Да, я знаю, что группа кинематографистов писала об этом в „Независимой газете“, я знаю, что появилась масса статей неистово гневных, в которых Невзоров разоблачается, обличается и все такое прочее. Но это эмоции.

Общество, в котором Невзоров может работать на телевидении, — это общество беспредельное, и, как ни парадоксально, мне в известном смысле больше по душе общество догорбачевское, где в силу иных соображений, не высоких каких-то соображений профессиональной этики, Невзорова не было и быть не могло. Это парадоксальная ситуация, которую я сам для себя еще не до конца осмыслил — в известном смысле сегодня советское общество еще омерзительнее, еще более бесовское, еще более античеловечное, чем оно было до Горбачева. Нынешний плюрализм с „Огоньком“, с одной стороны, и с журналом „Кубань“ — с другой, где, кстати, дошли до того, что напечатали некоего Тетенова, который пишет уже о Солженицыне как о сионисте и масоне, это одно дело. Но невзоровский феномен — другое, поскольку самое страшное здесь — это то, что, несмотря на шум осуждений, остаются люди, которые продолжают с ним работать, снимать для него, монтировать для него, выписывать ему зарплату, входить с ним в одно здание.

— Вам не кажется, что одна из причин невзоровского феномена лежит в отсутствии правовых отношений в обществе? Если бы ложь и фальсификация в прессе или на телевидении автоматически влекли за собой судебное разбирательство и наказание, публикация такого рода материалов была бы делом не столь простым и приятным?

— Вы затронули интересную тему, поскольку, на мой взгляд, это действительно одна из самых страшных и неразрешимых проблем советского общества сегодня и завтра. Несмотря на все заклинания Горбачева о необходимости и насущности построения правового государства, тот же Горбачев и его команда делают все возможное, чтобы у человека уже с детского возраста появлялось полное презрение к праву. И это гораздо важнее, чем все экономические проблемы. Может быть, именно поэтому в Советском Союзе как не было, так и не будет правового государ ства в подлинном смысле слова. Так что вы правы, невзоровский феномен тесно связан с этой проблемой.

Но, с другой стороны, не так уж важно, существуют ли какие-то статьи или юридические нормы, по которым руководство ленинградского телевидения обязано было немедленно уволить Невзорова. Меня поражает, что среда, я имею в виду среду телевизионную или шире, журналистскую, не вытолкнула его из себя. Ведь это не только нравственная проблема, но и профессиональная. Вроде бы преобразован Союз журналистов, принят какой-то профессиональный кодекс, но все это гроша ломаного не стоит, пока Невзоров появляется на экране. Ибо то, что он делает, — это абсолютный, стопроцентный вызов профессиональной журналистике.

— Из того, что вы сказали, следует простой вывод: сознание советского человека, освобожденное от тоталитарных скреп, предполагавших, кстати, некое внешнее благообразие, отнюдь не стало цивилизованным и свободным. Оно стало варварским и своевольным, отрицающим существование каких бы то ни было норм жизни. И мне хотелось бы как-то объединить различные проявления этого варварства: и невзоров-ская ложь, и антисемитизм патриотических изданий, и режим, установившийся в Грузии. Все это, по-моему, явления одного порядка.

— С Грузией, кстати, интересная вещь. После победы на президентских выборах Гамсахурдиа, отвечая на упреки в том, что он вырастает в маленького диктатора или в большого диктатора маленькой страны, негодующе фыркнул: „Где это видано, чтобы диктатор приходил к власти демократическим путем, посредством демократических выборов?!“ К сожалению, в тот момент не нашлось никого (задним числом об этом много писали и в американской, и в западноевропейской прессе), кто напомнил бы, что примеров такого рода как раз весьма немало и самый известный из них — это пример Гитлера, который пришел к власти отнюдь не путем путча, не путем кровавого переворота, а победив на самых что ни на есть демократичнейших выборах. Но все же то, что символизирует собой „Наш современник“, и то, что символизирует собой Гамсахурдиа, я для себя не смешиваю, это явления не одного и того же порядка, хотя, безусловно, происходящее в Грузии во многом является результатом 70-летней советской истории.

Я, однако, вполне могу себе представить, что процессы, аналогичные тем, что идут в Грузии, могут идти в какой-нибудь маленькой латиноамериканской стране.

„Наш современник“ — другое, это страшнее. Как-то вдруг оказалось, что тонкая пленка цивилизованности, которая все же существовала в советском обществе опять-таки до Горбачева, подразумевала, что если простые люди могут себе позволить хаять жидов и „шашлычников“ в трамваях или очередях, то для интеллигенции, по крайней мере публично, в печати, — это табу, нельзя, непристойно. Так же непристойно, как, скажем, болеть триппером. С какой невообразимой легкостью все это исчезло! Когда в „Нашем современнике“ появилась первая часть шафаревической русофобии, я был ошеломлен. Мне казалось, что сейчас земля русская разверзнется, произойдет какой-то взрыв. Да, взрыв произошел, но на Западе: половодье статей, рецензий, а в СССР даже „Московские новости“ ограничились перепечаткой заметочки каких-то двух иностранных авторов.

Я отказываюсь русский шовинизм, национализм ставить в тот же ряд, что и национализм грузинский, татарский или литовский. Об этом чуть ли не сто лет назад писал Бердяев, когда говорил о принципиальном отличии шовинизма большой, угнетающей нации от национализма нации маленькой, борющейся за само свое выживание. Вопль русских почвенников о том, почему же хохлам можно, литовцам можно, а нам нельзя, звучит не только чудовищно безграмотно и безответственно, это и демагогия.

Но, возвращаясь к чуме русского шовинизма, особенно угнетает, что все это идет сверху, идет от тех, кому вроде бы положено быть интеллигентами, идет от писателей, от литераторов».

В июле 1991 года Невзоров по ЛенТВ в очередной своей передаче «Паноптикум» обвинил в государственной измене сразу двух президентов — Горбачева и Ельцина. Валерию Новодворскую за выступление на митинге с критикой Президента СССР упекли в лефортовскую тюрьму КГБ, а Невзоров кричал то же самое на весь почти Союз, и ему все сошло с рук.

Если по общепринятой в мире терминологии Невзорова можно бы ло причислить к коричневым, кравченковское ЦТ и псковскую «Правду» — к красным, часть традиционной и новой периодики — к розовым, то «Гласность» Сергея Григорьянца и еженедельную «Экспресс-хронику», эмигрантские «Новое русское слово» и «Русскую мысль» можно отнести к разряду прессы «для белых людей», которая делается высоко образованными профессионалами, свободными от догматов коммунистического воспитания. «Дело Новодворской» практически не освещалось в массовой советской прессе и тем более по телевидению. Потребовался крах путча и увольнение защитника прав человека Ф.Бурлацкого из «ЛГ», чтобы В.Новодворской тут же дозволили дважды выступить на страницах «Литературной газеты» в сентябре 1991 года. Но летом того же года Невзоров процветал, а Новодворская была за решеткой. Мальва Ланда писала в те дни в «Экспресс-хронике» (№ 25,1991):