ограниченным явлением.
В годы революции, особенно в годы гражданской войны и в районах, где гражданская война приняла наиболее напряженный характер, антисемитизм вырос чрезвычайно и превратился в одно из наиболее острых орудий контрреволюции, широко захватив, особенно на юге и на юго-востоке, основную толщу городского и сельского населения. К этому времени относится часто цитировавшееся впоследствии, но в свое время в Советской России мало обратившее на себя внимание постановление советского правительства об энергичной борьбе с антисемитизмом и об объявлении погромщиков «вне закона» («Известия» от 27-го июля 1918 года.). На этом постановлении я остановлюсь ниже при анализе борьбы с антисемитизмом мерами уголовной репрессии.
С окончанием гражданской войны антисемитизм в Советской России, казалось, начал быстро идти на убыль, и не только в официальных советских кругах, но и в широких кругах заграницей, особенно в кругах заграничного еврейства, в годы, непосредственно следовавшие за окончанием гражданской войны, получила широкое распространение мысль, что антисемитские настроения в России, поскольку они еще сохраняются, являются лишь отголоском недавнего прошлого, что антисемитизм быстро и окончательно сходит здесь на нет.
Первые вести о новой волне антисемитизма
Этому оптимизму, однако, вскоре был нанесен тяжелый удар. Советская печать сначала просто не замечала нового роста антисемитизма, — по-видимому, действительно не замечала, а не замалчивала его. Но, начиная с 1926 года, в руководящих советских кругах начали бить тревогу.
Одним из первых поднял публично вопрос об антисемитизме председатель Президиума Центрального Исполнительного Комитета Советов М. И. Калинин. Откликаясь на обращенное к нему письмо молодого крымского коммуниста Овчинникова, встревоженного созданием в Крыму еврейских сельскохозяйственных колоний, Калинин летом 1926 года писал 1 :
1
М. Калинин, «Еврейский вопрос и переселение евреев в Крым», «Известия» от 11-го июля 1926 года.
«Писем, записок на митингах, как с подписью, так и без подписи по еврейскому вопросу вообще и по переселению евреев в Крым, в частности, очень много. Одни из них явно черносотенны и антисемитичны, другие, как письмо тов. Овчинникова, стремятся искренне выяснить, почему евреям ворожит советская власть. Между прочим, очень характерный штрих: по словам тов. Грандова 2 , за последние четыре года среди крестьянских писем в „Бедноту“ совершенно не было заметно писем по еврейскому вопросу, лишь за последнее время они появились в связи с переселением евреев в Крым».
2
Редактора газеты для крестьян «Беднота» издания ЦК ВКП.
Митинги, на которых Калинин получал «очень много» записок «по еврейскому вопросу», это, главным образом, рабочие митинги на заводах. Антисемитизм, о котором писал здесь председатель Президиума ЦИК'а, это антисемитизм, главным образом, в рабочей и в крестьянской среде. Несколькими месяцами позже — в ноябре 1926 года — на 1-ом съезде Общества по земельному устройству трудящихся евреев в СССР, так наз. ОЗЕТ, Калинин остановился на антисемитизме и среди интеллигенции 3 :
3
«Первый Всесоюзный Съезд ОЗЕТ в Москве, 15–20 ноября 1926 года. Стенографический отчет», Москва, 1927 г., стр. 65.
«Почему сейчас русская интеллигенция, пожалуй, более антисемитична, чем была при царизме? Это вполне естественно. В первые дни революции в канал революции бросилась интеллигентская и полуинтеллигентская городская еврейская масса. Как нация угнетенная, никогда не бывшая в управлении, она, естественно, устремилась в революционное строительство, а с этим связано и управление… В тот момент, когда значительная часть русской интеллигенции отхлынула, испугалась революции, как раз в этот момент еврейская интеллигенция хлынула в канал революции, заполнила его большим процентом по сравнению со своей численностью и начала работать в революционных органах управления».
Для понимания той растерянности, которая царила в руководящих советских кругах перед лицом внезапно обнаружившейся широкой распространенности в стране антисемитизма, чрезвычайно характерна беспомощная аргументация Калинина 4 :
«Для еврейского народа, как нации, это явление 5 имеет громадное значение, и, я должен сказать, значение отрицательное [!]. Когда на одном из заводов меня спросили: Почему в Москве так много евреев? — я им ответил: Если бы я был старый раввин, болеющий душой за еврейскую нацию, я бы предал проклятию всех евреев, едущих в Москву на советские должности, ибо они потеряны для своей нации. 6 В Москве евреи смешивают свою кровь с русской кровью, и они для еврейской нации со второго, максимум с третьего поколения потеряны, они превращаются в обычных русификаторов [!]».
4
Там же.
5
Т. е. широкое участие евреев в «революционных органах».
6
Это был ужасный ответ: аргумент о «потере для еврейской нации» просто не дошел до сознания аудитории Калинина, а по существу его аргументация должна была подкрепить антисемитские настроения на заводе.