— Разве наша жизнь это жизнь?! — Лоусон отломил кусок сыра, запил его глотком вина. — Мы движемся по одним и тем же замкнутым орбитам. Дом, работа, магазин, несколько приятелей или приятельниц. Плюс «окно в мир» — телевизор. Мы потому так охотно поглощаем синтетические модели жизни, что они безопасны. Книгу можно отложить, телевизор выключить. А здесь, на лестнице, все настоящее — непредсказуемое, порой опасное.

Лоусон помолчал, затем вздохнул и с горечью продолжил:

— Вот вы думаете: раз я писатель, у меня интересная, насыщенная жизнь. Ничего подобного. Во-первых, тяжкий ежедневный труд, борьба с собственным косноязычием и несовершенством. Во-вторых, многие из нас, литераторов, только делают вид, что исследуют реальность. На самом деле они бегут от нее, и я — в первых рядах этих беглецов. Вы правильно сказали о Посреднике, то есть обо мне, его создателе — «чего он так выпендривается». А все потому, что мне легче представить и описать беседу с богом, чем вас, или, например, тех, кого мы встречали на этой лестнице.

— Разве я такая уж загадка? — удивилась Айрис.

— Нет. Но вы — тоже мир в себе. Чтобы его изучить и понять, нужно время, усилия. Кроме того, нужно владеть одним из труднейших умений — искусством общения.

— По вечерам я обычно бываю дома, — улыбнулась Айрис. — Заходите, изучайте.

— Я всегда думал, хоть и не распространялся об этом, что жизнь познать невозможно, а главное — не нужно. Мол, душа моя настолько обширна и загадочна, что ее хватит на всю жизнь. Только пиши… Оказалось, этого мало… Я все время, пока мы тут карабкались вверх, думал о своем романе. Его отвергли не потому, что он так плох. Беда его, очевидно, в оторванности героя от реального мира. Я сам живу синтетической, искусственной жизнью и таким же сделал своего героя. Самоанализ, копание в своих чувствах… Он тоже, как комета, ходит по замкнутой орбите. В нем есть вращение, но нет движения. А без него нет чувств. Он — неинтересен, понимаете?

Айрис, чье лицо в полумраке лестницы казалось осунувшимся и усталым, вздохнула.

— Но ведь так живут многие, — сказала она. — Большинство. Не каждый же день обесточиваются небоскребы, и даже не каждый день тебя хотят изнасиловать… Однообразие нашей жизни, увы, не исключение, а правило.

— Значит, читателя надо обманывать, — заключил Лоусон. — Давать ему искусственную, но гальванизированную жизнь. Нарочито активную, нашпигованную неожиданностями и приключениями. Заметьте: моды и пристрастия меняются, а боевики и детективы всегда в ходу.

— Вам виднее, — Айрис пожала плечами. — Хотите, я прочту ваш роман и скажу, чего ему не хватает. Я не критик, но белое от черного отличить смогу.

— Буду признателен, — обрадовался Генри. — Кроме того, это идеальный повод увидеть вас еще раз.

На лестнице зацокали женские каблуки. Кто-то тоже поднимался на самую верхотуру Вавилон-билдинга.

Айрис подвинулась, чтобы пропустить путницу, завернула остатки сыра в газету. И тут же, приглядевшись к устало плетущейся по ступеням женщине, обрадовано воскликнула:

— Джулия, ты?! Привет!

— Айрис? — удивилась та. — Привет! Как тебя сюда занесло? О, да ты с парнем. Поздравляю.

— Спасибо, — засмеялся Лоусон. — Давно меня так не называли.

— Я иду с первого этажа, — ответила Айрис, — Такого насмотрелась… Если бы не Генри…

— Ну, ты даешь! — воскликнула Джулия. — Да тут даже днем небезопасно. Я живу тут, на лестнице, и то по вечерам не знаю, проснусь ли утром. Если, конечно, есть время спать.

Она хихикнула, повернулась к Лоусону.

— Ты береги ее, парень. Айрис — классная подруга. Я иногда захожу к ней погреться, и она, заметь, нос не воротит. А что? Проститутки — тоже люди.

Джулия попросила сигарету и, профессионально вихляя бедрами, пошла дальше. В полумраке снова громко зацокали ее каблуки.

— Гуд бай, — бросила она на прощанье. — Прошвырнусь немного, ребятки. А то одной да еще в темноте сидеть — скучища.

— Как хорошо! — воскликнула Айрис. — Мы уже почти у цели. Джулия живет на сто тридцать втором этаже. Да, прямо на площадке. Ты удивлен?

— Я уже ничему не удивляюсь, — сказал Лоусон, пряча в сумку рукопись романа и коробку с печеньем. — Пойдем. В самом деле скоро ночь.

— Она в лифтах подрабатывает. Снимает… клиентов. Как-то попросила сигарету, заговорила… Вообще-то ее зовут Джульеттой, но у меня язык не поворачивается…

Айрис и Генри преодолели пять или шесть лестничных маршей и остановились перед «домом» Джулии. Он представлял собой два больших картонных ящика из-под мебели, скрепленные клейкой лентой. На стене его кто-то размашисто вывел: «Мисс Вавилон».

— Вот вам и сюжет, Генри. Готовый. Под рукой, — сказала Айрис, и Лоусон про себя заметил, как резко потускнел ее голос.

— Да, наш местный Данте прав: на свете Рая нет…

Лоусон устал от впечатлений. Последние годы он жил равнинной жизнью, а тут вдруг налетел ветер приключений и бросает его из одной невероятности в другую. В самом деле, мир полон сюжетов. Айрис права. Оказывается, они рядом, под рукой, в скучной громадине небоскреба, где он бездумно, как трава, прожил десять лет.