Навоз Сергей с Антоном взяли на заброшенной ферме. Угнали «МАЗ», лопатами загрузили машину, подвезли к зданию милицию и от всей души вывалили дерьмо на землю… Но признаваться в этом Антон не собирался. Не верит он ментам. Тем более что не могли они с Сергеем оставить пальчики, потому как перчаток с себя не снимали. А если даже есть след, самая лучшая тактика – идти в несознанку. И твердо стоять на своем.

– Не понимаю, о чем разговор?

– Странный ты какой-то, Порываев, – продолжал удивляться Круча. – Я же тебе сказал, что нет уголовного дела по факту угона «МАЗа». Но будет! Не хочешь по-хорошему признавать доказанный факт, заставим по-плохому.

– На пятнадцать суток по решению суда сажают, – угрюмо буркнул Антон. – Не имеете права здесь держать.

– Жаловаться будешь?

– Нет. Жалуются те, за кем вина. А я безвинный. Буду за правду страдать.

– Да ты еще и идейный.

– И патриот своей страны!

– Ух ты! А ведь я тебе верю… Ладно, так и быть, отпущу тебя. Даже на принцип идти не буду. Ты не будешь, и я не буду… Даже протокол заводить не стану. Просто скажи мне, что ты нам нагадил, и сегодня же ты будешь дома…

– Не, ну если вы хотите, чтобы я взял на себя чужую вину…

– Нет, я хочу, чтобы ты признал свою вину. Хочу посмотреть, можно ли с тобой в разведку идти.

– А что нам вместе в разведке делать?.. Да и не знаю я ничего про навоз. Вы меня с кем-то спутали. Вы отпечатки пальцев еще раз сравните, там ошибка какая-то…

– Я думал, ты умный человек, Порываев. Ну ладно, если ты такой упрямый, то посиди, подумай…

Антона отконвоировали обратно в его камеру, но спустя два часа, без всяких объяснений, перевели в карцер. Менты не смогли взять его словом, поэтому прибегли к психологическому давлению. Но он справится, он ничего не расскажет им о своей сопричастности к злой шутке с навозом, к одному звену из кровавой цепи… И жаловаться он не будет, чтобы не озлоблять ментов. Он – человек упрямый, но хитрый. Однажды он уже выбрал тактику в общении с Кручей – побольше такта и поменьше внутренней слабости, так он будет вести себя и дальше. Пока его не выпустят на свободу…

Он слышал, что в карцере можно только сидеть, но, как оказалось, там его ждал топчан – без матраца и белья, но на нем можно было лечь, вытянувшись во весь рост. Что Антон и сделал. Глянувший в глазок надзиратель ничего не сказал, значит, не так уж все и плохо… И ужин ему подали вполне сносный – горячая каша, сдобренная куском селедки, даже чай оказался сладким. А ведь в карцере, говорят, держат на хлебе и воде.

Но все же был в карцере недостаток, который, судя по всему, никто не собирался устранять. Решетка в окне была, а от стекла осталось одно только воспоминание. Если днем было не очень холодно, то с наступлением ночи из окна потянулся студеный воздух. А у Антона, как назло, не было ни подушки, ни одеяла, чтобы хоть как-то защититься от этой напасти. И рюкзак у него забрали перед тем, как разместить в карцере. Снять свитер было бы непростительной глупостью, дыру все равно плотно не закроешь, а замерзнешь гарантированно.

Ночью после отбоя Антон долго лежал в позе эмбриона, пытаясь согреться. То ли это удалось ему, то ли организм привык к холоду, но все же он заснул…

Проснулся он посреди ночи. От какого-то стука. Что-то холодное и сыпкое хлестнуло его по лицу. Пока он соображал, о прутья решетки на окне стукнулось что-то металлическое. И тут же в камеру влетел, рассыпаясь, ком земли…

– Э-э, я не понял! – недоуменно пробормотал Антон.

Он попытался подтащить кушетку к окну, чтобы выглянуть наружу, но та мертво была вмурована в пол. И ни стула в камере, ничего, что могло бы поднять его на нужную высоту. А через окно снова швырнули в него землю, большая часть которой обрушилась ему на голову… Шорх-шорх… Шорх-шорх…

– Эй, что там за дела? – возмущался Антон.

А кто-то незримый за окном продолжал вбрасывать в камеру землю. По всей видимости, этот некто орудовал лопатой, что в общем-то можно было объяснить с физической точки зрения. Карцер находился в полуподвальном помещении, и человеку, находящемуся во дворе по ту сторону окна, не нужно было возвышения, чтобы забрасывать камеру землей.

– Э-эй!

Не в состоянии остановить это безумие своими силами, Антон забарабанил в дверь, но к ней никто не подходил. А земля продолжала сыпаться в камеру.

Антон попробовал открыть «кормушку», и, как ни странно, это у него получилось. Он выглянул в темный коридор, в глубине которого с содроганием увидел девушку в белом, подсвеченную синим цветом. А земля уже не сыпалась в камеру, в воздухе повисла гробовая тишина.

– Ты кто такая?

– Лена… – донесся до него потусторонне монотонный голос. – Ты меня задушил. И закопал… Плохо закопал. Я закопаю хорошо…

Синий свет погас, и девушка исчезла. А в камеру снова посыпалась земля…

Майор Кулик невозмутимо смотрел на Порываева, а в душе посмеивался. Похоже, ночные кошмары довели парня до кондиции. В глазах безуминка, губы мокрые, рот приоткрыт.

– Я тебя слушаю, Порываев. Что там у тебя? – небрежно спросил Кулик.

Парень требовал встречи с самим Кручей, но Степан переадресовал его Александру.

– Я… Я хочу сделать признание! – выпалил он.

– Мне твое признание ни к чему, – с деланым равнодушием покачал головой Кулик. – Заявления нет, дела нет… Отсидишь свои пятнадцать суток…