Он меня знал. Было так. В мартовские дни восемнадцатого года, когда гражданская война в Баку происходила и красные цепи подползали по Воинской улице, там был пятиэтажный дом, редкость! И с чердака его строчили из пулеметов по нашим цепям. Тогда подкатили орудие и стали разносить дом на щепы. В этом доме жил Джеваншир, он был с детства другом Степана. Чудом уцелел телефон. Он звонит Степану:

— Степан, спаси!

Это было полгода назад. Я жила тогда у Степана.

Степан берет из пачки бланк чрезвычайного комиссара и пишет на нем мандат: поручаю войти в дом такой-то Сурену Агамирову и сыну моему Сурену, взять и вывести Джеваншира с женой и доставить мне.

Они привязали к штыку белую тряпку, вышли с белым флагом, чтобы не стреляли с чердака. Потом дом сдался, тоже выкинул белые флаги.

Их привели, а я жила у Степана. Через пару дней большевики взяли власть, Степан стал председателем Бакинского комитета. И две недели он (Джеваншир. — Г. П.) жил у Степана…

Джеваншир был богатый человек, капиталы за границей. В подполье (т. е. до революции. — Г. П.) он поддерживал Степана. Он жил в Белом городе, иногда ночевали у него, иногда прятали литературу. Он говорил Степану:

— Я вашу власть не признаю, я хочу уехать в Турцию.

Ему разрешили… Вскоре после занятия турками города он вернулся, а когда формировалось мусаватское правительство, его назначили… министром внутренних дел, а раз так, охранка должна ему доложить. Ему доложили свои достижения, что они за последний месяц сделали, и в том числе, что завтра будут вешать трех большевиков, их Нури-паша утвердил. Когда он услышал фамилии Агамирова и Шатуновской, он им ничего не сказал, но сказал — приведите ее ко мне. И вот я вошла к нему в кабинет. Я этого совсем не ожидала.

Он сказал им: — Уходите!

И говорит: — Оля, здравствуй! Я назначен министром внутренних дел.

И сразу, с места в карьер: — Где Степан?

Я говорю, что Степан такого-то числа с такой-то пристани отплыл на пароходе „Туркмен“ в Астрахань. Просачивались до нас какие-то темные слухи, будто завезли их в Красноводск и там прикончили, но мы не верили, и я этого не сказала.

Он говорит: — Ничего подобного.

Ему охранка в порядке усердия доложила, что Степан скрывается в Баку. Нас тоже на допросах об этом спрашивали. Он им верит. Начал меня умолять, убеждать.

— Где Степан? Мы располагаем точными данными. Я его спасу. Вы же знаете, он меня спас. Я его спасу. А так его будут искать, искать и прикончат в конце концов. Дайте мне его спасти.

— Я вас уверяю, что его нет в Баку.

Постепенно он входил в раж.

— Фанатики вы! Безумцы вы! Ведь вы же поймите, что я его спасу. Почему вы мне не верите?

— Бейбут-хан, поймите, что его нет.

Он ничего не хочет слушать и до того разозлился, что ударил в ладоши, вошли два стражника — уведите ее. Иянеуспела сказать, что нас приговорили к повешенью, меня вывели…

И вот я сижу и жду. И вечером открыл дверь турок, он немного знал русский.

— Бедный девочка! Бедный девочка… Завтра, вот, парапет, вот! — и рукой от горла вверх показывает.

— На вот! — кинул кисть винограду. Через час опять приходит:

— Ой, молодой, совсем молодой. Завтра парапет, вот! На стакан вина!

Еще через час: — На подушка! Спи хоть ночь, завтра тебя не будет.

Я говорю:

— Если ты такой добрый, там внизу в подвале мои братья сидят, сведи меня к ним.

— Знаю. Их тоже, парапет, вот! — и опять рукой показывает.

— Я хочу со своими братьями попрощаться, веди меня туда!

— Нет. Что ты? Нельзя. Начальник тут. Меня тоже, парапет, вот!

Я тогда как брошу кисть: — На! Не надо мне твоего винограда.

— А-а… Подожди ночь. Подожди немного. Начальник уйдет.

Ночью мы пошли туда. Только вошли, только успели обняться, поцеловаться, сказать друг другу, что будем петь Интернационал, уже:

— Иди. Иди, надо скорее!

И вот опять сижу. Жду. Все смотрю на фрамугу в дверях, как начнет светать, значит всё. Еще темно, и вдруг слышу — идут. Группа людей. Идут, сабля волочится, приклады стучат. Что же такое? Неужели уже? За нами? Рассвета не дождались… Остановились у камеры. Гремят замки.

Входит начальник охранки, Бехетдин-бей. Рыжий турок его звали. Светлые волосы, голубые глаза. Он входит со своим переводчиком, начальником тюрьмы и еще несколькими тюремщиками. И говорит по-турецки что-то своему переводчику. И тот переводит мне:

— Вас освобождают. Смертная казнь через повешенье заменяется высылкой за пределы Азербайджана.

Я говорю: — Не надо меня обманывать, я и так пойду. Переводчик говорит: — Она не верит.

Тогда сам Бехетдин-бей, обращаясь ко мне лично, говорит на французском: Министр внутренних дел вновь сформированного правительства Бейбут-хан Джеваншир заменил вам смертную казнь через повешенье высылкой за пределы Азербайджана. Когда я услышала это имя (Джеваншира. — Г. П.), то поняла, что это правда. И поняла, что он, хотя и рассвирепел тогда, но распоряжение это о нашем помиловании отдал. И тут я похолодела, вдруг только меня?